— Ваше табельное оружие. С пустой кобурой ходить неприлично. Но без патронов. С ними разберетесь сами, после встречи с фюрером.

У Ивана едва не отпала челюсть.

— Ваш трофейный Кольт у меня, — продолжил оберштурмфюрер. — Его я отдам вам тоже после аудиенции. Понимаю, что такой трофей для вас ценен. А теперь, займемся репетицией отчета о выполнении вашего задания. Итак, приступим...

В его изложении версия ненамного отличалась от реальности, но все же отличалась. Выходило, что Паттона и остальных в штабе Бастони группа Ивана уничтожила целенаправленно, по указанию руководства операции, вовремя предоставивших оперативные разведданные. Но способ Иван выбирал уже сам.

Спорить Ваня не собирался, его все устраивало. Насторожило то, что Скорцени потребовал ответить утвердительно на один из возможных вопросов фюрера:

— Есть большая вероятность, что он поинтересуется... — оберштурмбанфюрер пристально посмотрел на Ивана, ­— возможностью устранения высшего командного состава американской и английской армий. Вам следует ответить, что устранение возможно, но только при тщательной подготовке и обеспечении. Вам понятно?

«Чтоб ты сдох, скотина! Точно за Эйзенхауэром и Морморанси, то есть, Монтгомери отправят! Или за самим Рузвельтом или Черчиллем. Больше дерьма, еще больше...» — обреченно подумал Ваня и ответил утвердительно. А сам решил попробовать заставить себя завалить Гитлера.

А ровно в шестнадцать ноль-ноль, они выехали в Рейхсканцелярию.

Берлин. Вильгельмштрассе.

Рейхсканцелярия. Фюрербункер.

22.11.1944 года

С мыслью завалить Гитлера Ваня распрощался еще до отъезда, сообразив, что сделает только хуже. При подготовке руководство специально акцентировало внимание на внутренней политической ситуации в Германии. Все окружение фюрера уже давно поняло, что режим обречен и пыталось каждый на свой лад установить связи с западными союзниками: с американцами и англичанами, на предмет сепаратного мира. Так что, в случае смерти фюрера, его преемники сразу сдадут Германию, мало того, становится очень вероятным совместное продолжение войны уже против Советского Союза.

«Живи, сука... — с сожалением подумал Иван, поглядывая на Берлин сквозь щели в шторках на окнах «Хорьха». — Пока живи, а там посмотрим...».

— Нам предстоит доклад фюреру о промежуточных итогах операции, — рассказывал Скорцени. — Доклад мы оформили в виде лекции, использовав ваши фотографии и некоторые другие документальные материалы. Первым выступлю я, ваш доклад будет касаться именно действий вашей группы. Докладывать стоит лаконично и сухо — фюрер не любит многословия. Перебивать строго запрещается. Обращайтесь по форме: мой фюрер. Впрочем, вы обладаете должным чутьем и тактом, так что все получится. Но помните...

Глаза Скорцени стали ледяными, а в голосе звякнула сталь.

— Помните, только ваша верность станет залогом нашего долгого и успешного сотрудничества. Вам может показаться, что внимание фюрера и других руководителей Рейха предоставит вам некую избранность, но при первой же попытке реализовать эту избранность вас ждет...

Оберштурмфюрер не договорил, впрочем, и без его слов Ивану было совершенно ясно, что его ждет.

«Крысы, мать вашу... — презрительно подумал он. — Шакалы, трясутся над своим влиянием на старого говнюка с усиками. Боятся, что я примкну к другой партии или попробую сыграть свою игру. Итак, Скорцени человек Гиммлера — это факт. Гиммлер играет его руками. Предполагается, что я стану инструментом уже Скорцени. Но помимо рейхсфюрера есть другие и не менее могущественные. Кто? В первую очереди партайгеноссе Борман, личный секретарь Адольфа. Еще та темная лошадка. Геринг уже почти списан со счетов, он не в счет. Дальше — Кальтенбруннер — начальник Главного управления Имперской безопасности. Он вместе с начальником шестого отдела РСХА Шелленбергом вроде как кушают из рук рейхсфюрера, но только и ждут, чтобы вцепиться начальнику в глотку. Рибентроп, рейхсминимстр иностранных дел тоже пытается тянуть одеяло на себе. А сколько еще течений, блоков и союзов, о которых я не знаю? Тут у меня не до вариантов, оступлюсь — сожрут и не поморщатся, так что пока буду играть строго за Гиммлера. Но нахрена я им сдался? Рассчитывают, что меня фюрере облагодетельствует и они получать в свою копилку еще одного человека, с помощью которого смогут упрочить свое влияние?..»

Иван отодвинул шторку и выглянул в окно. Машина объезжала очередную перекрытую из-за завалов улицу. Союзники не стеснялись, методично стирали квартал за кварталом.

— Каково ваше мнение о сложившейся ситуации на фронтах? — неожиданно поинтересовался Скорцени.

Ваня с намеком посмотрел на перегородку, закрывающую шофера от пассажирских сидений и спокойно ответил:

— Временные... — он сделал паузу, подбирая слова. — Временные неудобства преодолимы, Германия победит.

И дал понять своим внешним видом, что не намерен больше разговаривать на эту тему.

Он прекрасно понял, что оберштурмбанфюрер провоцирует его на откровенность, но демонстративно не поддался, показывая, что так просто к нему не подберешься. Опять же, он побаивался, что разговор записывается и эту компру потом могут использовать, чтобы держать Ивана на крючке.

Но Скорцени поведение Ивана явно понравилось.

— Что вы скажете о русских? — продолжил он прощупывать Ваню. — Я надеюсь на вашу откровенность.

— Серьезные противники, — сухо ответил Иван. — Но по сути — варвары, чуждая западной цивилизация... — и закинул пробный шар наугад. — Я не стал бы иметь с ними дело. Их надо убивать сразу, мгновенное промедление и они убьют тебя.

— Понимаю, — оберштурмбанфюрер кивнул. — Вы воевали с ними на фронте. Но кто тогда входит в западную цивилизацию?

— Германия в первую очередь, — отрезал Ваня, сильно покривив душой. — дальше Великобритания, Соединенные Штаты Америки и скандинавские страны. Хотя американцы — те же самые варвары, но уже немного цивилизованные. Нация торгашей, но с ними можно иметь дело. Но только с позиции сильного.

Он и до разведшколы понимал, что люди хотят слышать только то, что им нравится. И сейчас пытался сформулировать свое мнение так, чтобы оно совпало с мнением Скорцени.

— Франция? Вы не упомянули французов.

— Это те же румыны, а румыны те же цыгане, — поморщился Иван. — Давно прошли времена, когда они являлись сильной нацией. Но я не склонен кого-то недооценивать.

И эти ответы Скорцени оценил положительно. Видимо Ваня все-таки соответствовал его представлениям.

Машина наконец остановилась, Иван вышел и сообразил, что находится в подземном гараже, видимо уже в Рейхсканцелярии. Отсюда его Скорцени перевели через подземный переход в большой двор на поверхности, откуда, под неформальным конвоем эсэсовцев из «Лейбштандарта», в бункер, вход в который был расположен под небольшим зданием. Ваня сориентировался и понял, что бункер находится в Саду Рейхсканцелярии и на всякий случай набросал себе в голове примерный план его месторасположения.

«Интересно, — с гордостью думал он, — кто-нибудь из советских разведчиков здесь когда-нибудь был? Или я первый? Твою же мать! Я в самом «логове фашистского зверя»! Скажи кто раньше, хрен бы, когда поверил. Эх, видел бы меня отец!..»

В своей первой жизни, он часто бывал в Берлине, в том числе и на Вильгельмштрассе, где находилась раньше Рейхсканцелярия, но ее снесли еще задолго до его рождения, вместе с Фюрербункером.

Впрочем, гордость очень быстро сменилась банальным страхом, у Ивана, в буквальном смысле, начали трястись поджилки. В бункере царила жуткая атмосфера, злоба и ненависть пропитали весь воздух.

В голове сразу всплыли кадры из фильма «Семнадцать мгновений весны», который очень нравился отцу, и который Иван по малолетству не понимал. Мало того, Ваня неожиданно вспомнил его чуть ли не до мельчайших подробностей.