– Твою мать!

Фирсов отскочил от двери, держа в руках пустую чашку, а по его кипенно-белой рубашке расплывалось кофейного цвета пятно.

– Алиса… Ррромановна! Ты решила окончательно меня добить сегодня? – рычал мужчина, отодвигая намокшую, горячую ткань от своего торса.

– Извините, я не знала, что вы под дверью стоите.

– Может мне у тебя надо было спросить, где стоять?

Господи, да где угодно стой, не ори только. И перестань маячить передо мной в этой мокрой, просвечивающей насквозь рубашке.

– Как сговорились все сегодня, – сказал Павел и звонко поставил чашку на свой новый стол. Отлично вписался, кстати. – Сначала эти, с контрактом, потом…

Что там у него было потом, я уже не слушала. Возможности моего зрения и рассудка сузились настолько, что я могла видеть только его руки. Руки, которые поочередно расстегивали пуговицы на некогда белой рубашке. Шея. Грудь. Пресс. Плечи… Фирсов по частям являл мне своё обнаженное, спортивное тело, очевидно, в пылу гнева, не осознавая, что он делает и перед кем снимает рубашку.

Я стояла, не в силах заставить себя отвернуться и, уж тем более, выйти. Стопы вросли в пол. Спину заволокло мурашками. Ну вот и приплыли. Вот и все, Лисова. Тебе хана.

Мьëльнир. Молот Тора с ортодоксальными вензелями и короткой рукоятью. Символ отваги, силы духа и мужественности. И, по совместительству, причина моей бессоницы как минимум на всю следующую неделю.

Именно этот скандинавский символ украшал шею Фирсова. Рассмотрела, наконец. В мельчайших деталях. Я сглотнула и непроизвольно коснулась правой рукой места чуть выше тазовой кости.

– Вот так совпадение, – шепнула я себе под аккомпанемент ругани Фирсова.

Мужчина вытянул края рубашки из брюк, бросил её в кресло и повернулся к шкафу. От вида рельефа мышц на его спине, на моей собственной спине выступила испарина.

– … если я всë вынужден делать сам… – ругался Павел, вытаскивая из шкафа вешалку с чёрной рубашкой.

Он сунул руку в рукав. Затем вторую. Одним эффектным движением накинул одежду на плечи. Крутанул запястьем и, брякнув металлическим браслетом часов, принялся застегивать пуговицу на манжете.

– … называется непрофессионализм. Я это не терплю.

Я слышала его речь урывками. И понимала далеко не всë. Лисова! Ау! Вернись на землю, идиотка!

– Алиса?

Я вздрогнула, когда тон Павла резко сменился со строгого, читающего нотации, на обеспокоенный. Он стоял метрах в трёх от меня и не сводил с меня глаз. Прищурился, рассматривая мое лицо. Да почему сейчас-то? Тогда, когда мне самой на себя смотреть стыдно.

– Вам нехорошо? Вы побледнели.

Я открыла рот, чтобы что-то ответить ему, но не нашлась. Фирсов бросил своё занятие, сдвинул брови к переносице и подошёл ближе ко мне. Узкая полоска оливково-бронзовой кожи, видневшаяся из-под незастегнутой рубашки, ожидаемо приближалась вместе с ним, а датчик давления в моем мозгу начинал пиликать, как сумасшедший.

– Алиса, вы хорошо себя чувствуете?

Участливо положив ладонь мне на плечо, Павел заглядывал в моё лицо. От недавнего гневного директора не осталось следа. Сейчас он был каким-то другим. Заботливым что ли.

– Извините, я зря на вас сорвался. Вы ведь не виноваты, что контракт прогорел, – сдержанным тоном сказал мужчина, не убирая руку от моего плеча.

Ох, лучше бы он орал. Лучше бы продолжал громить свой кабинет и дальше и собирать воронку над собственной головой. От этого участливого тона мне еще сильнее хочется закинуть на него ноги, вонзить ногти ему в спину и вгрызаться губами в шею в том месте, где у него набита любимая игрушка скандинавского бога грома. Рубашку хотя бы застегни, изверг!

– Алиса Романовна, вы можете ехать домой. День был тяжелый и…

– Спасибо, Павел Борисович. До свидания, – раньше, чем он успел что-то добавить, я выскочила из его кабинета и закрыла за собой дверь. – Ну вот и построила карьеру, Лисова. Собирай манатки.

Быстро скидав в сумку то немногое, что успела принести в офис, я поспешила на выход. Я была уверена, что больше не вернусь сюда. Как бы мне ни хотелось достичь профессиональных высот в «Омеге», я понимала, что, пока Фирсов со своими рубашками и темными, почти черными глазами работает в непосредственной близости со мной, от меня, как от профессионала, многого ждать не приходится.

– Надо искать работу, где моим начальником будет женщина, – думала я, заскакивая в полупустой автобус. – Или старый, уродливый, одноногий карлик.

Колокольчик на двери супермаркета привычно звякнул. Я прямиком прошла в отдел с алкоголем, гадая, чем сегодня удивит меня это алко-провидение.

– Нет, здесь точно что-то не чисто, – подняв брови, сказала я и вытащила с полки бутылку красного полусладкого с названием «Бухта Омега».

– Что на этот раз? – Надя стояла в своей обычной футболке в проёме кухни и подпирала руками талию, глядя на то, как я закручиваю штопор.

– Я решила уволиться.

– Ээ… А причина?

– Надьк, я не могу так работать.

– Как? – она присела на стул и взяла бокал.

Я вздохнула. Надя знала только то, что я рассказала ей в прошлые выходные, будучи изрядно навеселе. Обо всем остальном я ей не говорила. Заломив пальцы, я все же начала повествование:

– Это из-за Фирсова.

– Тааак…

– Он как-то странно на меня влияет.

– Опять снился что ли? – хихикнула Надька в бокал.

– Если бы только это, – я закатила глаза и сделала несколько больших глотков.

Надя выгнула бровь, поставила свой бокал на стол и скрестила руки на груди.

– Давай-ка в подробностях, милая.

– Да он снится мне каждую ночь! – сердито выпалила я. – Маааанит меня, гипнотизирует своим голосом, этими своими руками, уууу! А потом доводит на работе.

– Чем?

– Да тем же самым.

– Подожди, – Надька тряхнула головой. – Он что, к тебе пристает?

– Ещё чего не хватало.

Подруга удивилась.

– А что тогда?

– Да ничего. Совсем ничего. Строго по делу. Исключительно деловое общение.

– А тебе бы хотелось, чтобы было не деловое?

– Нет! – я почти крикнула, а Надя улыбнулась. – Что? Что смешного?