– Но как я объясню? – удивилась Гарэ. – Ведь нужна причина…

Матушка фыркнула:

– Да брось, дочка. Парень уехал из Семиречья сезон назад, а вы большие друзья. Вставь, что он обещал писать и рассказывать о путешествии, а не пишет. Целый сезон вестей нет – это ли не причина заволноваться? Я плохо понимаю, как работает северная почта… Но если ты парню напишешь, а он мёртвый, то что с письмом будет?

– Оно самоуничтожится, – девушка понимающе кивнула и встала. – Хорошо, сейчас напишу. А мастер Увье – это кто?

– Глава отдела общих правонарушений, – пояснила матушка Шанэ. – Формально-то они пропажами занимаются, но в отделе убийств тоже хорошие мальчики работают. В беде не бросят и дело до конца доведут, хотя оно их не касается.

Гарэ снова скрылась в доме и быстро вернулась с чистыми листами, пером и склянкой.

– Вы знаете, как заявления составлять? – она с надеждой посмотрела на матушку.

– Конечно, – матушка Шанэ встала и разлила по чашкам свежий чай. – Пиши так…

Через несколько минут со стола, зажав в клюве конверт, поднялся стервятник и, набрав приличную высоту, скрылся среди туч.

Можно было, конечно, и обычной почтой отправить, но Гарэ с ней не очень ладила – как и всякий южанин, даже не колдун, с речной водой в склянках. Что-то получалось, что-то – не всегда, а что-то – совсем нет. С островными людьми вода, кстати, тоже иногда конфликтовала, даже если они родились на Севере. Матушка нарочно этим интересовалась – любопытно было.

– А расскажите о Юге, – попросила Гарэ, кутаясь в плед. – И о колдовских песках. Родители обещали свозить, но пока с поездкой не выходит. А я, хоть и полукровка, постоянно в себе Юг ощущаю. И во сне часто вижу. И слышу, как шуршат реки песка. А когда просыпаюсь… чувствую его в себе – песок. Его шорох. Его тепло. Это колдовское?

– Нет, – качнула головой матушка Шанэ. – Это тоска по дому – по истинному дому. Мы все – песчинки Великой пустыни. У неё есть тайные тропки к каждому из нас. И во сне её дух приходит к тебе, рассказывает, показывает, зовёт… Ты не полукровка, дочка. Ты настоящая южанка. Ничего от рек Севера не взяла, только от южных песков. Тебе обязательно надо на Юг. Хотя бы познакомиться с ним. А может, и остаться навсегда.

– Вот возьму и уеду, – Гарэ опустила глаза. – Мне здесь слишком холодно и сыро. Мама как-то привыкла… и вы тоже. А я не могу.

– А я слышу в себе северные реки, – матушка улыбнулась. – Я, чистокровная южанка, дочь великих песков, чья родня сплошь южане, которые ни разу не были на Севере, слышу реки. Я часто спрашивала у своих, не затесался ли северянин среди наших прапра? А мне каждый раз отвечали: нет. И откуда этот зов… не знаю. Вероятно, всё-таки разбавила нашу южную кровь капля Севера, но либо так давно, что все забыли, либо так, что признаться стыдно.

Гарэ тоже улыбнулась.

Неспешно потекла беседа. Из чашек поднимался ароматный дымок. Из глубины острова снова потянуло кострами. Влажный ветер ворошил голые ветки, срывая последние чахлые листья. Звучали тихие торопливые голоса – кто-то шёл от набережной и причалов домой.

Мёртвое время не зря так назвали – из-за колдовских туманов и ветров жизнь на Севере на две недели замирала. Поэтому обитатели покидали свои дома осторожно и лишь по самым неотложным делам – в короткий промежуток между полуднем и первыми сумерками. И то если ветра стихали совсем, как сегодня. И то велик шанс, что внезапные дожди, ветра или туманы надолго загонят под ближайшую же крышу. В первые дни (как вчера) люди ещё рисковали, но теперь уж точно даже в тихое время далеко своих домов не отойдут.

Матушка Шанэ и не надеялась вернуться сегодня домой, твёрдо решив напроситься на ночлег и приглядывать за девушкой, сколько понадобится, но судьба распорядилась иначе. Сначала рядом с беседкой зарычал пёс. А после из-за дерева выглянул угрюмый Кьюн.

– Папаша идёт, – сообщил призрак сухо.

Гарэ испуганно посмотрела на матушку и прошептала:

– И что нам делать?

Матушка думала буквально минуту.

– Встречать, – она недобро улыбнулась. – Я – твоя дальняя родственница. О помолвке мы ничего не знаем и пьём чай. А ты, сынок, – и в смуглых пальцах пойманной бабочкой затрепетал голубой огонёк. – Лови.

Кьюн послушно поймал огонёк и ругнулся:

– Жжётся!

– Потому что не эта сила тебя поддерживает. Дочка бы сделала – не кусалось бы пламя. Терпи. Спрячься за дерево и жди. Когда заклятье впитается, ты станешь видимым и материальным – минут на десять, не больше.

В светлых глазах парня зажглись опасные огоньки:

– Точно?

– Да, – матушка Шанэ достала из кармана плаща мешочек с песком. – Ты сейчас колдун, поэтому да. Но помни – времени у тебя будет чуть-чуть. Распорядись им с умом.

Кьюн кивнул и спрятался за дерево. Скрипнула калитка. Зашуршали вкрадчивые шаги. Гарэ напряглась, и матушка прошептала:

– Расслабься. Он не должен понять, что ты знаешь. Что мы знаем.

Гарэ съёжилась под пледом и опустила глаза. А на тропинке из-за деревьев показался мужчина, с виду совершенно в деньгах не нуждающийся. Щегольские серые плащ, шляпа и перчатки, дорогие ботинки. Упитанный, с аккуратными седыми усиками, прилизанными светлыми кудрями и масляным взглядом.

– Моё почтение, – приблизившись, неприятно улыбнулся мастер Хьёт и снял шляпу. – Гарэ, дорогая, могу ли я переговорить с тобой с глазу на глаз?

– Нет, – спокойно отказала матушка Шанэ. – Досточтимые родичи, да хранят их вечные пески, просили присмотреть за дочкой. Нет.

Папаша Кьюна никак не выразил недовольства, лишь поклонился и надел шляпу. И достал из внутреннего кармана плаща светлый конверт.

– В таком случае свидетелем будете, – кротко улыбнулся он. – Гарэ, девочка моя, я взял на себя смелость сделать вам с Кьюном подарок. Жаль мне вас, нерешительных. Давно жаль. Всю жизнь влюблённые, а на главный шаг никак не соберётесь. Поэтому прими от меня подарок, – и, поднявшись по ступенькам в беседку, протянул девушке конверт.

Гарэ посмотрела на него как на ядовитую змею:

– И что там?

– Открой, – настойчиво попросил мастер Хьёт и положил конверт на стол. И замер с довольной улыбкой, сложив руки на животе.

Матушка Шанэ взяла конверт, распечатала, достала свидетельство, изучила его и строго нахмурилась:

– Помолвка? А по какому праву вы оформили её в обход родительского благословения? Что-то не припомню, чтобы родичи меня об этом предупреждали.

Мастер Хьёт пустился в длинные объяснения древних законов Севера. Гарэ же сидела ни жива ни мертва – побледнела, сжалась, закусила губу, чтобы не заплакать.

– …срок помолвки истекает через две недели, – бодро заключил он. – Сначала я хотел вручить подарок позже, но потом подумал, что тебе нужно время – наряд сшить, приглашения родне и друзьям отправить, стол заказать. Свадьба – это же не только две подписи в храме. Это праздник. Прекрасный, чудесный праздник. И я решил, что негоже тебя, молодую и красивую, лишать свадебных радостей. Да и Кьюн, глядишь, к свадьбе успеет.

– А я уже тут, – прозвучало насмешливое.

Мастер Хьёт вздрогнул и резко обернулся. И побелел больше Гарэ. Кьюн ухмыльнулся, и в его левой ладони вспыхнул клубок багрового огня.

– Я уже тут, – повторил он издевательски. – Привет, что ли?

Папаша беспомощно посмотрел на матушку Шанэ, но та и бровью не повела.

– В-вы что, н-не видите?.. – заикаясь, пробормотал мастер Хьёт.

– Мальчика? – вежливо уточнила матушка. – Почему же, вижу. Он давно с нами.

– Но он же умер!.. – выдохнул папаша и неловко обернулся к сыну: – Ты же умер!..

– Откуда узнал? – вкрадчиво поинтересовался Кьюн, и пламя в его руке зло заискрило. – И не потому ли со свадьбой заспешил, что узнал?

Гарэ не выдержала и тихо, молча заплакала. А матушка вытянула из мешочка щепотку песка, напряжённо наблюдая за парнем – призрак-колдун в принципе опасен, а уж если он в ярости…

– Так это же твоя мечта, сын… – залепетал мастер Хьёт. – Я хотел исполнить твою мечту…