С самого обеда дел было невпроворот. И выходной день, и с очень «прибыльным» дождём – с таким, который сначала закончится (и тучи разойдутся, и солнце поманит и пригреет), а потом внезапно как хлынет и на три часа. И все, кто рискнул выйти на прогулку, конечно, быстро разбрелись по закусочным, рюмочным и чайным. А к ужину ещё и гроза засверкала и разворчалась: молнии били одна за другой, гром гремел без остановки, дождь хлестал, как одержимый.

В чайной матушки Шанэ все, включая её саму, бегали с подносами. Залы с раннего вечера заполнились промокшими людьми, даже дополнительные столы и стулья пришлось поставить. И, тревожно поглядывая на часы, матушка потихоньку смирялась: сегодня призраку прийти будет некуда. В лучшем случае она улучит момент и зажжёт путеводную свечу на своей кухне наверху или в тёплой беседке. Правда, и туда призрак вряд ли явится – они пугаются большого скопления народа. Хотя… Может, и повезёт. И убийств сегодня не случится. Осень-то закончилась. Настала пора буйного Мёртвого времени, когда люди отсыпаются, зато из подземий выползает старая гадость, – пора древних призраков и полузабытого колдовства.

Однако ближе к одиннадцати ночи посетителей в чайной осталось немного – кто-то сам по себе рискнул убежать в грозу, за кем-то друзья и родственники с колдовскими плащами и склянками зашли. В зале-прихожей задержались лишь трое сонных одиночек да парочка, парень с девушкой, за дальним столиком.

То и дело проходя мимо них, матушка Шанэ хмурилась: что-то с ними (или с кем-то одним) было не так. И лишь незадолго до полуночи, когда появилась минутка выдохнуть, матушка присмотрелась к парочке и с изумлением поняла: девушка была живая, а парень мёртвый. А ещё она явно знала о его присутствии и общалась с ним без волшебных чаёв.

Заметив, что девушка давно сидит с пустой чашкой, матушка быстро сбегала на кухню, наполнила поднос необходимым и вернулась. И, подливая чай, украдкой шепнула:

– Дочка, ты знаешь, что не одна здесь? За своим столом?

Девушка вздрогнула и вскинула на неё глаза – тёмные, испуганные. Кожа, как и у всех северян, очень светлая, а волосы чёрные, южные. Полукровка. Потому, подумалось матушке, и призрак чувствуется. Колдовство творить на Юге немногие могут, а вот видеть или слышать духов там в порядке вещей.

– Знаю, – прошептала девушка. – Он меня сюда и привёл. Ну и слухи. Что вы… их видите.

– А ты видишь? – матушка Шанэ поставила перед ней блюдце с медовиком.

– Слышу только. Плохо… но слышу.

– Никуда не уходи, – предупредила матушка. – Чайку попей пока, тортик съешь. Я скоро вернусь. И поговорим. Хорошо?

Девушка нервно кивнула. А парень, во время разговора сидевший рядом с ней тише мыши, глянул исподлобья, с вызовом. Светлые волосы, светлые глаза, никаких признаков чужого насилия – не отличить от обычного посетителя. Разве что одежда – штаны да рубаха – слишком мятые и странно несвежие.

– Не балуй, – матушка Шанэ погрозила ему пальцем. – Вижу, что набрался силы от рек, вижу. Не первый день как помер. Но не балуй. Не то плохо упокаивать буду. Неприятно. А то и навсегда. И не свидишься с ней в следующем своём воплощении. Понял?

Призрак неохотно кивнул.

– Ждите, – матушка подхватила поднос с грязной посудой.

А сама уже думала, как провести их наверх незаметно для остальных посетителей. Или всё-таки к тёплой беседке ключ дать, и пусть там подождут? Или выдать грустным одиночкам по склянке с заклятьем-непромокайкой – за счёт заведения? В Семиречье – краю дождей, луж и вечной сырости – непромокаемые плащи не были роскошью, однако спасали они не от всякого дождя, да и недолго.

Решено. Беседка – это удобно, но старые кости матушки так возражают против улицы…

***

Спустя полчаса прихожая почти опустела.

– Сюда, – матушка Шанэ открыла неприметную дверку наверх. – Поднимайтесь и будьте как дома. Я сейчас.

Подсчитать оставшихся гостей и раздать указания служанкам – дело десяти минут. Когда матушка снова открыла дверь, то обнаружила странную парочку в коридоре – призрачный парень сидел на нижней ступеньке, а девушка мялась рядом, теребя тёмную клетчатую юбку.

– Поднимайтесь, – мягко повторила матушка Шанэ. – Не стесняйтесь. Ещё не все посетители разошлись, а я не могу говорить с призраком и о призраках у всех на виду. Мне хватает тех слухов, которые уже ходят о моей семье. Ну же!

Парень встал и посторонился, пропуская девушку. А она если и не видела, то точно ощущала – поняла, что лестница свободна, и, подобрав юбку, поднялась по ступенькам. Призрак, бросив на матушку предупреждающий взгляд, поднялся следом. А хозяйка чайной, уже сгорая от любопытства, устремилась за ними.

Какая интересная парочка…

На кухне матушка Шанэ заставила девушку снять плащ и сесть за стол. Хотела привычно предложить чаю, но, вспомнив о несъеденном пирожном и полной чашке на столике внизу, передумала. Молча указала парню на второй стул и принесла из спальни третий. А после зажгла свечу и, шепча призыв на южном языке, внимательно всмотрелась в трепещущий огонёк. Тот, помедлив, запылал не привычным голубым, а тёмным багрянцем.

– Так я и знала, – матушка цокнула языком. – Не по адресу вы пришли, дети. Ко мне убитые приходят, а ты, сынок, сам умер. Своей смертью. Тебе к моей старшей дочке надобно. Я тебя отпустить к Причалу не смогу. А ну-ка, скажи что-нибудь. Да не упрямься!

Призрак что-то недовольно пробурчал.

– Кьюн, – упрекнула девушка, – ну зачем ты так? Привёл, пообещал помощь, а сам?

Парень угрюмо посмотрел на матушку и сипло сказал:

– Меня Кьюн зовут. А это Гарэ. Моя невеста. И почти жена. Хотя я уже давно… – и закашлялся, будто до сих пор болел.

– Так-так-так! – оживилась матушка Шанэ. Вместо любимого чая запахло не менее любимыми тайнами. – Кто расскажет?

– Я, – девушка достала из кармана длинной зелёной безрукавки мятый носовой платок. – Дурная у нас история… но вы нам верьте, ладно?

– А есть в чём сомневаться? – уточнила матушка.

– Вы южанка, – пояснила Гарэ тихо, – как и я. Но я тут родилась и выросла. Как и мои родители. Мы чуть больше законов знаем, понимаете? Старых законов. Древних.

Тайной запахло ещё сильнее. Матушка Шанэ выжидательно откинулась на спинку стула.

– Мы дружили с детства, – начала девушка неловко. – Жили по соседству – так и познакомились. А вот родители не общались. Совсем. Моя семья – торговцы. Две луны в дороге – пару дней дома – опять три луны в дороге. Меня всегда с бабушкой оставляли. Вот и сейчас моих в Семиречье ещё нет. И домой они вернутся только к зиме. К холодам. В мороз в пути неуютно.

Матушка Шанэ согласно кивнула: конечно, неуютно.

– Жениться мы вообще-то не собирались, – продолжила Гарэ ещё тише и опустила глаза. – Дружили и дружили. Общались и общались. Привыкли друг к другу. А любви большой не было.

– Была, – поправил парень хрипло. – Но не та, которая для семьи.

Матушка снова закивала понимающе. Старая дружба…

– Недавно мы с родителями переехали на другой остров, и с тех пор отец Кьюна начал намекать на храм, – девушка вздохнула. – А потом и прямо спрашивать, когда я в гости приезжала: когда, мол, образумитесь? Мы с Кьюном поговорили, и он решил уехать – вроде как на заработки. А я бы тем временем мужа выбрала. Родители давно сватают то одного, то второго.

– И я, дурак, уехал, – скривился призрак.

– Кто же знал, что так всё выйдет… – грустно посмотрела на него Гарэ. – И кто знает, что бы было, если бы не уехал…

Из-за приоткрытой двери выглянул полосатый кот – принюхался, в упор посмотрел на Кьюна и с нагло-ленивой грацией вспрыгнул на стол. И разлёгся на светлой скатерти.

– Может, чаю всё-таки? – улыбнулась матушка Шанэ, вставая.

Кот тихо заурчал – он сегодня ещё не ужинал и мягко намекал, что пора. И хозяйке бы тоже поесть не помешало.