А потом он услышал - голос.
"Ученик мой, Хранитель Арты... прости меня, прости, если сможешь, прости за эту боль... Арта не должна остаться беззащитной, понимаешь? Только ты можешь сделать это, только ты - Ученик мой, единственный... Возьми меч. Возьми Книгу. Это - сила и память. Иди. Ты вспомнишь это, когда все будет кончено. Я виноват перед тобой - я оставляю тебя одного... Прости меня, Ученик, у меня больше нет сил... Прощай".
Из небытия - сквозь пелену беспамятства, сквозь глухую завесу смертной тоски, сквозь отчаянье - этот голос. Как клинок, вспарывающий липкий паутинный кокон безволия.
"Возьми меч. Возьми Книгу. Иди".
Густо-фиолетовая тяжесть медленно покидала тело.
"Он оставил меня - жить. Собой заплатил он за мою свободу. За мою жизнь. И как смею я - нарушить его волю?.."
И Гортхауэр устыдился - того, что желал себе смерти. Умереть - легче, чем жить.
"Я не знаю, почему ты избрал для меня - жизнь. Мне трудно понять тебя, но я знаю - ты был прав... Какая мука!.. Не понимаю..."
Раскаянье жгло его - но это не было тем раскаяньем, которого так ждали Валар.
Эонве все еще говорил что-то, но Саурон не слышал его слов.
Возьми меч. Возьми Книгу. Иди.
Возьми меч. Возьми Книгу. Иди.
Иди.
...Он шел во тьму, и плащ летел за его спиной - черные крылья.
Ветви деревьев хлестали его по лицу, как плети, но он не чувствовал этого.
Шипы терновника впивались в его кожу, но он не ощущал этого.
Звезда горела нестерпимо ярко, и разрывалось, не выдерживало сердце.
Он шел и шел, не видя дороги пустыми от отчаянья глазами.
"Учитель!"
Он шел и шел под истекающим звездами небом.
...В ту ночь на землю обрушился звездопад...
- Прости меня, - непослушными губами шептал он, - прости, что не понимаю тебя. Прости, что не смог помочь тебе. В самый страшный для тебя час меня не было рядом с тобой. Прости меня. Прости меня, Учитель. Прости меня. Ты надеялся на меня - но что я могу?.. Я так слаб... Прости и прими меня, когда я приду к тебе... Учитель...
...Той ночью был шторм...
Учитель!..
СКИТАЛЕЦ. 547 ГОД I ЭПОХИ
...Войско покатилось дальше по гулким пустым коридорам, и тогда он бросил брату: "Я проверю..." - и быстро зашагал, почти побежал по отполированным тысячами шагов ступеням лестницы. "Проверю..." Что? зачем? - замок был пуст, он знал, он чувствовал это - все ушли, чтобы остаться там, перед высокими вратами, створы которых, окованные черным железом, были сейчас распахнуты настежь. Он не мог больше видеть этих спокойных, даже в смерти спокойных лиц - лиц Людей, вышедших на бой - в молчании, таком, что был слышен в тишине шелковый шелест их знамени - черного знамени без знака, без герба, - в молчании шедших в битву, и умиравших - в молчании... Он знал - они там, за черными вратами, все они, кому смерть не сумела закрыть глаз, они смотрят в низкое предзимнее небо, похожие чем-то на сбитых влет черных птиц - в молчании. Словно ждут - его, в этот день увидевшего, какой бывает смерть.
Двери распахнуты настежь. Пусто. Великие Валар, как же пусто, как тихо, до звона в ушах, до озноба - невероятно тихо, только эхо его шагов мечется по коридорам, забивается в уголки комнат, испуганно прячась от тишины.
Он остановился перед единственной закрытой дверью. Толкнул ее ладонью, ощутив прохладу резного дерева, и отступил на шаг, сжимая меч.
Тишина.
Он вошел, настороженно озираясь, мгновением позже осознав, насколько нелепо и страшно выглядит здесь с покрытым коркой спекшейся крови мечом.
Потому что здесь были - книги. Ряды и ряды книг, бережно уложенные на полки свитки - больше книг, чем он видел за всю свою жизнь; книги в переплетах из плотной тисненой ткани, из тонких древесных дощечек, в узорных серебряных окладах... Он, затаив дыхание, замер на пороге. Здесь не было так пусто и холодно, как в других комнатах, куда он заглядывал; здесь было другое - может, какой-то запах, неуловимое ощущение, он не знал.
Подошел к столу, на котором заметил небольшую книгу серебристо-зеленый переплет с тисненым рисунком ветвей какого-то незнакомого дерева, - и собирался было раскрыть ее, когда осознал, что все еще сжимает в руке рукоять бесполезного меча. Меч он прислонил к невысокому резному креслу и раскрыл книгу. Зеленоватая бумага с проступающим рисунком трав и цветов, легкие летящие знаки, похожие на Тэнгвар - слишком похожие на Тэнгвар, и все же - другие, больше говорящие душе, чем глазам - или ему просто так казалось?..
Тропы памяти
зарастают травой забвенья.
Но если раздвинуть стебли...
Он не успел удивиться тому, что без труда разбирает написанное незнакомыми знаками неведомого языка. Он стоял, повторяя про себя горчащие на губах слова: тропы памяти... Не думал больше о том, чтобы уйти - сел, не отрывая глаз от страницы, потом медленно перевернул ее. И еще одну. И еще...
...память подхватила его, как высокая волна, захлестнула, обжигая холодом, и соленые капли морской воды текли по его лицу, застилали взгляд пеленой тумана, мир терял отчетливость, мир дробился на тысячи граней, режущих ледяных осколков, мир плавился, менялся, тек, словно река, менялись, перетекая друг в друга, очертания, образы, лица, скользящие перед ним в радужной соленой дымке, и в шорохе волн угадывались голоса и слова, мелодии и звон струн, и песни флейт...
Он очнулся - и ощутил на губах привкус соли; провел ладонью по лицу, стирая соленые брызги... слезы?.. Слово... имя - его имя - Эллорн.
...и волна отхлынула, оставив его одного на берегу, он лежал, раскинув руки, и белое безжизненное небо нависло над ним - небо-без-дня, небо-без-ночи, пустое и светлое, а у берега лениво колыхалась мертвая зыбь, и не было даже птиц моря - хэйтэлли, одними губами выговорил он забытое слово, - он попытался приподняться, но песок рассыпался под пальцами сверкающими режущими осколками, алмазной пылью, воздух резал легкие - я болен, подумал он, я болен... Он поднялся и, пошатываясь, побрел прочь, в мертвое сияющее марево никуда...
Дрогнувшими пальцами он перевернул последнюю страницу и прочел начертанное знакомым летящим почерком
На сердце моем печаль,
но в Долине
Белый ирис еще цветет,
