Маглор низко склонил голову. Мне стало жаль его.

- Если не уйти от клятвы, то, воистину, Тьма - наш удел, сдержи ли мы обет или нет. Но лучше бы отречься...

...Мы должны, должны их добыть! Это - свобода от всего, что было... Тогда мы можем поступать как хотим: хоть в Валинор... пусть судят... взять в руку, хоть на время обладать, хоть так - захватить и тут же вернуть... Клятва будет тогда выполнена...

...Они другие! Они совсем другие. Понимаю, почему Эонве не касался их... почему дозволил унести... мы - жертва... Какая боль... опять переживать чужую боль... рука - как у него... столько веков крови и страданий - и - боль?.. Я хочу умереть. Я не хочу в Валинор, не хочу!.. Сын Огненной Души уйдет в огонь, в огонь, а за огнем - Тьма, Вечная Тьма, бежать туда, бежать...

"Когда разрушена была крепость в Тангородрим и пал Моргот, вновь принял Саурон благородное обличье и пришел, дабы выразить почтение Эонве, герольду Манве; и отрекался от всех своих злодеяний. И так думают некоторые: изначально это не было ложью, но Саурон воистину раскаялся, пусть даже причиной тому и был лишь страх, вызванный падением Моргота и великим гневом Владык Запада. Но не во власти Эонве было миловать тех, кто принадлежал к тому же ордену, что и он сам; и приказал он Саурону вернуться в Аман и там предстать пред судом Манве. Тогда устыдился Саурон, и не пожелал он возвращаться в унижении, а, быть может, и долго доказывать служением чистоту и искренность помыслов своих по приговору Валар; ибо при Морготе велика была власть его. Потому, когда ушел Эонве, он укрылся в Средиземье; и вновь предался он злу, ибо весьма крепки были те узы, которыми опутал его Моргот..."

В ту ночь на землю обрушился звездопад...

Ветви деревьев хлестали его по лицу, как плети, но он не чувствовал этого.

Шипы терновника впивались в его кожу, но он не ощущал этого.

Звезда горела нестерпимо ярко, и разрывалось, не выдерживало сердце.

Он шел и шел, не видя дороги пустыми от отчаянья глазами.

Не успеть - даже быть рядом.

"Глаза... какая боль... глаза мои..."

"Учитель!.."

Он шел и шел под истекающим звездами небом.

"Умереть..."

Он знал - умирать долго и мучительно, возвращаться - и вновь умирать.

Но сейчас он хотел этого.

"Сердце мира билось в твоих обожженных ладонях..."

Не сумел - защитить. Не сумел даже - разделить муку.

"Будь я проклят!.."

...Эонве предстал перед ним, снизойдя до разговора с Черным Майя, слугой Врага: Эонве блистательный, в лазурных - золотых - белоснежных одеждах, Эонве громогласный - "уста Манве", Эонве великий, глашатай Короля Мира.

- Зачем пришел ты, раб Моргота? - с презрительной надменностью победителя бросил он.

Тяжелая золотая гривна, осыпанная бриллиантами и сапфирами, охватывала шею Эонве, как ошейник.

Ошейник.

Гортхауэр стиснул зубы.

Глашатай Манве казался сгустком слепящего света рядом с Черным Майя. Алмазная пыль Валинора покрывала его золотые волосы; это казалось слишком неуместным в окровавленном сумраке Средиземья.

Эонве счел молчание Гортхауэра растерянностью и покорностью; и возвысил голос.

- Твой хозяин уже получил свое за все зло, причиненное Средиземью. Твоя участь не будет столь тяжела - ты всего лишь исполнял приказ... Конечно, я ничего не могу решать; но принеси покаяние, склонись перед величием Валар - и они простят тебя, как был прощен бунтовщик Оссе: Великие милостивы. Ты верно понял: сила и правда - на нашей стороне. Воля Единого...

Он говорил и говорил - громко, высокомерно, кажется, наслаждаясь звучанием собственного голоса.

А Гортхауэр не слушал его.

Не слышал.

- ...Говоришь, против чести? - издевался Тулкас. - Ну, что ж, я могу предложить тебе честный бой... Одолеешь - свободен и прощен. Ну, как?

- ...А теперь беги, - сказал Ороме, возвышаясь в седле. - Беги, может, спасешься. Если мои собачки позволят, - усмехнулся он.

- ...Увидишь, человек ты или нет, - прошипел Манве. - Ты подохнешь и вернешься, и опять будешь умирать и возвращаться - до Конца Времен! Тогда ты запросишь смерти, но я не дам ее тебе!

...Йаванна не хотела крови, она просто прогнала и прокляла ученицу, не желавшую покаяться.

- ...Учитель, я не могу так... Ведь я - виновен, как и они... За что ты караешь меня жизнью? Почему ты не отдал меня Манве?..

"За что ты караешь меня жизнью?!"

Он стискивал руки, вгонял ногти в ладони, но лицо его было неподвижно - застывшая маска.

"Что с ними сделали, будьте прокляты, будьте прокляты... Они даже не были твоими учениками, но они сражались за тебя, а я... А я?! За что, за что, зачем... Я должен был идти с тобой до конца... Учитель, Учитель... Я виноват во всем, и ты принял кару - за меня... не могу... зачем... ты всесилен, а я... ничего не знаю, ничего не умею... Учитель..."

Он словно погружался в омут глухой тоски, и тяжелая, как ртуть, серо-зеленая вода смыкалась над ним - медленно и равнодушно. Казалось, он утратил способность видеть и слышать: только густой слоистый туман перед глазами да пронизывающая, высокая, на пределе слышимости нота, впивающаяся в измученный мозг; и равнодушная жестокая рука сжимает саднящий комок сердца, пульсирующий бесконечной болью.

Когда, наконец, он вырвался из цепких лап безнадежности и безысходного отчаянья, его оглушил голос Эонве, обжигающе-душной мукой отдающийся в висках:

- ...И Враг был предан в руки Единого - да свершится воля Его, как суровая, но справедливая кара господина настигает непокорного злобного раба...

Гнев и ярость жгуче-багровой волной поднялись в душе Черного Майя.

"Будьте прокляты! Ненавижу!"

Кажется, Эонве ощутил это; он отстранился, в глазах его метнулся дрожащей мышью ужас.

Теперь Эонве почти кричал:

- Запомни: Валар не предлагают дважды! Ступай, пади к ногам Валар да судят они тебя по справедливости, как прочих! Покайся - ты будешь прощен!

"Может, услышат... Схватить его... Великие Валар, вызверился, как бешеный волк!"

"Ненавижу!"

Странно кружилась голова.

"Учитель... Что они сделали с тобой?!"

Словно горячая тяжелая ладонь легла на затылок, мелкие острые иглы кололи лицо... Широко открытые глаза не видят почти ничего - завеса пылающей тьмы, расчерченная сеткой огненных линий... Не хватает воздуха, частое прерывистое дыхание кажется слишком громким, и биение сердца лихорадочное, захлебывающееся - мучительно отдается в каждой клеточке тела; кровь в кончиках пальцев пульсирует в такт этому безумному стуку, все звуки слышатся, как сквозь вату - он снова оглох, он перестал ощущать собственное тело, в сгустившейся черноте глашатай Короля Мира кажется кровавым - темно-огненным силуэтом... Он терял сознание - он терял себя; и только эта безнадежная, страшная радость осознания: пощады не будет...