— Больно загадочно говоришь, Николаич, — отозвалась передовая доярка Мария Алексеева, шустрая темноволосая женщина тридцати пяти лет.

— Другого сказать сейчас не могу, пока вы не приняли решение, пойдете ли со мной. Могу лишь сказать, что там, куда отведу, пока безопасно. Река там есть и лес. Да и тепло там. В общем, решайтесь, или наши пути расходятся, потому что немцы все равно найдут тех, кто останется здесь.

Сразу началось шумное обсуждение, которое вскоре прервала бойкая Мария Алексеева.

— Хватит переливать из пустого в порожнее, — повысила она голос. Нужно решать сейчас. Кто хочет уйти туда, где немцев и финнов нет, но неизвестно, когда можно будет вернуться, становитесь ко мне по правую руку. Кто хочет просто спрятаться в лесу в надежде, что оккупанты могут и не найти, становитесь по левую руку.

Народ зашевелился. Подростки и почти все женщины встали по правую руку Марии Алексеевны. А по левую руку встали только две сорокалетние женщины и одна старуха.

— Что ж, вот и определились. Может, еще кто-нибудь хочет рискнуть остаться? — спросил бывший лесник. Но, больше желающих не нашлось.

— А с этими полицаями что делать будем? — задала вопрос Мария Алексеева, указывая на связанных полицаев, которые сидели под скалой.

— Я этих предателей предлагаю расстрелять по законам военного времени, — высказался Михаил Громов.

И женщины хором заголосили:

— Правильно! Расстрелять их!

Проголосовали единогласно. После чего Васильев распорядился привести приговор в исполнение.

Вскоре рядом со скальным разломом закипела работа. На руках спускали с обрыва и затаскивали в расщелину все колхозное добро, которое находилось в подводах. Решили, что на новом месте пригодятся и инструменты, и кухонная утварь, и, разумеется, крупы, мука и прочие припасы в мешках. Вот только телеги просунуть в расщелину никакой возможности не имелось. Пришлось их оттащить лошадьми подальше и спрятать в лесу. Сами же худые колхозные лошади по одной кое-как в расщелину протиснулись. Какая-никакая, а скотина. На первое время очень пригодится.

Когда через расщелину потянулись женщины, подростки и дети, нагруженные каким-то садовым инвентарем, тюками с одеждой, мешками непонятно с чем, а еще и лошади пошли, Аркадий Игоревич не выдержал и подошел к начальнику полигона, который уже заканчивал снимать шкуру с мертвого медведя.

— Ну, как вы можете, Николай Павлович, портить такой прекрасный уголок первозданной природы! Мало того, что убили редчайшего зверя, так еще и пустили сюда толпу каких-то босоногих хабалок и их сопливых детей. Да они же уничтожат все, до чего смогут дотянуться в этом заповеднике своими грязными руками! Они же прямо сейчас начнут разрушать эту удивительную окружающую среду! Поймите, что в результате моего эксперимента с артефактом мы попали в совершенно уникальное место, скорее всего, еще даже не тронутое человеческой цивилизацией. И я очень надеялся, что вы, наоборот, поможете мне сохранить все здесь в первозданном виде ради науки. Я собирался создать отдельный исследовательский центр для изучения этой территории. Ведь мы пока даже не представляем точно, куда привел этот сдвиг пространственно-временного континуума. Но, он, определенно, произошел. И это свершившийся факт. Вот только последствия требуют тщательнейшего изучения. Я рассчитывал на вас, чтобы исключить проникновение посторонних в эту зону. А вы допустили сюда не просто посторонних, а сразу целую толпу. Я очень разочарован, подполковник, — сказал профессор.

Сомов выпрямился, посмотрел на главного ученого сверху вниз стальным взглядом своих выцветших голубых глаз и проговорил:

— Редчайшего медведя убил, говорите? Наверное, лучше было бы, если бы этот здоровенный мишка сожрал кого-нибудь из ваших коллег? Я вас защищал от хищника. А вы мне, вместо спасибо, претензии предъявляете? А эти люди знаете кто? Русский народ. Беженцы наши, женщины и дети. Они от оккупантов вынуждены бежать, от немцев и финнов, которые Карелию заняли. И неважно, что мы из разного времени. У них там снаружи сорок первый год и страшная война. Дед мой на этой войне погиб, да и не только мой дед, а и ваш тоже, насколько я знаю. А это означает, что помочь этим людям мы просто обязаны, тем более, что возможность такая внезапно появилась. Так что, при всем уважении к вам и вашей науке, Аркадий Игоревич, я предлагаю вам не вмешиваться в мои действия.

Я ведь, теоретически, могу рапорт написать, что ваша группа погибла при взрыве в лаборатории, и не пустить вас обратно. Раз здесь такой уникальный уголок природы, как вы говорите, то почвы для исследований вам на всю оставшуюся жизнь хватит. И не забывайте, что всей вот этой территории, где мы сейчас с вами стоим, ни по каким документам не значится. А раз не существует для бюрократии, то ее, как бы, и нет. Понимаете? Во всяком случае, с меня никто не спросит за все то, что на данной территории может случиться. А по поводу подземной лаборатории, в которой взрыв произошел, могу приказать загерметизировать ее и опечатать ввиду радиоактивного заражения. И ни одна комиссия не подкопается. Потому предлагаю вам сотрудничество, а не взаимные обвинения.

Профессор насупился, но смирился. Зная крутой нрав начальника полигона, Игнатов верил, что тот может поступить и подобным образом, как только что пригрозил. Потому сказал более спокойным тоном:

— Хорошо. Я согласен, что взаимные обвинения неконструктивны. Но, согласитесь, что ситуация сложилась совсем нетипичная. Вся вот эта новая территория не то что не изучена, а даже не задокументирована, как вы верно заметили. Положение примерно такое, как бывало во время географических открытий. Но, в тех случаях имелся четкий алгоритм действий. Географическое открытие заносилось на карту, обозначались координаты, давалось название, после чего вносилось в реестр земель того или иного государства. Здесь же совсем иной случай. Даже и не понятно пока, как оформлять. Мы еще совсем не знаем ни механизма произошедшего феномена, ни места, ни времени, в котором находится все вот это открытое пространство. Единственный ориентир, так это Карелия сорок первого года снаружи через проход в скале. Но, тогда получается, что перед нами некий промежуточный переходный мир. И он абсолютно не изучен.

— Ну, так изучайте, профессор, что вам мешает? Что же касается переселенцев, то они весь этот новый мир не займут, потому что он огромен. Пока я тут шкуру с медведя снимал, мои бойцы подняли в воздух беспилотник. Так вот, пространство вокруг обширнейшее: скалы, леса, реки и озера. Еще одна Карелия, как минимум. И совершенно без всяких признаков цивилизации. Места тут всем хватит. Как для беженцев, так и для ученых, — проговорил Сомов.

Пока начальник полигона и профессор разговаривали, мимо них продолжал идти вдоль реки людской поток. Следом за беженками и их детьми показались вооруженные партизаны. Они вели под конвоем пленных. Впереди, затравленно озираясь, шел фельдфебель в кепке-фрицевке, руки которого были связаны за спиной. За ним тащились двое немецких солдат и трое финских.

— Куда этих размещать будем, Николаич? — выкрикнул один из конвоиров, обращаясь к командиру партизанского отряда, который руководил эвакуацией.

— Да там впереди под скалами пещеры какие-то виднеются. Пока все туда и идите. И пленных тоже там пока разместим, — дал указание своим бойцам Васильев.

Сомов окликнул его:

— Станислав Николаевич! Подождите! Вы же еще те пещеры даже не обследовали. А вот этот огромный мишка, между прочим, с той стороны пришел. Может, там его родственники живут?

— Так, я думал, Николай Павлович, что вы здесь уже давно обследовали все на своем полигоне, — удивился Васильев.

— Нет, не успели еще. Мы сами здесь оказались совсем недавно. Взрыв у нас случился. Определяли последствия, да сюда и попали. Вот из той дыры пришли, — показал Сомов на зев пещеры в скале над ними, ведущий к арке, образовавшейся во взорванной лаборатории.