Бывший лесник Станислав Николаевич притаился под кустами и внимательно наблюдал за вражескими поисками в бинокль. Ветер как раз дул таким образом, что собаки не могли унюхать Васильева. Затаившись на скале за водопадом, партизанский командир следил за немцами и финнами. Видел он, что за истекшие сутки нашли они захоронку с трупами своих солдат, да спрятанные колхозные телеги обнаружили. Теперь же финские егеря, прочесывая речку, уходили все дальше вверх и вниз по течению. А возле той самой расщелины, которая вела на секретный полигон, никого не оставили. Да и что враги могли там найти, если даже все стрелянные гильзы старались подобрать, когда следы заметали?

Дождавшись, когда враги удалятся на приличное расстояние, Васильев рискнул перейти по камням в мелком месте над самым водопадом на противоположный берег. Он собирался выяснить у Сомова, подготовил ли тот для него обещанное подкрепление. Не идти же одному к лагерю для военнопленных, охраняемому совсем неплохо, да еще и расположенному на открытом месте возле заброшенного карьера? Васильев подал условный сигнал, вытащив из кармана охотничий манок и три раза крякнув по-утиному. Вот только никакого ответа не получил. Красноармейцы с полигона, похоже, свернули караул и ушли. Впрочем, ничего удивительного. Приказа вступать в открытый бой с противником Сомов им не давал. Васильев вчера слышал распоряжение начальника полигона, когда находился с ним рядом по другую сторону. В случае серьезной угрозы, караул должен убраться внутрь. Так распорядился подполковник.

Бывший лесник сунулся в расщелину, но сразу обнаружил, что она сильно сузилась. Вместо трещины в скале шириной больше полуметра, теперь в камне зияла щель не более десяти сантиметров. В такую и ребенок не протиснется. Станислав Николаевич достал трофейный электрический фонарик и посветил внутрь. Примерно в метре от внешнего края разлома, края трещины и вовсе сходились наглухо. Просто чудеса какие-то! Конечно, Васильев понимал, что ворота, ведущие на секретный полигон, наверняка, сами по себе, являются чудом техники и очень передовым достижением советской науки. Не случайно же входишь под эту скалу, а выходишь черт знает где. Вот только, как теперь попасть на другую сторону?

Может быть, имеется какой-нибудь секретный звонок? Но, ему об этом никто не рассказал. Тогда Станислав Николаевич почему-то подумал, что надо просто сунуть руку в расщелину, которая теперь сделалась узкой, но ладонь вполне пролезала. Он так и поступил. Да еще и мысленно зачем-то обратился к скале с просьбой открыть проход. Когда рука коснулась скалы, то он увидел, как в нише вновь заклубился туман, быстро делаясь все плотнее. И расщелина снова разошлась до прежнего размера за какие-то секунды, причем, совершенно беззвучно. Васильев сразу шагнул внутрь, думая при этом: «Вот это ворота, так ворота! Не зря наши ученые свой хлеб с маслом едят!»

Едва приняв дела в связи с расследованием непонятного инцидента с исчезновением пленных крестьян, Гельмут Руппель затребовал все найденные материальные свидетельства, способные хоть немного пролить свет на то, что же произошло на самом деле. К сожалению, их оказалось совсем мало. Егерям удалось найти всего две гильзы от какого-то малокалиберного оружия. Да патологоанатомы извлекли из тел погибших солдат, найденных в братской могиле, пару десятков пуль диаметром 5,45 миллиметров, подходящих к этим гильзам.

Гауптштурмфюреру сразу бросилась в глаза несуразность неизвестного патрона. Ну, кто в здравом уме будет выходить в настоящий бой с таким мелким калибром? Вскоре эксперты доложили Гельмуту, что оружия под такой патрон в Советском Союзе на момент начала войны точно не существовало. Смущала и маркировка. Никаких звездочек на торце, столь характерных для советских патронов, не имелось. Сверху и снизу от капсюля стояли лишь цифры 270 и 87. Индекс завода-изготовителя и год производства? Абсурд.

Похоже, русские применили какой-то экспериментальный образец автоматического оружия, промаркированный как-то по-другому, чем обычно. А о том, что оружие было именно автоматическим, свидетельствовали распределения огнестрельных ранений на телах погибших солдат. Их убили очередями малокалиберных пуль. Вот только откуда у партизан какие-то новые пистолеты-пулеметы, еще неизвестные в Германии? Обостренная интуиция просто кричала Руппелю, что эти партизаны весьма непростые. И кто-то им помогает. На это указывало хотя бы то, что все следы боя пытались очень тщательно скрыть. Даже гильзы собрали почти все. Обычно, партизаны так не делают. Кто же принимал участие в бою на дороге? Красный ОСНАЗ какой-нибудь новый, специально обученный воевать в тылу противника? С этим вопросом Гельмуту и предстояло разобраться.

Дело казалось весьма сложным, но Гельмут Руппель не привык отступать. Если он брался за что-нибудь, то всегда старался доводить начатое до конца, отличаясь завидным упорством. Несмотря на то, что штурмбанфюрер СС Вильгельм Шнайдер, вроде бы, считался старше по званию, но полномочия именно для подобного расследования, в котором интуитивно читались некие элементы мистики, у гауптштурмфюрера Руппеля были обширнее.

Общество Аненербе, маскирующееся под занятия науками, представляло собой тайную организацию внутри Черного Ордена. Именно этот таинственный орден держал в своих руках всю реальную власть, являясь самым настоящим закулисьем политики Третьего Рейха. Причем, тайная доктрина Черного Ордена никогда не провозглашалась официально. Орден представлял собой сверхструктуру, идеология которой уходила корнями в немецкие оккультные теории. И именно потому Гельмут Руппель, будучи одним из посвященных, имел гораздо больше влияния и реальных возможностей, чем Вильгельм Шнайдер.

Когда Васильев вошел внутрь скалы, то застал ученых за разговором. Причем, место в широкой нише, где они находились, разительно изменилось, а сама ниша значительно расширилась и углубилась. Теперь там вокруг странного камня, вросшего наполовину в скалу и покрытого непонятными серебристыми письменами, появились еще каменные столы и стулья. Но, самое главное, что поразило бывшего лесника больше всего, — так это большие цветные экраны с очень четким изображением, вмурованные прямо в каменные стены. И на них отображался весь пейзаж, окружающий расщелину.

А на каменных столах, вытесанных из гранита с невероятной точностью, подобные которым Васильев видел лишь во время посещения Эрмитажа, стояли какие-то невиданные устройства с плоскими корпусами и клавишами с буковками, и тоже имеющие цветные экраны. Вот только там отображались не картинки, а какие-то разноцветные графики. Ко всему этому техническому разнообразию по полу тянулся толстый электрический кабель. Едва главный партизан подошел, трое ученых, сидящих на каменных стульях, сразу прекратили какую-то научную дискуссию и поздоровались с ним.

— Вот, Станислав Николаевич, пока вы отсутствовали, мы тут подвели электропитание, видеонаблюдение установили и наладили систему допуска «свой-чужой», — сообщил главный по научной части. А его помощники закивали головами, подтверждая слова профессора.

— Я таких мудреных приборов никогда прежде не видел, — сказал правду бывший лесник.

— Сами понимаете, разработки очень секретные. И болтать о них строго запрещено, — проинформировал Васильева научный руководитель.

Вот только профессиональная гордость не позволяла Игнатову признать, что все это «видеонаблюдение» и «систему допуска» установил самый обыкновенный аспирант, наладивший, каким-то чудесным образом, не только контакт, а и тесное общение на уровне мыслеобразов с неким загадочным существом, живущим, как оказалось, внутри артефакта. Со слов Димы Матвеева получалось, что там находится некая маленькая девочка, которая исполняет его желания, меняя структуру камня. Не только создавая каменную мебель, а даже превращая материал скалы в сложные и самые настоящие технические устройства, успешно материализуя мысли самого Матвеева.