Экран с мультфильмами внезапно выключился, сделавшись абсолютно черным, а освещение в помещении сильно уменьшило яркость, напомнив аварийное. Пленные сначала всполошились. Ведь они уже за пару часов привыкли смотреть яркие цветные мультфильмы. А тут все неожиданно пропало. Клаус же решил, что им намекают на то, что пора ложиться спать. Он высказал свою мысль всем остальным. И солдаты, согласившись с ним, начали занимать очередь в душевую. Вандеркнехт тоже собирался принимать душ и начал раздеваться, насвистывая под нос австрийскую народную песенку «Ах, мой милый Августин», которую ему пела любимая бабушка родом из Австрии, когда был еще маленьким. Он не переставал удивляться тому, что у пленных никто даже не забирал ремни, да и отношение к ним пока ничего угрожающего не предвещало, когда стальная дверь внезапно отворилась, а электрическое освещение снова включилось в полную силу. В помещение вошли трое в противогазах и при оружии. Вернее, двое заняли позицию возле входа, а третий сделал внутрь всего лишь один шаг и сквозь противогаз проорал на немецком языке сразу несколько команд:

— Achtung! Внимание! Wecken! Подъем! Stillgestanden! Смирно! Halt! Стоять!

Потом, разглядев знаки различия на форме Вандеркнехта, вошедший указал на него пальцем и произнес:

— Weber zu mir! Ко мне!

Клаус подчинился. Он не знал, что прапорщик Кузьмин в этот момент напряг всю свою память, вспоминая те немногие слова, которые еще помнил на немецком со школы. Прежде, чем вывести в коридор, Вандеркнехту снова завязали глаза и руки. Прапорщик строго следовал приказу начальства. Когда Клауса довели до места, с его глаз повязку сняли, но полностью не освободили, руки оставили связанными. Он смог оглядеться, сразу увидев, что ему стянули запястья какой-то пластмассовой полоской. Тонкой на вид, но, судя по тому, что освободиться не получалось, очень прочной. На полоске имелось нечто, напоминающее небольшой замочек, составляющий с самой лентой единое целое. На пластиковой полоске Клаус успел даже разглядеть мелкую насечку прежде, чем двое людей, находящихся вместе с ним в помещении с низким потолком, напоминающим, опять же, какой-то бункер, начали допрос. Окон в комнате не имелось. Зато где-то гудели электрические вентиляторы. А под низким потолком горела довольно яркая лампочка.

— Так, так. Насколько я понимаю, вы фельдфебель Клаус Вандеркнехт, двадцать три года, каратель из фельджандармерии? — спросил по-русски майор из сталинской службы безопасности, разглядывая документы Клауса, которые люди в противогазах отобрали у него при обыске. Немолодой армейский капитан, стоящий по правую руку от майора НКВД, переводил слова на немецкий.

— Я не каратель, а обыкновенный военный полицейский, который регулирует дорожное движение в тылу, — проговорил Клаус, опасаясь, что все гораздо серьезнее, чем он предполагал, раз его дело ведет высокопоставленный офицер сталинской службы безопасности, чье специальное звание соответствовало армейскому званию командира бригады.

Клаус поднял глаза на широкое лицо вражеского офицера специальной службы, сразу узнав в нем того самого человека, перепачканного кровью, которого видел возле реки, сдирающим шкуру с убитого медведя огромных размеров. На миг Вандеркнехту сделалось не по себе. Он почему-то сразу представил, как этот красный живодер сдирает кожу с пленных. Ведь о сталинской службе безопасности ходила зловещая слава. Этих людей иногда называли сталинскими волкодавами. И даже самые свирепые из эсэсовцев боялись попасть в руки к этим палачам. А тут так не повезло самому Клаусу.

И теперь ему становилось понятно, что все эти люди в защитных костюмах напали на их колонну совсем не случайно. Сопоставив факты, Клаус подумал, что НКВД, похоже, проводит в тылу у финнов и немцев какую-то очень секретную операцию, что в какой-то мере объясняет странности с переходом под скалой. Судя по всему, большевиками испытывается новая технология перемещения! Возможно, что-то наподобие ленты Мебиуса, приспособленной к местности. Какой-то выверт пространства. Но, разве такое возможно? Очередной вопрос прервал мысли Клауса.

— Как же вы не каратель, если конвоировали беззащитных гражданских людей в концентрационный лагерь и допускали издевательства над ними? — проговорил майор НКВД. В голосе его звучала угроза, а холодные глаза смотрели прямо насквозь, усиливая чувство страха у Клауса. Майор не повышал голос, но говорил четко и веско. С таким не поспоришь.

— Я всего лишь выполнял приказ, больше ничего, — пробормотал Вандеркнехт.

— Чей приказ? — уточнил майор, от которого пахло коньяком.

— Приказ отдал руководитель операции, штурмбанфюрер СС Вильгельм Шнайдер, — ответил Клаус.

— Мы его ликвидируем, будьте уверены. А вам очень повезло, что сдались в плен. Это означает, что вы не умрете на полях сражений этой войны, в отличие от многих миллионов ваших соотечественников. И зачем только вы, немцы, пришли на нашу землю? Надо вам было, наоборот, дружить с нами против англосаксов. А теперь война между нами будет очень тяжелой для обеих сторон, но мы вас разгромим. И Гитлер ваш позорно сдохнет. Вы так и не сумеете взять Ленинград, от Москвы вас быстро прогонят назад, а Красная Армия возьмет Берлин. Вот увидите. Так все и будет, — говорил майор с такой уверенностью, словно бы на самом деле точно знал исход войны, в которой русские пока явно терпели поражение, постоянно отступая и оставляя огромные территории. И от этой непоколебимой уверенности русского в победе Клаус ощущал себя под суровым взглядом волкодава из НКВД еще неуютнее. Словно бы, почувствовав страх молодого фельдфебеля, майор добавил, а армейский капитан, который владел немецким совсем неплохо, перевел:

— А сейчас вы нам расскажете со всеми подробностями, что вам известно о дислокации частей вермахта и сил финской армии в прилегающем районе.

Тринадцатилетний Васятка, сын колхозного тракториста, очнулся в палате с белыми стенами. Он сперва не понял, где очутился. Вокруг стояли какие-то неизвестные невиданные приборы. Как примерный пионер и сын тракториста, Вася, конечно, интересовался техникой. Даже читал журнал «Техника молодежи» про всякие технические новинки, несколько выпусков которого имелись в сельской библиотеке. Но, такого оборудования он и представить себе не мог. Назначение всех этих высоких тумб на маленьких колесиках с многочисленными проводами и трубками он пока не понимал. Но больше всего его внимание привлекал цветной экран, на котором отображался на темном фоне странный зеленый гребень, похожий на какой-то математический график из учебника алгебры. Он пульсировал в ритме ударов его собственного сердца, да еще и тихонько попискивал. Это так заинтересовало Васятку, что он даже на какое-то время отвлекся от боли в своей левой ноге.

Он хорошо помнил, как юркнул в скальную трещину возле реки недалеко от маленького водопада, а потом выбрался на другую сторону и побежал изо всех сил, когда финские егеря начали стрелять. Потом запомнил только то, что дико заболела нога, и он с разгона грохнулся на камни. Теперь левая нога находилась в жестком белом чехле, да еще и была жестко привязана к перекладине кровати. Так, что ни пошевелить ею, ни почесать теперь не представлялось возможным. Внезапно сбоку открылась дверь, и зашел какой-то незнакомый мужчина среднего возраста, седоватый и лысоватый, одетый в белый халат.

— Ну что, оклемался немного? Я военный фельдшер Вадим Петрович. А тебя как звать?

— Я Васятка Ермолаев, — назвался мальчик. И важно добавил:

— Мой отец работает трактористом в колхозе «Красный посев».

— А как батьку зовут? — поинтересовался фельдшер.

— Андреем, — сказал Васятка.

— А лет сколько тебе?

— Тринадцать в мае исполнилось.

— Значит, так и запишем. Василий Андреевич Ермолаев, тринадцать лет, сын тракториста из колхоза «Красный посев». Правильно? — спросил Фельдшер, вписывая данные в формуляр, лежащий рядом с разноцветным экраном.