Хватит, или тебя интересует что-нибудь еще? Кэндис села, стянув на груди полы сорочки.

– Да. Что с судьей Рейнхартом?

– Не знаю.

– О Боже! – выдохнула Кэндис.

– Воображаешь, что все еще влюблена в него?

– Что за чушь! Судья хороший человек! Он наш сосед!

– Вы ведь чуть не обручились, верно? Помнится, у тебя был такой вид, словно ты жить без него не можешь! – Глаза Джека сверкали.

– Не верится, что вы напали даже на судью. Как ты мог? Джек молчал, подавляя бешенство.

– Не смей осуждать меня, а тем более судить, – бросил он наконец и зашагал прочь, отлично сознавая, что гнев его направлен не на Кэндис, а на самого себя и эту проклятую войну.

Кэндис решила, что больше не будет касаться этой темы, очевидно, чрезвычайно болезненной для Джека. Она нашла его возле вигвама. Он сидел у костра, с мрачным видом прикладываясь к бутылке. Кэндис так устала, что молча проскользнула на свое обычное место на скатке. Она была все еще удручена, но не из-за нахальной индианки. Теперь ее волновала участь судьи Рейнхарта. Лежа без сна, Кэндис размышляла о судье и его детях, о своем муже и об их ребенке. Прошло немало времени, прежде чем ей удалось заснуть.

Проснувшись утром, Кэндис отправилась на поиски Джека. Он прикладывал компресс из трав и грязи к ноге жеребца.

– Что с ним? – спросила она с таким видом, словно вчерашней стычки не было.

– Поранился, – отозвался Джек, видимо, настроенный так же миролюбиво. Ласково потрепав вороного, он улыбнулся: – Я не успел спросить тебя вчера, с чего это ты вырядилась в нижние юбки?

– Чтобы досадить Дати, – призналась Кэндис. Джек расхохотался.

– Ты искала меня? – В его серых глазах светились тепло и нежность.

– Да, Джек. Мне нужна кожа.

– Зачем?

– Хочу что-нибудь сшить. Для ребенка. Он был приятно удивлен.

– Ты умеешь шить?

– Конечно. Достанешь подходящий материал?

– Да, но тебе придется самой выделывать шкуры.

– А ты покажешь, как это делается?

– С удовольствием. Сегодня же отправлюсь на охоту. Хорошо бы добыть самку оленя. У нее самая мягкая кожа.

Кэндис нахмурилась:

– Только убедись сначала, что у нее нет потомства.

– Постараюсь.

Джек вернулся с пустыми руками, но на следующее утро принес жене самку оленя. Кэндис была преисполнена волнения и решимости. По мере приближения родов желание заботиться о ребенке усиливалось. Конечно, она предпочла бы одеть своего малыша во все самое лучшее, но на первое время сойдет и мягкая кожа.

Следующие два дня Джек учил Кэндис выделывать кожу. Ее энтузиазм вызывал у него веселое удивление. А то, что кожа предназначалась для их ребенка, согревало душу. Он искренне наслаждался, помогая жене в ее трудах. Они ни разу не поссорились. Между ними установились дружеские отношения. Они работали вместе, стремясь к общей цели. Джеку нравилось общество жены. Нравились ее решимость, желание хорошо выполнить работу, ее улыбка и смех. Но более всего Джеку нравилось то, что Кэндис поглощена заботами об их еще не родившемся ребенке.

Во второй половине дня, ближе к вечеру, Джек уводил ее вверх по каньону к уединенной полянке у ручья, где они купались, плавали и занимались любовью. По ночам Кэндис спала в его объятиях, и, просыпаясь от мучительных кошмаров – Джека все еще преследовал образ убитой на ранчо Уордена женщины, а в голове не смолкали шум сражения и погребальный плач, – он тянулся к Кэндис. Не дав жене толком проснуться, он ласкал ее с отчаянной потребностью забыться и избавиться от чувства вины и угрызений совести и заглушал стоны Кэндис жгучими поцелуями. Если кто-нибудь и знал, что Джек спит со своей беременной женой, то не подавал виду. Ему было все равно. Он слишком нуждался в ней, чтобы считаться с условностями.

– Дати, тебе нужно отдохнуть, – твердо сказал Джек. Он взял у нее корзину, слишком тяжелую для беременной женщины. – Я настаиваю на этом.

– Я не устала, – возразила она, несмотря на измученный вид.

– Ступай отдохни, – повторил он.

Дати была на восьмом месяце, но много работала. Джек чувствовал себя виноватым. Он понимал, что уделяет все внимание Кэндис, но, черт побери, не хотел второй жены и надеялся справиться с весьма неустойчивой ситуацией наилучшим образом. Прояви он к Дати чуть больше интереса, и хрупкое равновесие между женщинами нарушится. Чем-чем, а отношениями с Кэндис Джек не желал рисковать. Ему еще повезло, что Дати смирилась с таким порядком вещей.

Проводив взглядом Дати, которая скрылась в вигваме, Джек повернулся к Кэндис, недовольно наблюдавшей за ним. Он улыбнулся.

– Джек, уж больно она раздалась. Тебе не приходило в голову, что ребенок не твой?

– Ребенок мой, Кэндис. Я расспрашивал мужчин в стойбище. После смерти мужа Дати ни с кем не имела дела, кроме меня. Если бы кто-нибудь считал ребенка своим, он бы с радостью объявился. Апачи любят детей.

– Это просто предположение, – с раскаянием сказала Кэндис.

Неожиданно улыбнувшись, она вытащила из-за спины детское платьице и протянула ему.

– Ну как? – робко поинтересовалась она.

Джек едва удержался от смеха. Работа была ужасной, но он сделал вид, что не замечает чересчур больших, неровных стежков.

– Замечательно! Но тебе не кажется, любовь моя, что оно великовато? Или ты собираешься родить младенца весом в двадцать фунтов?

Кэндис растерялась.

– Ты считаешь, что оно велико? Ну… он же подрастет.

– Несомненно, – хмыкнул Джек. – Похоже, ты никогда не видела новорожденных детей?

– Конечно, нет. Я думала, что они такого размера.

Джек усмехнулся, возвращая ей платьице. Она удрученно крутила его в руках.

– Шитье никогда не было моим любимым занятием. До Эль-Пасо я ни разу не брала иголку в руки.

Джек предпочел промолчать.

Кэндис бросила на него подозрительный взгляд:

– Это заметно, да?

– Нет. Очень миленькое платьице.

– Обманщик, – улыбнулась Кэндис, заметив искорки веселья в его глазах.

– Клянусь, – заверил ее Джек, обняв рукой за плечи. – Пойдем прогуляемся.

– Я хотела заняться шитьем, – возразила она, но послушно зашагала рядом.

Он засмеялся:

– Дети растут быстро.

– Ладно, я все поняла, – сказала Кэндис и серьезно добавила: – Джек, я…

– Что?

– Проклятие, Джек! Я хочу, чтобы у ребенка было все: настоящая одежда, игрушки, конфеты, пони и дом, черт побери! С садом!

Джек остановился и положил руки ей на плечи. Ее слова переворачивали ему душу.

– Я хочу дать тебе все это.

– Тогда давай уедем отсюда!

– Хочешь, чтобы я сбежал, как последний трус, да?

– Ты должен позаботиться о своей семье!

– У малышей апачей счастливое детство. По-моему, ты думаешь не о ребенке, а о себе.

– Нет, я думаю о нас обоих – обо всех нас! И потом, наш ребенок не апачи. Можешь ты это понять?

– Мне казалось, ты счастлива.

– Ты ошибался.

– Но ведь ты любишь меня, – с отчаянием сказал Джек. – Разве нет?

Кэндис промолчала. Сжав в руке детское платьице, она пошла прочь.

Джек рванулся за ней. Он понимал, что жена права. Их ребенок на три четверти белый. Джек мечтал дать Кэндис все, что она хочет. Но как? Ведь его долг – находиться здесь. Или нет? Может, его долг не в том, чтобы оставаться с взрастившими его людьми, а в том, чтобы заботиться о своей семье и ее будущем?

Но как быть с Шоцки? Его душа взывает к отмщению. Джек прислонился к развесистому дубу. Он с самого начала знал, что такая жизнь не годится для его жены и ребенка. Потому и уехал к Кочису, не взяв Кэндис с собой. А потом увез ее насильно, уступив ревности и гневу. Но он рад, что она здесь, с ним! Джек не мог представить себе жизни без Кэндис. Если бы она действительно любила его, то с радостью принесла бы эту жертву.

И все же он не вправе требовать от нее, чтобы она жила с апачами.

Не будь он таким эгоистом, ни за что не позволил бы ей с ребенком уехать.