Взгляд скользнул по бледному, изможденному лицу мужа: Шура убедилась, что Иван взял хлеб в рот, а не собирается, как прежде, уговаривать ее съесть еще и его часть. Не соглашалась никогда, но он не оставлял попыток переубедить, что ей еда нужнее.

А сейчас неожиданно поймал за руку, сплел холодные пальцы вокруг запястья.

— Поцелуй меня… — так давно не просил ничего подобного. Не до нежностей стало. Жизнь обрела иную направленность, любовь словно отошла в сторону, все чувства сосредоточились на острой, мучительной потребности выжить. Шура слишком хорошо знала, как ему тяжело приходится. Совсем недавно сильный, крепкий мужчина — как непросто ему было теперь оказаться полностью зависимым от нее! И знать, что это непоправимо. Так будет всегда.

Ей как будто даже теплее стало от его слов. Не могло быть подобного: колючий холод сковывал все тело, но она расслабилась, склоняясь к мужу, слегка прижимаясь ртом к его пересохшим, до крови потрескавшимся губам. Поцелуй вышел коротким, но мужчина подался вперед, к ней, приподнимаясь на кровати. И вместе с его дыханием, с запахом, таким родным, вдруг ощутила во рту вкус уже размягченного хлеба. Однако ноющую боль от голода тотчас вытеснила другая, стальным кольцом стиснувшая сердце. И в тот же миг стало еще холоднее, словно сквозь шаткие стены в комнату ворвалась февральская стужа. Пришла злость — на себя, за то, что тело с большей готовностью отреагировало на съедобные крохи, чем на близость любимого человека.

— Что ты…

Иван покачал головой, отстраняясь, словно предотвращая ее возможные возражения, и проговорил, едва различимо, но так уверенно, как она не слышала уже давно:

— Живи…

Я не просыпаюсь, а будто выныриваю из глубины, из какой-то воронки, затянувшей меня далеко-далеко от реальности. Даже не сразу понимаю, что произошло. Давно не спала так долго и крепко. Организм словно отвык от подобных ощущений, в голове слегка туманится, меня покачивает, как на волнах, но не мутит, наоборот, в теле странная легкость.

Какое-то время лежу с закрытыми глазами, воспроизводя в памяти все события. Поездка в больницу, неожиданная встреча с Максимом… Ну, конечно, Макс! Так вот почему кажется, что я дома. Ощущаю его родной запах. Даже дыхание слышу, где-то совсем рядом. Это пугает поначалу, потому что решаю, что подсознание играет со мной, дразнит, подкидывая желанные образы. Но, может, это все же не игра? И он не ушел?

Осторожно, стараясь не шевелиться лишний раз, приоткрываю глаза. И… вижу спящего мужчину. Рядом. На том же стареньком диванчике, на котором уснула сама. Этот диван так и не получается назвать своим. Провела на нем уже столько долгих ночей, но ничего не изменилось. Потому что была… одна? Беззвучно тяну ртом воздух, пропитанный ИМ — и как будто становлюсь ближе, не дотрагиваясь.

Сейчас, когда Максим спит, ничто не мешает его рассмотреть. Каждую деталь. Все, что я вроде бы и так знаю, но что почему-то поблекло в памяти.

Жесткие волосы подстрижены короче, чем обычно, но все равно растрепались во сне и смешно топорщатся. Он как будто выглядит моложе, несмотря на морщинки у глаз. Ресницы чуть подрагивают, отбрасывая слабые тени, едва заметные, но хочется дотянуться и провести пальцем по коже, там, где при каждом вздохе пробегают эти следы.

На сухих губах — крошечные трещинки. Они были почти незаметны днем, а сейчас, в покое, притягивают взгляд. Если обветрятся чуть больше — начнут кровоточить, и мне уже страшно, что это случится. Как будто ему мало проблем… Придвинуться бы, совсем немного, и обвести губы языком. Слизнуть всю эту болезненную сухость, втянуть в себя. Так истосковалась по его поцелуям…

Внизу живота полыхает желанием, неожиданно и остро, и я с трудом сдерживаю стон. Макс всегда умел завести меня, всегда сводил с ума, но чтобы вот так, абсолютно ничего не предпринимая, вызвать сразу столько эмоций — это случается впервые.

Его щеки покрыты легкой щетиной — и я ежусь, потому что слишком отчетливо представляю, как она покалывает нежную кожу на груди. Ткань бюстгальтера неприятно трет соски, ставшие слишком чувствительными. Они затвердели и ноют, и больше всего на свете хочу ощутить сейчас, как смыкаются вокруг них теплые губы. Как согревают и дразнят одновременно, посылая по всему телу разряды тока.

Максим уснул в одежде, но тонкая водолазка не скрывает мощных мускулов, вижу, как вздымается его грудь при дыхании, перекатывающиеся мышцы — и кончики пальцев, кажется, зудят от ставшей почти нестерпимой потребности избавить его от этой тряпки и продолжить беспрепятственно любоваться. Прочертить каждый изгиб на плечах, на спине, поиграть шелковистыми волосками на груди. И спуститься к темной дорожке, убегающей по животу вниз. Дернуть пряжку ремня, пробираясь к паху. Сжать пальцами горячую бархатную плоть. Ощутить выпуклость вен, насладиться тем, как она твердеет и пульсирует от моих касаний.

Теснее сжимаю ноги, от самой себя пряча предательскую влагу. Что делать с такой странной и неуместной реакцией тела? Между нами — горы проблем, боль и недоговоренность. Мы успели стать чужими и страшно далекими за последние месяцы. За эту жуткую, нескончаемую зиму. Но мое глупое сердце, похоже, живет по каким-то своим, только ему ведомым правилам. И управляет телом, заставляя желать совсем не того, что нужно.

Макс так сильно похудел после операции, но не стал менее привлекательным. Скорее, наоборот, выглядит жестче и мужественнее. И я хочу его так сильно, что от этого делается больно.

Хотя стараюсь не шевелиться, видимо, все же ерзаю или вздыхаю слишком громко. Или он просто чувствует что-то. Ресницы дрожат, и его глаза медленно открываются. Совершенно ясные, будто и не было никакого сна. Смотрит в упор, стягивая взглядом. Не оторваться. Если бы могла, остановила время, чтобы задержать это мгновенье. Уцепиться за него. Хоть и не получить желаемое, но хотя бы насладиться краткой близостью. Нежданным подарком судьбы, на который я уже и не надеялась…

— Как ты? — одними губами, почти беззвучно спрашивает Максим. Тянет руку, убирая упавшие мне на лоб волосы. Лишь слегка задевает, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не застонать от разочарования. Не потянуться вслед за этой рукой, ловя такое необходимое тепло. Но не решаюсь. Сама себя считаю неправой, а он, наверное, и подавно.

— Нормально… — бессовестно вру, но что еще сейчас сказать? Не признаваться же о том, что внутри разбушевалась настоящая стихия. Воет, как вьюга за окном, требуя освобождения.

— Ве-е-ер… — он приподнимается на локте и нависает надо мной. Хмурится, с тревогой всматриваясь в лицо. — Что не так? Где-то болит?

Закусываю губу, не в силах оторвать взгляда. Болит, но совсем не то, о чем он подумал. Но как сказать правду? Да и надо ли?

Макс смотрит неотрывно, и я при всем желании не смогла бы сейчас отвернуться или спрятаться. Он просто не позволит. Пытливо исследует взглядом, будто привязывая им к себе. Хотя можно ли привязать сильнее, чем уже есть? Я ведь пыталась уйти. Пыталась выбросить его из головы, прогнать из сердца, научиться жить самостоятельно. Выживать — получается. А вот жить…

Нет, я не умираю, конечно, да только в жизни без него нет никаких красок. Все не так. А сейчас, когда он настолько близко, что чувствую тепло дыхания, вижу свое отражение в его глазах. Но признаться не могу…

— Вера? — Максим хмурится сильнее. Опускает ладонь на лоб, проверяя, нет ли жара. Еще как есть. Щеки точно горят, даже со стороны заметно наверно. — Что случилось?

Я хочу его обнять. Кажется, даже кончики пальцев покалывает от потребности это сделать. Сплести руки на шее, притянуть как можно ближе к себе.

— Вера! — он еще придвигается, и теперь нас разделяет всего несколько сантиметров. Я могла бы дотянуться до его губ… но что делать с тем расстоянием, которое не стереть одним простым движением? — Расскажи мне, милая.