Возвращаюсь домой — и переживания накатывают с новой силой. В квартире тихо и неуютно. Отопление включили еще неделю назад, но мне все равно почему-то холодно. Хочется зарыться под одеяло, уткнуться в подушку и дать волю слезам. Обычно это помогает, достаточно немного пореветь — и напряжение уходит. Но сейчас я делаю все наоборот. Не ложусь в постель и не пытаюсь согреться и расслабиться. Зачем-то сижу на твердой и неудобной кухонной табуретке, бесцельно вглядываюсь в черноту за окном. Зима уже так близко… И кажется, она подступает не только там, на улице, но и изнутри незаметно сковывает сердце. Я устала от этой боли. Устала мерзнуть… без него. Устала ждать.

Прогноз Артема оказывается точным: время уже прилично переваливает за полночь, когда в замке наконец-то слышится звяканье ключа.

Я невольно начинаю проговаривать про себя слова, что подбирала весь вечер. То, что очень хочется сказать. А лучше — проорать, выплескивая наружу все, что накопилось. Сейчас последуют жалкие извинения, попытки объяснить, что он не мог поступить иначе. Цветы в знак примирения. Знакомый до оскомины сценарий.

Только мне ничего из этого не нужно. Во всяком случае, не сейчас. Лучше бы вообще не возвращался. До утра осталось совсем недолго, мог бы переночевать в отделении. Я с ужасом понимаю, что не хочу видеть собственного мужа.

Он останавливается в дверях и щурится, глядя на меня. Помятое лицо, всколоченные волосы, сухие губы. Уставший донельзя. Только на этот раз мне его не жаль. Совершенно не жаль. Никто не просил придумывать себе дополнительную нагрузку. Опускаю глаза ниже, оглядывая понурую фигуру мужа, и с трудом сдерживаю нервный смешок. Что там я собиралась увидеть? Руки пустые — ни букета, ни чего-то другого нет и в помине.

— Чего не спишь? Поздно уже совсем. Опять тетради долго проверяла?

Вроде бы звучит вопрос, да только не похоже, что Максим ждет на него ответа. Скорее, это констатация того, как он сам истолковал для себя мое ночное бдение. Разумеется, в собственный день рожденья мне совершенно нечем больше заняться, кроме как сидеть над тетрадками с домашними заданиями. А я их сегодня даже со школы брать не стала — высвободила вечер для любимого супруга. Вот только вряд ли его это хоть сколько-нибудь волнует…

Макс проходит в кухню, окидывает взглядом стол, пустую плиту, открывает холодильник и какое-то время задумчиво рассматривает его содержимое. Потом оборачивается ко мне.

— А с ужина осталось что-то?

Конечно, осталось. Роскошное меню за столиком в ресторане с просто потрясающим выбором блюд. На любой вкус. Или он рассчитывал, что я принесу ему недоеденную порцию в контейнере? Может и стоило бы… чтобы вывалить сейчас на голову. Только собираюсь сказать об этом, как Максим хмыкает:

— Опять твои диеты? — и, не дожидаясь ответа, берет с полки бутылку молока и начинает пить прямо из горла. А я ведь столько раз просила не делать этого! Терпеть не могу, когда он ведет себя, как неразумный мальчишка-подросток. Напьется холодного, а потом приходится лечить больное горло. Но напомнить об этом не успеваю: муж салютует мне уже наполовину опустевшей бутылкой и направляется к выходу. — Я в душ и спать. Ты долго не сиди.

И уходит, оставляя меня со стойким желанием чем-то запустить ему вслед.

Мне хоть и удается подремать несколько часов, ни отдыха, ни маломальского облегчения это не приносит. Открываю глаза все такая же уставшая и расстроенная, моментально возвращаясь в памяти к событиям прошлого вечера. В груди по-прежнему противно саднит от колючей обиды, особенно когда перевожу взгляд на спящего мужа.

Мучайся он бессонницей или хоть какими-то намеками на угрызения совести, стало бы легче. Так нет же, уснул, как ни в чем не бывало.

Я сначала хотела лечь отдельно, даже подушку вынесла в гостиную, но в последний момент передумала. Кому бы что доказала? Максим отключился еще до того, как я вошла в спальню, и вряд ли бы отреагировал на мое отсутствие. После длинных смен он всегда спит, как убитый. Так что совершенно не было смысла мучиться на неудобном диване.

В какой момент у нас начались проблемы? Уже и вспомнить не могу. Макс — мой самый близкий человек. Вернее, должен быть таким, да только в действительности все совсем иначе. Давно иначе. Близкие люди подобным образом не поступают. Я могла бы понять, что у него изменились планы, приняла бы любое объяснение… если бы оно было. Если бы он нашел несколько секунд позвонить и сказать, что не приедет в ресторан. Не выставил бы меня дурой перед подругой и не заставил бы безнадежно ждать весь вечер. Разве так ведут себя с теми, кого любят?

Я глотаю горький ком, тру глаза, избавляясь от предательской влаги, и выбираюсь из постели. Предстоящий рабочий день никто не отменял. Уже через полтора часа мне нужно быть в школе, а до этого еще привести себя в порядок, чтобы не предстать перед коллегами и учениками с видом великомученицы. Не хочу, чтобы кто-то догадался о том, как тошно сейчас на душе. Не хочу ни жалости, ни сочувствия.

Прогоняю остатки сна, приняв прохладный душ, а потом кутаюсь в махровый халат и отправляюсь варить кофе. Ни пить, ни есть тоже совершенно не хочется, но есть крохотная надежда, что привычный утренний ритуал поможет немного прийти в себя. Отчасти это удается: пью кофе и рассматриваю сереющее небо, стараясь ни о чем не думать. Но лишь до того момента, когда за спиной раздаются шаги мужа.

Не оборачиваюсь, но машинально напрягаюсь. Впиваюсь пальцами в подоконник так, что они немеют. Сейчас придется что-то говорить, а я даже видеть Максима не желаю.

— Доброе утро, — его голос хриплый и низкий после сна. И эта хрипотца мне нравится. Нравилась. Всегда. Раньше. А сейчас я просто злюсь на него за то, что спал так крепко. И за все остальное. Ничего не могу поделать с собой, даже не нахожу сил повернуться и ответить.

— Ты чего встала так рано, Вер? Сегодня же выходной.

Это оказывается самым неожиданным вариантом из того, что он мог бы сказать. У меня срываются злые слезы, и я не выдерживаю — оборачиваюсь, растягивая губы в такой же злой улыбке.

— Серьезно? Как же я перепутать-то могла? Была уверена, что сегодня среда.

Максим хмурится, глядя на меня с явной растерянностью. Долго молчит, и морщинка между бровями становится глубже и заметней, как всегда бывает, когда он напряженно пытается что-то решить. Я убираю руку за спину и еще больше злюсь на себя за совершенно неуместное желание подойти и прикоснуться, разгладить эту складочку, делающую его старше и жестче.

— Вер, погоди, — наконец, выдает муж и хмурится сильнее. — Так это что получается, у тебя день рожденья был… вчера?

Расскажи мне о подобном кто-то другой, я, наверно, рассмеялась бы. Подумала бы, что ничего такого не может случиться в действительности. Вот только сейчас совсем не до смеха. Мой муж не страдает провалами в памяти, но и не похоже, что он притворяется. И от этого становится еще тоскливее.

Неужели правда забыл? Настолько увлекся своей любимой работой, что в голове не осталось места для меня?

Я пожимаю плечами, не сводя с него глаз. Пытаюсь понять, что происходит. Что он на самом деле чувствует.

— Вот незадача, да? Меня угораздило родиться как раз в тот день, когда тебе приспичило полночи повести на работе. Ну, извини…

— Вера… — он шагает ко мне, как-то очень быстро оказываясь рядом. Не успеваю ни увернуться, ни сбежать — стискивает в объятьях, обнимая так крепко, что у меня на какое-то время перехватывает дыхание. А может, дело в волнении, в том, что сердце от всего накопившегося просто норовит прорвать грудную клетку. — Родная, ну, прости. Я полнейшая скотина.

Я упираюсь лбом ему в плечо и делаю слабые попытки вырваться. Слабые — потому что хорошо знаю: он не отпустит сейчас. Разве что драться с ним начну, но на это нет ни сил, ни желания. Злюсь ничуть не меньше, и боль от обиды никуда не делась… но так хорошо ощущать его рядом… Мне нравится его запах, которых окутывает со всех сторон. Такой родной, теплый. Нравится чувство вины, что отчетливо читается не только на лице, но и в каждом жесте. Нет, я не простила, ни за что не сделаю это так быстро, но вариантов-то у меня все равно нет.