Рикардо смотрел на неё со странным чувством, которое так и не смог осознать.

– Что же тебе надо, чертовка?

– Я хочу перстень с левой руки сеньоры Лючии, тот, который она не снимает даже перед сном.

– Вот это хватила! – удивился гость. – Этому колечку несколько веков, оно, по слухам, приносит удачу. Отобрать его я не могу, похитить честь не позволяет. Как?

– А как хотите, сударь! – усмехнулась рыжая. – Да только перстень должен быть у меня. И с условием! Если попаду в большую беду, я возвращаю драгоценность обратно, а взамен вы спасаете меня. Уговорились?

– Клянусь! – твёрдо пообещал сеньор и с облегчением ухватился за жареного курёнка.

Спустя два дня семейная реликвия сеньоры Лючии перекочевала к любовнице её мужа. А ещё через две недели дама увидела перстень на руке Марианны. Она не стала, как торговка рыбой, доказывать свою правду посреди шумного рынка, а попросила совета у своего духовника. В полночь стража доставила обеих женщин на суд инквизиции. Монах, сластолюбиво уставившийся на груди Марианны, вопрошал:

– Нам донесли, что ты дочь дьявола, совращающая убелённых сединами и юношей, раздающая женщинам средства богомерзкие, исторгающие из них кровь вместо ребёнка. Что твоя красота выпрошена на пороге ада, а сила пополняется от ведьмовских шабашей. Признавайся, негодная! Покайся, и тогда тебя сожгут с очистившейся душой!

– Ах, брат мой во Христе! – нежно ответила Марианна, потупив взор. – Хотя мы, дочери Евины, и грешны от своего рождения, но нами управляет не тот… который с рогами – тьфу-тьфу! – а сам сеньор епископ, чью власть на земле не сможет разрушить никакой хвостатый, козлоногий, ах, не могу выговорить…

– Как же не можешь, дерзкая?! – возмущённо крикнула сеньора Лючия. – Когда я своими ушами слышала, как ты обозвала мясника племянником Сатаны!

– Слышала? – повернулся к ней монах. – И не донесла? И приняла в себя имя бесовское? На дыбу её!

Со знатной дамы сорвали украшения и богатое платье. Вскоре она висела с вывернутыми из суставов руками в метре над заплёванным полом.

– Признавайся, что ты ведьма, вступившая в союз с дьяволом, – помощник палача стегал её кнутом по спине и груди.

– Нет, нет, – рыдала несчастная. – Я всего лишь хотела избавиться от соперницы!

– Врёшь, – укоризненно покачал головой монах. – От соперницы избавиться просто. Следует нанять сплетников, или подговорить громилу, или подкинуть кошелёк. На худой конец, всегда можно отравить! А ты обвиняешься в святотатстве!

Пока сеньору уговаривали «примерить ведьмин колпак», Марианна подсела к палачу, лениво поедающему белый хлеб с апельсинами.

– Братец, – прошептала она, – не изволишь ли выслушать меня?

Палач, вытирая ладони о фартук, кивнул.

– Отнеси этот перстень сеньору Вентруччи. За твою услугу я приголублю тебя двумя кошельками с золотом.

Палач опустил кольцо в карман и вышел. Через час их освободили: истерзанную, впавшую в истерию сеньору и лукавую чертовку, способную откровенничать как с Богом, так и с дьяволом, получая удовольствие от всего, что натворила ради себя и вокруг себя.

Дверь с семью серебряными гвоздями захлопнулась.

– Тебе понравилась моя игра? – спросила Фелитта, подбрасывая перстень с лучистым камнем. – Видишь, как интересно ОТКРЫВАТЬ двери вместе с женщиной?

– Не просто с женщиной, – сказал Алекс, он же сеньор Рикардо, – а с зеленоглазой Ведьмой.

Пена на волнах была не белой, а серо-сизой, и поэтому казалось, что Балтийское море насквозь пропахло котовником – растением с мягкими листьями, на ощупь напоминающими шубку дымчатой кошки. Терпкий запах смешивался с солнечностью сосен, вознёсших чешуйчатые стволы из песка, и освежал мысли горожан, привыкших к разновидности погоды, именуемой питерским бабьим летом. Алекс и Литта сидели на здоровенном валуне, похожем на небольшую крепость, и пускали по воде «блинчики». Плоская галька, звонко шлёпая, ныряла под очередную волну, а ей вслед уже скакал следующий претендент на звание лучшего.

– О, у меня семь раз прохлопало! – со смешной горделивостью сказала Фелитта и задрала вверх нос.

– Куда уж мне до ваших достижений? – поддакнул Алекс, запуская в мировые просторы «блинчик». – Ага, девять! Кто чемпион? Я чемпион!

– Хвастунишка! – засмеялась Литта и поцеловала его в щёку.

Прошло уже три дня, как они, приехав в Литву, не озадачили своим присутствием площади, мостовые и храмы, а рванули на побережье, где их ожидал арендованный дом. Хозяйка, голубоглазая Вилма, вручила им простецкий ключ от рая, включающего в себя два этажа, огромные окна и длинную террасу с плетёными креслами, уселась в серый «Фольксваген» и укатила в Вильнюс.

– Ты заметил, как она ПОНИМАЮЩЕ на нас смотрела? – спросила Литта.

– По-моему, только слепой не разглядел бы в нас любовников, – ответил Алекс, слезая с валуна. – От нас так и прёт желание: испытанное, нарождающееся и грядущее.

Зеленоглазая покачала головой:

– Не только это. В её взгляде сквозило одобрение, которое может подарить одна ведьма другой.

– Да пусть все местные тётки окажутся викканками, мы же сюда забрались не для шабашей. По крайнем мере, в нашем мини-шабаше будут участвовать всего двое – ты и я.

Он сграбастал Литту в охапку и поволок домой. Решили не утруждать себя солидной готовкой и посему нарезали в стеклянную миску пекинской капусты и руколы, натёрли сельдерея, добавили сладкого перца и кукурузы, сбрызнули лимонным соком и маслом, чуток выждали и быстро смели, заедая зерновым хлебушком. Перед сном вышли на берег, поцеловали луну, решившую заполонить мир своей оранжевой сочностью, вдохнули подсоленный ветер и – счастливые – отправились на второй этаж, чтобы мирить свои возможности с устойчивостью кровати. А их прошлая, третья жизнь уже продиралась сквозь тернии запретов, не позволяющие людям вернуться к самим себе.

– Закрой дверь, Янис! – прикрикнула мать, жарившая рыбу. – Нанесёт с ветром хворей, кто тогда в море будет выходить? Соседка сказывала, что у Анны, той, что вышивает знатно, муж проболел пять дней и помер. А такой был силач – зубами мешок с мукой поднимал с земли.

– Хорошие зубы, однако! – поддакнул белобрысый Янис, копия своего покойного отца.

– Что? – не расслышала мать.

– Говорю, как теперь вдова-то жить станет? – ответил сын, нарезая от груди каравай. – Она ж ещё молодая, и детей нет.

– А тебя, что, на вдовиц потянуло? – сурово сказала Ирма, раскладывая рыбу по тарелкам. – Ежели просто погулять с ней, то весь сеновал ваш. А жениться на ней не смей! Девушку тебе найдём – смирную, работящую, чтобы честь мужнину блюла. А за вдовами смерть по пятам ходит.

«Кто бы говорил? – подумал Янис. – Сама в двадцать пять годков овдовела и меня одна вырастила. И в шторм я попадал, и в штиль, всё одно – домой возвращался».

– Зачем ты пришла? – холодно взглянула Лалия на вошедшую. – Здоровье поправлять нет нужды, жизнь у тебя будет долгая. А покойников я не оживляю!

Анна присела на лавку возле двери, поставила у ног корзинку с дарами и умоляюще уставилась на ведунью.

– Сестрица, прошу тебя! Невмоготу мне одной век куковать. Хозяйство ладное, да без мужской руки порушится через год-другой. И постель холодна, как могила. Приворожи ко мне парня, а я тебе за это скатерть праздничную вышью, чтобы всяк смотрел да завидовал.

– Уж не на Яниса ли, сына старой Ирмы, засмотрелась?

– На него, сестрица! – вздохнула Анна. – Может, и детишек народим.

– Детишек, говоришь? Ну-ка, оставь в покое корзинку, возьми ведро и принеси воды из колодца.

Вскоре вода, ледяная, как поцелуй упыря, была всклянь налита в чашу. Лалия разбросала по столу зёрна ячменя и пшеницы, сохлые рыбьи скелеты, кусочки янтаря и васильки.

– Смотри! – велела она. – Думай о рыбаке.

Анна со страхом воззрилась на воду. Руки её подрагивали, сотрясая стол.