– Вот ты и вернулся, моё сердце, – отозвалась бывшая его невеста, нынешняя жена главы старейшин, мать Изяслава-Лиса. – Не время нам зубоскалить да вспоминать былое. Этой ночью приведи трёх коней к той рощице, где мы встретились в последний раз.

– Трёх? – удивился варяг.

– Для трёх седалищ одного коня будет маловато. Сын, твой сын, должен уехать, а не то волхвы да старейшины принесут его этой зимой в жертву Морене, чтобы защитить остальных от чёрной болезни. Калите он так и не стал родным, хотя других детей я ему не дала.

Она отвернулась, и тогда Велеслав обхватил её за плечи и прижал к себе, закрыв солидной бородой белую прядь в волосах женщины.

– Я буду ждать.

Когда луна расплылась в небесах комком коровьего масла, возле обвалившейся землянки топтались кони с поклажей и маялся от неизвестности человек. Вдали ударило било, загудело, созывая и поднимая тревогу. Велеслав бросился на шум и столкнулся с Пенежей, за которой следовал русоволосый отрок.

– Бегите, – крикнула женщина, подталкивая сына к настоящему отцу. – Беги…

Стрела вылетела из темноты и вонзилась ей под левую лопатку. Пенежа зашаталась, колени её подогнулись, и она упала.

– Сердце моё, – прошептала она, сдёргивая с шеи бусы с колокольчиками. – Сохрани.

Её глаза остановились.

– Потом будем горевать! – крикнул владелец драккара «Яростный», выхватил амулет Вилхлы, подсадил сына в седло, вскочил сам, и они – вдвоём – навсегда оставили русскую землю.

Прошло ещё двенадцать лет. Яаарвик остепенился, женил сына на белокосой Нильте из рода своего побратима Рыжего Фарольга, выстроил ещё пять драккаров, которые увеличивали его богатство и разоряли хитроумных кельтов. Настала очередная осень, залившая дождями, как слезами троллихи, ельники и огромные валуны, заросшие лишайниками. Ярл велел приготовить жареную рыбу, до которой был большой охотник. Черноглазая рабыня поставила перед ним тарель и грохнула здоровенной кружкой с пивом.

– Фуф, костлявая! – сморщил Яаарвик перебитый нос. – Да ладно уж, помусолю!

И он отправил кусок рыбьего тулова в рот.

– Отец! – вбежал в комнату Ингун, бывший Изяслав. – Жена родила девочку.

– Назови её, – улыбнулся ярл, – Пенежей.

Рыбья кость вонзилась ему в горло. Он заперхал, стараясь выбить её, но засаживал всё глубже. Жжение, словно раскалённый уголь, распёрло его нёбо. Удушье. Смерть. Больше не было Велеслава-Яаарвика.

– Очнись, – прохладная женская рука гладила его по шее, убирая жгучую боль. – Теперь я вытащила рыбью кость из твоего прошлого.

Алекс открыл глаза. Фелитта в атласном зелёном халатике растирала покрасневшие ладошки, уничтожая своей Силой его былую смерть.

Он потянул за плетёный шнур, и халатик распахнулся, демонстрируя обнажённое тело хозяйки. Алекс отбросил его в сторону и посадил Литту себе на колени. Под её левой лопаткой он обнаружил припухшую коричневую родинку с сеткой лопнувших капилляров.

– Стрела… – выдохнул он, гладя осторожно по коже.

– Вытащи её, – голос зеленоглазой ведьмы окутал его.

И тогда Алекс прижался к родинке жаждущими губами.

Они лежали на кровати, похожей белизной и бескрайностью на Антарктиду.

– Мы как два королевских пингвина, заглядевшихся на пролетающий вертолёт и лишившихся от восторга, присущего умным птицам и глупым прямоходящим, равновесия и жизненного смысла, – сказала Фелитта, устроив подушку поудобнее. – И, если верить ехидному от отчаяния Задорнову, нам срочно требуется «подниматель пингвинов», работающий на полставки, а в остальное время совмещающий спуск в расщелины – с целью обнаружения замёрзшей от всеобщего равнодушия доисторической медузы – и мистику «Аненербе».

– Вот ещё! – ответил Алекс, целуя её в пупок. – Зачем нам какие-то заледеневшие незнакомцы, если мы сами умелые исследователи расщелин, гротов и пещер? Можно даже сказать, спелеологи со стажем!

Его ладонь легла ей на низ живота, слегка надавливая и покачивая, распласталась на «холме», лишённом всякой растительности, и обхватила покрасневшие «губы». Массирующие движения заставили Литту стонать, сгибая ноги в коленях. Алекс нащупал её клитор и начал ласкать его, касаясь нежно или теребя в ритме, известном только ему. Зеленоглазая ведьма извивалась, изливая нарастающую чувственность на мужчину, разгораясь и вздрагивая. Она раскрылась ещё сильнее, и тогда пальцы Алекса погрузились в её раскалённость, мягкость и влажность, замедлились на миг, чтобы с новой силой разбивать придуманные ею преграды и дарить наслаждение. Опрокинув её на бок, он снова ввёл в расщелинку указательный палец – символ утверждения и продолжал до тех пор, пока она не закричала, стискивая длинными ногами его руку.

Дверь была дубовая, с семью серебряными гвоздями, вбитыми поверху.

– О, сеньор Рикардо! – томно сказала женщина, одетая в ярко-синее платье. – Как мы ДАВНО не виделись!

– Как же давно, Марианна? – усмехнулся гость, целуя её в пышные рыжие волосы, спрятанные под кружевной сеткой. – Всего два дня прошло с тех пор, как мы «читали труды святых отцов». Углублённо читали!

– Ах, сеньор, – засмеялась кокетка, подняв очи долу. – Когда жизнь переполнена событиями, каждый день кажется вечностью.

Она провела сеньора Вентруччи в гостиную, где их ожидал ужин, и продолжила:

– Например, ваша жена, сеньора Лючия, что-то зачастила за моими снадобьями. То сама заглянет, то служанку пришлёт, то мальчонку, что у вас на побегушках.

– Интересно! – удивился Рикардо, отложив двузубую вилку. – Что же понадобилось моей уважаемой и признанной всеми людскими законами супруге? Неужели понос замучил или икота не отпускает?

– Если бы! – хохотнула Марианна. – Несколько раз брала средство, чтобы не забеременеть. Я её понимаю. Вы мужчина пылкий, в кого угодно своё семя запихнёте и зачать заставите.

Он тщеславно улыбнулся и похлопал её по аппетитной попке:

– И…

– Как-то заказала зелье, чтобы член мужской долго торчком стоял и не думал заваливаться, как Пизанская башня. От этого мужчины как безумные становятся, с похотливостью, равной сатирам козлоногим.

Марианна хихикнула в сторонку, заметив озадаченное выражение лица гостя.

– Что ещё? – буркнул он.

– А ещё, буквально сегодня утром, прикупила средство, лишающее мужчину всякого желания, делающее его вялым, равнодушным, скучным. Со всеми вытекающими последствиями! «Конь» его в стойле, «меч» в ножнах, «очаг» с потухшими углями!

Лицо Рикардо побагровело, и он стукнул кулаком по столу. Графин опрокинулся и разбился.

– Это она мне? Это она для меня…

– Конечно, для вас, сударь! – азартно подтвердила Марианна. – Другого мужчины у неё, в отличие от меня, про запас нет. Да вы не тревожьтесь! Вместо сильных снадобий я ей в пузырьках отпускала вино и настой шалфея. К тому же вино прекрасное, десятилетнее, из ваших же погребов. Помните, как подарили мне восемь бутылок на Пасху?

– Моими деньгами она расплачивалась за моё же вино? – заржал в голос Рикардо и усадил рыжеволосую проказницу себе на колени. – Теперь я твой вечный должник! Что ты хочешь: новый дом, паломничество в Испанию к мощам святого, три сундука с нарядами? Или желаешь занять должность моей супруги, чтобы иметь возможность родить ребёнка – не байстрюка, а вполне законного?

Марианна покачала ножкой, обутой в красную атласную туфельку.

– Дом у меня есть, и второго пока не нужно. У мощей святого толпится слишком много болтунов, повторяющих: «Боже, дай!» – а мне не нравится, когда моя благодарность смешивается с мольбами нищих. На наряды я как-нибудь и сама заработаю: снадобьями да советами, лаской да жёсткостью. И быть вашей супругой, прошу прощения, мой сеньор, не велика почесть. Да, она стоит в первых рядах во время церковных праздников, а я – поближе к выходу. Зато я свободна в желаниях. Да, её возит четвёрка лошадей, запряжённая в карету с гербами, а я езжу верхом на её муже, знатном, богатом и обретающем удовольствие только со мной. Да, она родила шестерых сыновей – наследников рода – потому, что ей пришлось исполнять супружеский долг. А я зачну дитя от любимого мужчины, и не по случайной оказии, а в тот день и час, когда захочу этого.