Оставшись втроем, мы играли еще около двух лет – до тех пор, пока на нас самих не надели форму. Виктор стал у нас клавишником. Когда-то он самостоятельно освоил пианино сестры, опытным путем нашел два аккорда, долгое время играл исключительно на них и очень удивился, когда ему показали третий… Но очень скоро стал отличным пианистом-самоучкой.

Мы уже подыскали себе ударника по имени Артем, но…

«…через две, через две зимы-ы, через две, через две весны-ы!..»

После армии мы встретились втроем и поиграли еще немного. Песни, кстати, продолжали сочинять непрерывно, их у нас набралось что-то около сотни. Сейчас вот вспоминаю, насколько разными мы были! Аслан в своем творчестве тяготел к тяжелому року, я предпочитал писать блюзы, Эльхан был приверженцем софт-рока («мягкого» то есть), а Виктора явно клонило к балладам… Поневоле вспоминается крыловский «Квартет», но ведь как-то мы сыгрались! Как-то сработались! Удивительно… но факт. А то что мы были лезгин, азербайджанец, армянин и татарин – для интернационального Баку не имело вообще никакого значения.

Постепенно от нас отдалился Аслан. Его воистину золотые руки стали нужны отечественной электронике, и музыка отошла для Аслана на второй план – в смысле участия в коллективе. К сожалению, я не знаю, что сталось с ним потом. Я потерял с ним всякую связь в нестабильные послеперестроечные времена…

Мы с Виктором продолжали творить и играть вдвоем. Потом он уехал в Россию, поступил там в вуз… Сейчас он – священнослужитель. Между прочим, его дети – сын и дочь – поют, играют на музыкальных инструментах и сочиняют песни!

Эльхан по-прежнему живет в Прибалтике, работает в море на плавучем кране.

А я – я остался здесь. Выучился на биолога, работаю, попутно пишу книги и статьи в газеты. Иногда играю на гитаре – для себя. Вспоминаю юность и молодость, напеваю наши хиты… Я помню их очень хорошо, хоть и прошло уже немало лет с тех пор, как они были написаны.

Потом ставлю гитару в угол и подхожу к окну. Закрываю глаза. Мысленно вызываю в памяти картину: мы, четверо, очень и очень молодые, дерзкие, способные… дома у кого-нибудь из нас записываем на бытовой магнитофон нашу новую песню. Аслан вдохновенно пилит соло-партию, потом поет в микрофон, примотанный к спинке кровати… Эльхан ритмично бьет по струнам гитары… Я меланхолично перебираю четыре толстые шершавые струны… Виктор колотит по барабанам и по картонной своей коробке и подпевает вторым голосом… Душно, потому что мы плотно закрыли все окна; но все равно с улицы проникают и шум проезжающих автомобилей, и звонки трамваев, и вопли играющих детей… И вот в самый кульминационный момент, когда мы все даем пятисекундную паузу перед кодой… в эту самую паузу с улицы сквозь закрытые окна врывается возмущенный мальчишеский вопль: «Ты – ИШАК!»

Честное слово, ни к кому из нас это не относилось.

Баку. Июнь, 2009

Мы прозвали ее Мерседес[1] (из записок заведующего серпентарием)

…Невыносимо жарким летним днем, где-то около полудня, когда я обессиленно сидел в кресле, подставив лицо вентилятору, в дверь моего малолитражного кабинета постучали. Даже не в дверь, а по косяку, ибо дверь была распахнута в тщетной надежде создать хоть маленький сквознячок. После моего «Да!» ко мне втиснулись двое, при этом максимально сократив объем жизненного пространства. Первый был типичным «новым азербайджанцем»; был он грузноват и хмур с виду и рассеянно крутил на указательном пальце колечко с ключами от автомобиля. Второй был тощий, с пышной шевелюрой и шикарными усами. Он выглядел напуганным, хотя и старался изо всех сил скрыть это. Места в кабинете теперь хватало лишь для того, чтобы можно было широко улыбнуться. Что я и сделал. С отвращением.

После взаимных приветствий грузный спросил:

– Скажите, это вы змеями занимаетесь?

– Ну да, – вяло ответил я, поскольку последние несколько лет заведовал частным серпентарием и занимались мы тут именно змеями. – А что?

– Дело в том… – грузный замялся, потом продолжил: – …дело в том, что в мою машину заползла змея… кажется, гюрза… и мне посоветовали обратиться к вам.

– В вашу машину заползла змея? – медленно переспросил я. Всю мою вялость как рукой сняло. Дело вырисовывалось серьезное. – Вы уверены?

– Да. Она где-то там, в машине, и я не знаю, как ее оттуда вытащить. Вы не могли бы помочь? – Грузный вопросительно взглянул на меня.

– Разумеется. – Я встал с кресла и пошевелил лопатками, отклеивая мокрую рубашку от спины. После чего изо всех сил заорал: – Заур!!!

– Да!!! – раздался не менее зверский вопль откуда-то из недр террариума.

– Зайди!!! – рявкнул я так, что тощий зажмурился, а у грузного чуть не слетело с пальца колечко с ключом.

Когда минуту спустя Заур возник в пределах видимости со своим неизменным «Ну, чё надо?», я кратко ввел его в курс дела. Он изумленно поднял брови. Я его понимал. В черте города гюрзы попадаются нередко, еще более часто они посещают дачи, сады и прочие места за городом; бывало даже, что этих змей находили в постели; но чтобы змея влезла в машину! Такого на нашей памяти еще не случалось. «Ну и гюрза, – подумал я. – Прямо автолюбитель».

– Пойду возьму инструмент, – сказал Заур и очистил зону переговоров. А я и мои неожиданные клиенты вышли на улицу прямо в невыносимый полуденный зной.

Вскоре появился мой коллега с инструментами – парой металлических крючьев, насаженных на длинные деревянные рукоятки, и холщовым мешком с тесьмой на горловине.

– Это всё? – разочарованно спросил тощий.

– Всё, – недоуменно ответил я. – А что, что-нибудь не так?

– А не маловато ли будет инструментов? – усомнился тощий.

– В самый раз, – заверил я его. – Не пулемет же с собой брать, верно?

Заур фыркнул как тюлень. Он-то мог изловить гюрзу и голой рукой, крюк нужен был ему лишь для того случая, если придется выковыривать змею откуда-нибудь из недр машины.

Мы поймали такси – желтый «Рено» – и поехали на место происшествия. Грузный бизнесмен (его, как выяснилось, звали Алик) сел вперед, рядом с водителем, остальные уселись сзади, причем мы с Зауром так сжали с обеих сторон несчастного тощего (которого звали Мамед), что он как будто сделался еще тоньше. Во всяком случае, дышал он сдавленно. У меня возникло подозрение, что змея может и не быть гюрзой – долго ли принять неядовитую змею за ядовитую при слабом знании зоологии, да еще и учитывая повсеместную «горячую любовь» к этим тварям! Поэтому я стал задавать каверзные вопросы.

– Какого она была цвета? – спросил я.

– Серого, – уверенно сказал Алик.

– Черного, – еще более уверенно произнес Мамед.

– М-да… – произнес я. – А вот голова… Она у змеи была треугольная? Или такая, как бы круглая?

– Круглая, – после минутного раздумья ответил Алик.

– Треугольная, – после двухминутного раздумья заявил Мамед.

– М-да… – снова произнес я. Пока размышлял над тем, чего бы еще спросить у моих внимательнейших спутников, подал голос Заур.

– А глаза? – спросил он. – В смысле, зрачки какие у нее были: круглые или, как у кошки, вертикальные?

– Не помню, – честно сказал Алик. – Не разглядел.

Мы с Зауром выжидательно посмотрели на сдавленного Мамеда. Тот поерзал на сиденье и вдруг неожиданно заорал:

– Откуда я знаю?! Я что, в глаза ей смотрел?! Я ее как увидел, так сразу же и убежал!