Тут из ближайшего кабака вывалилась группа молодых мужиков весьма специфической наружности. В спортивных костюмах, кожаных куртках, накачанные, коротко стриженные и очень в себе уверенные. Это были натуральные братки, причем не наши, азербайджанские, а приехавшие из России по каким-то своим лихим делам. Проходя мимо остановки, они случайно глянули на мои «товары».

На книги, естественно, они не обратили никакого внимания, а вот медаль сразу их заинтересовала. Они взяли ее со скамейки и принялись разглядывать, возбужденно переговариваясь и не обращая на меня ровно никакого внимания. Словно меня и не было тут вовсе.

Я поджался. Но братки явно не замышляли зла – они по-детски смеялись, разглядывая медаль и повторяя «козел, не, ну слышь, козел!» и тому подобное. Потом один из них, со шрамом в углу рта, спросил:

– За сколько отдаешь, брателло?

Я сказал, за сколько. Сумма была вполне приемлемой. Впрочем, браток со шрамом торговаться не стал. Он извлек из бумажника мятую купюру и небрежно сунул мне в нагрудный карман. Я видел, что это за купюра. На нее можно было купить хлеб, пачку чая, пакет макарон, немного картошки и прожить несколько дней – при условии максимальной экономии. Слава Богу!

Братки удалялись, вырывая друг у друга медаль и гогоча. Потом они погрузились в «Мерс» и укатили. Я молча смотрел им вслед. На секунду мне показалось, будто я только что предал свое детство, предал своего отца. Но потом это чувство прошло.

С тех пор минуло еще два десятка лет. Мне удалось выжить.

Понемногу я возвращаю себе библиотеку – хожу по книжным развалам и покупаю те же самые книги, которые когда-то продавал. У меня появилась коробка с новыми сувенирами – авторучки с самыми разными логотипами, монеты несуществующих уже стран, всякие игрушки-безделушки из-за рубежа, брелоки, необычные зажигалки, курительная трубка с чашечкой в виде головы лукавого Мефистофеля… Думаю, со временем я смогу восстановить практически все, что потерял.

Кроме одной вещи. Самодельной бронзовой медали с профилем козла и незатейливым стишком. Это была штучная работа. И где она сейчас, у кого – ведомо одному лишь Богу…

Баку. Март, 2010

Известный российский бард Юрий Визбор в одной из своих песен признался, что играть на гитаре его научили «местные злодеи» из тополевых московских двориков. Ну а меня игре на гитаре научил мой сосед по парте Аслан. Возможно, он и был в какой-то степени злодеем, но для меня он был в первую очередь другом.

Учились мы тогда в седьмом классе одной из не очень известных в истории бакинских школ. Аслан был радиотехник божьей милостью. С малых лет он научился орудовать паяльником и разбирался во всех этих транзисторах-резисторах и прочих кенотронах, которые для меня были тогда и остаются до сих пор китайской грамотой. Ну не дано мне, что тут поделаешь! А вот Аслану было дано. Из купленных, найденных и выпрошенных деталей он мастрячил всякие занятные штучки, которые работали исправно; также он брался за починку приемников, магнитофонов и телевизоров, и в комнате у него всегда вкусно пахло нагретой канифолью и расплавленным оловом.

И еще у Аслана была шестиструнная гитара.

Сейчас-то я понимаю: гитара была не бог весть что, дешевое изделие какой-то там фабрики, которое умело звучать громко, но не качественно, ибо корпус у него был фанерный. Такие гитары стоили 17 рублей, были доступны многим и на сленге назывались «русише фанере» (известно, что именно так, в издевку, германские воздушные асы времен Второй мировой войны называли первые советские истребители, чьи фюзеляжи действительно изготовлялись из особого сорта фанеры).

Я, четырнадцатилетний, смотрел на эту гитару, как загипнотизированная птичка на змею. В конце концов Аслан смилостивился и показал мне широко известные и воспетые три аккорда.

А когда мне стукнуло пятнадцать, я уговорил отца подарить мне на день рождения гитару – ну хотя бы пресловутую «русише фанере». Отец нехотя, но все же уступил. Он опасался (не без оснований), что из-за гитары я окончательно заброшу уроки. Инструмент был подарен мне в обмен на страшную клятву, что я исправлю все свои тройки на пятерки. Разумеется, я поклялся; разумеется, клятвы своей так и не сдержал.

Я довольно быстро овладел гитарой, причем без нот, причем все остальные аккорды, кроме легендарных первых трех, нашел самостоятельно (шипя от боли в изрезанных стальными струнами пальцах). Видимо, тот самый медведь, который многим оттаптывает уши, обошел меня стороной и я оказался обладателем абсолютного слуха. Как же я воспользовался этим божественным даром?

…Летними и осенними вечерами в компании друзей-одноклассников (или соседей) я сидел на лавочке в каком-нибудь уютном, зеленом бакинском дворике; мы бренчали на гитарах и горланили «Проскакали ковбои…», «Дым сигарет с ментолом», «Шут и королева», «Вот шел я вечером один…», «Кирка-лопата – вот мои товарищи…» и, безусловно, «Долю воровскую», которая насчитывала куплетов чуть ли не сотню. Сейчас «Долю…» совершенно разучились исполнять, гнусавят по кругу первые три-четыре куплета, и всё… Окружающие относились к нам по-разному: кому-то наше пение нравилось, напоминая о блатной или приблатненной молодости; кому-то нет, для них это был шум, да и только; нас часто обзывали «шпаной» и прочили разные срокá в колониях как общего, так и усиленного режима; но мы продолжали петь. Время от времени появлялся участковый (мы называли его на американский манер «шерифом»). А вот ему, кстати, наша самодеятельность была по душе! Однако по долгу службы он вынужден был нас приструнивать – правда, делал это нестрого…

А как к нам липли девчонки!

В моей жизни это был «розовый» период кавказского шансона. Но душе хотелось чего-то несоизмеримо большего. И тут как по волшебству появился Эльхан.

Он был старше нас с Асланом и учился в десятом – последнем – классе. Эльхан был спокойным черноглазым и длинноволосым юношей, великолепно играющим на гитаре. Кроме того, он коллекционировал рок-музыку, начиная от самых ее патриархов.

Это сейчас можно войти в любой магазин и свободно купить лазерный диск по вкусу. Во времена моей юности виниловые пластинки с записями рок-музыки можно было приобрести лишь у моряков, ходивших в загранку, да у дипломатов, вернувшихся из-за рубежа. Но обычно пластинки покупали у «фарцы» – была тогда такая профессия, ныне практически вымершая. Фарцовщики торговали на «черном рынке» чем угодно – от заграничных сигарет и жевательной резинки до фирменных шмоток и дисков. Профессия была опасной, за «фарцой» охотились и милиция, и народные дружинники; попавшемуся могли крепко впаять. Фирменная пластинка (ее называли «диск» или «пласт») стоила зверских денег – чуть ли не месячного жалованья среднего советского человека, особенно пластинка новенькая, неигранная, «незапиленная», как говорили… Но она того стоила! Я не говорю уже о качестве звучания – от одного вида ярких, глянцевых конвертов захватывало дух!

Мы с Асланом повадились к Эльхану в гости. Там, у него дома, я и Аслан услышали лучшие образцы рока. Эльхан не был жадиной. Пластинок своих он никому не давал, но охотно переписывал их для нас на магнитофонную ленту (и делал это бескорыстно). Я слушал рок на раздолбанном еще ламповом магнитофоне «Днiпро», что переводилось «Днепр». На этой чудовищной машине мой отец крутил полулегальные записи Галича, Высоцкого, Кима и прочих бардов (в связи с чем мама постоянно восклицала: «Ох, посадят тебя один раз!», на что он непременно отвечал: «Нет, меня посадят два раза…»). И к стоявшим на полке магнитофонным катушкам моего отца присоседились мои – это были записи групп «Битлз», «Пинк Флойд», «Лед Зеппелин», «Дип Пёрпл», «Энималз»… и рок-оперы Ллойда и Уэббера «Иисус Христос – суперзвезда»… Примерно в то же время я прикнопил к стене над своей койкой мутную, переснятую из какого-то британского журнала фотографию: «битлы» держат в руках высшие награды, врученные им королевой английской, и при этом вся четверка вовсю скалится…