Тороп знал, что завтра мы закончим с работой, а он получит расчет моими товарами, а потому он не умолкал ни на секунду, все думал вслух и советовался со мной кому и как товары сбыть, а еще лучше обменять на готовые бревна. Также просил, чтобы я ему помог сложить печь-камин. Кирпичное производство после зимнего перерыва было вновь запущено местными гончарами в апреле, в этом деле набившими себе руку еще прошлым летом.

С вождем и Яробудом договорился, что, поскольку, я являюсь автором самой идеи и технологии кирпичного производства, то будет справедливо, если каждый тридцатый кирпич будет уходить ко мне, даже если я сам непосредственно не участвую в производственном процессе. Точно также договорились насчет дегтя, смолы, скипидара — сам в их производстве я уже не принимал участие, но, опять же, каждый тридцатый сосуд этих веществ безвозмездно отходил ко мне, в безраздельное пользование. По поводу моих усовершенствований в производстве железа, то ни о какой ренте вождь даже слушать не захотел! Нужно железо — покупай, благо товары у тебя есть.

И в этой связи, я стал иногда задумываться, чтобы организовать здесь, у возделываемого поля, свое собственное поселение или какой хутор, но для этого мне требовались славяне-добровольцы для проживания в нем. Жить только с пленными литовцами было как-то стремно, а ну как ночью прирежут и с моим добром уйдут к себе на родину? А если же найдутся славяне-переселенцы, то тогда сюда можно будет перенести не только все свое собственное производство, но и «уплывшие» от меня — дегтярное, смолокуренное, кирпичное. Кроме того построить собственную если не домну, то по крайней мере домницу с кузней и горном. Но это были чисто умозрительные, аморфные планы, совершенно никаких шагов к их практическому осуществлению я не прилагал. Как дальше будет — поживем, увидим! В целом же, в принципе, такие соглашения с правящей в Лугово верхушкой меня устраивали. Основной заработок на данный момент я получал от изготовления льняного масла, олифы, масляных красок и окрашенной ими посуды, ну и из кое-чего другого, так, по мелочи. Этого дохода на осуществлении новых замыслов и безбедную жизнь пока хватало.

Тем временем дорога пошла под уклоном вниз, и не прошло и пяти минут, как окружающий нас пейзаж изменился. И дело не только в солнце, что все больше наливаясь красным цветом, стало опускаться к виднеющимся вдали на востоке верхушкам леса. Теперь вокруг по сторонам, под заунывные поскрипывания телеги, расстилались болота да заросшие камышом топи, дополнительно раскрашенные в розовые цвета вечерней зари.

Для бассейна Припяти — вполне привычная картина, здесь более-менее нормальная суша — это большие и малые острова среди моря болот и озер. Особенно это становится актуальным весной, когда местные водоемы наполняются талой водой от растаявших снегов и заливают все вокруг. Поэтому мне с моим участком еще повезло! По словам моих соплеменников, дорога к выделенному мне участку не затапливается даже весной и доступ к нему открыт круглогодично. Единственный, но немаловажный минус — это большое до него расстояние, ходить каждый день два часа туда, два обратно — не находишься, а селиться там, в отрыве от Лугово никто не желал, потому как и местных, более приближенных к «граду» земельных ресурсов пока хватало.

А в паре километров от Лугова, у большого озера, слегка заболоченного у берегов, раскинулись обширные, напитанные влагой зеленые луга используемые для выпаса скота. Еще одним важнейшим местом для выпаса животных для луговчан служили заливные пойменные луга в непосредственной близости от города.

Увлеченные неспешным разговором с Торопом и видами просыпающейся весенней природы мы не заметили подкрадывающейся к нам со спины грозового атмосферного фронта и лишь раздавшийся вдали глухой раскат грома, прочертивший огненную молнию на фоне черного неба, заставил нас обернуться. В лесу взволнованно защебетали птицы. Медленно, но верно на нас надвигалась гроза, хорошо хоть, что не было ветра, была надежда успеть опередить непогоду.

Приехали в Лугово уже впотьмах. В воздухе отчетливо пахло озоном, громыхало все громче и все ближе. Кто-то из поэтов, помнится, любил грозу в начале мая, но все-таки лучше ее любить не под открытым небом, а под крышей дома своего.

Лошадь с телегой разгрузили у навеса под смолокурней, саму лошадь распрягли, выделив ей остатки овса и оставив пастись в ремесленной слободе у подножия городища.

А мы вдвоем вместе с Торопом, на своих двоих, двигаясь в полной темноте чуть ли не на ощупь, поторапливались по домам. Но прежде, чем туда попасть пришлось некоторое время прождать у ворот: пока нас опознают, пока позубоскалят, что, дескать, шляемся непонятно где по ночам, пока к воротам с парапета спустятся, пока отопрут … Под первыми крупными каплями начинающегося дождя Тороп побежал в свой пока еще дом — в общинно-дружинный.

Лучи яркого солнца весело искрились на водной глади Припяти, погода в тот день, когда мы поплыли на восток, стояла замечательная! Вокруг царили мир и покой, и единственным диссонансом была звучавшая в нашей долбленке немецкая речь.

В этот раз напросился плыть непосредственно в одной лодке с Плещеем, да не просто так. Все плавание туда и обратно, купец, являвшийся знатным по местным временам полиглотом, обязывался учить меня сарматскому и готскому языкам. Сразу скажу, что немецкий я в школе в свое время, то есть в школьные года Дмитрия изучал, а потому и готский диалект древнегерманского, с учетом специфики моей памяти, давался довольно легко, в отличие от сарматского. Ведь осетинского языка Дмитрий никогда не знал, как, впрочем, и Дивислав местного предшественника аланского.

Плавание наше проходило не без приключений. Ближе к устью Припяти неожиданно поднялся штормовой ветер, засверкали молнии, зашумели оглушительные раскаты грома, полило ливнем как из ведра, а на реке разыгралась самая настоящая буря. Пришлось срочно причаливать к берегу, некоторым молиться Перуну и абсолютно всем мокнуть под дождем. Светопреставление продолжалось начиная со второй половины дня, всю ночь напролет и до полудня следующего дня. Пережили это без особых потерь, правда пришлось на берегу два дня подряд высушивать подмокшие шкурки и другой товар, могло это мероприятие продлиться и дольше, но нам повезло, что сразу после этого налетевшего на нас шквала, установилась жаркая и солнечная погода.

По мере продвижения вниз по Днепру сплошная стена могучих лесов постепенно сменялась, на глаза все чаще попадались редкие рощицы, дубравы и обширные поля. Даже воздух изменился, сделавшись более сухим и принося какие-то новые ароматы, наверное, так чувствовалось дыхание уже недалекой степи.

Четырнадцать лодок приотстали, а пятнадцатая во главе с Плещеем поплыла к виднеющемуся вдали бревенчатому причалу. Дальше, вглубь берега просматривалась крепость, вроде нашего Лугово, но поменьше размером, а у ее подножия были понастроены купеческие склады с товаром — большинство купцов плывущих вниз по Днепру, в том случае если желали торговать с немцами, останавливались именно в этом готском городке, под названием Хофбург. Если же предпочитали вести торговые дела с сарматами, то причаливали чуть ниже по течению, на противоположном, левом берегу Днепра, там высилась аналогичная по своему предназначению сарматская крепостица-торговая фактория. Об этом накануне мне поведал Плещей, и он же, зараза, сегодня с утра меня со своей флагманской лодки пересадил на другую, мотивировав это свое решение тем, что дескать, предстоят серьезные дела и переговоры с местной властью, а я его буду только отвлекать. Ну, да и хрен с ним, не очень-то и хотелось.

Прислушался о чем у причала криком вещает готам наш купец, благо, что за время плавания древненемецким готским я успел овладеть на довольно неплохом уровне.

— Hey, an der gotischen Küste! Wir kamen aus den slawischen Ländern hierher, um Handel zu treiben. Können wir am Strand landen?[1]