Я делаю еще шаг к краю, гадая, могла ли я спуститься.

Алекто выходит из пещеры и смотрит на меня.

В ее руке алый нарцисс.

— Откуда это? — спрашивает она у меня.

Блин.

24

ЦВЕТЕНИЕ

Я стою с Алекто в саду за стенами, глядя на нарциссы. Они кажутся двумя грустными тонкими рядами зелени среди пыли. Я вижу брешь на месте пропавшего, единственного, что расцвел.

Я подхожу туда, глажу сломанный стебель. Сок выделяется от моего прикосновения, течет из раны, и кончики моих пальцев покалывает.

— Что это за место? — спрашивает Алекто. Она держится у стены, делала так с нашего прибытия, ноги согнуты для быстрого побега, если нужно.

— Это сад. Мой сад, — говорю я, выпрямляясь и глядя на нее.

— Кто привел тебя сюда? Гермес?

Я медленно качаю головой.

Фурия меняется, клыки растут, перья поднимаются. Но в этот раз я не вздрагиваю.

— Он? — рычит она.

Я киваю.

— Мегера не забрала все семена, что мы посадили в Эребусе. Она пропустила одно. Когда вы оставили меня с Гермесом в первый раз, после кары, я была так расстроена, что заставила его вырасти. Это сила, которую вы чувствуете во мне. Я — не Фурия, я просто заставляю цветы расти. Вся ваша ложь и планы были зря. У меня только это, — я указываю на цветы.

Алекто качает головой.

— Мы не этого хотели для тебя, — говорит она.

— У меня есть только это.

Она не говорит, взлетает и оставляет меня смотреть ей вслед.

Она улетит в Пританей или в другое место, где ее сестры, расскажет им. И тогда они прибудут сюда. Я смотрю на дверь, отсюда до замка Аида точно долго идти. Вряд ли я хочу бежать. Я хочу, чтобы это закончилось.

Я сажусь на корточки перед сломанным стеблем и касаюсь его. Снова выступает сок, льется, как молочные слезы, и мои пальцы покалывает, словно стебель заряжен, энергия вспышками переходит ко мне. Или, может, наоборот. Нет. Все сразу. Мы делаем это вместе.

Едва я так думаю, я ощущаю, как что-то расслабляется в моей груди, словно ручку двери поворачивают, и я знаю, что блокировка на мне пропала.

Я закрываю глаза и прошу цветок расти.

Паук может отрастить лапу, потерянную в бою. Червь может отрастить хвост, может даже оторвать себе хвост, если нужно сбежать. У растений ветка может пустить корни, если поставить ее в землю или воду. Многолетнее растение так сделает, но не однолетнее. Нарцисс — многолетнее растение, но, когда цветок срезан, до следующего приходится ждать год.

Мне не приходится.

В моей груди, в точке между пупком и сердцем, что-то звякает, колокольчик, который зазвонил после того, как долго молчал. Поток наполняет мое тело, что-то пробуждается и вырывается, бьется об прутья ребер

Когда мне кажется, что это разобьет мои кости и вырвется из меня, кто-то дует на мое лицо прохладным соленым воздухом. Я охаю, резко вдыхаю и открываю глаза.

— Ты сделала это.

Я лишь немного удивлена Аиду тут. Мы смотрим на нарцисс. Он чуть меньше других, и на месте нового стебля видно соединение, но, если не смотреть туда, не узнаешь. Другие тоже раскрылись, алые вспышки на зелени.

Я еще ощущаю отголоски звона в груди, растекающиеся по телу. Они утихают, спокойствие занимает их место. Я сонная и довольная, когда говорю:

— Как ты понял, что нужно прийти сюда?

Он хмурится и опускает голову. Если бы я не знала лучше, подумала бы, что он смутился.

— Я уже был тут. Я видел, как Алекто принесла тебя.

— Она нашла цветок, который ты оставил.

Он кривится с болью на лице.

— Прости. Это было… прости.

Я пожимаю плечами.

— Это даже к лучшему. Я устала ото лжи, уловок и махинаций. И, увидев это, они поймут, что это моя сила. Что я — не Фурия, а… садовница.

Он улыбается, не разжимая губ. А потом лезет в карман.

— Хочешь проверить пределы силы, пока ждёшь? — спрашивает он.

Он вытаскивает пакетики семян из моего мира, десятки: астры, анютины глазки, герань, фиалки, наперстянки, мальвы, маки, гвоздики. Он протягивает все мне.

Я беру их, пальцы задевают его прохладную кожу, я рву верхушки и отдаю половину пакетиков ему.

— Что мне делать? — он смотрит на них.

— Рассыпь их. Распространи. Как хочешь. Начинай там, — я киваю за него, — а я буду там, и встретимся на середине.

Он кивает, поворачивается и замирает. Он двигает ладонью в воздухе, и в его руке появляется гранат. Кожица сморщенная, сухая. Он смотрит на него долгий миг, а потом ловит мой взгляд.

— Это из Эребуса. Ты его спрятала. В нем есть семена, да? Может, это что-то означает.

— Это означало, что я боялась, что ты лишишь меня еды, и я буду голодать. Я забыла о нем. Погоди… — кое-что приходит в голову. — Он был в моих одеялах. Жуть, — говорю я.

Я шучу, но его шея становится алой, цвет поднимается к лицу.

— Я пытался найти, куда спрятать цветок.

— Ты не лучше Гермеса.

— Что это означает? — спрашивает он.

— Спроси у него, как он заглядывал в мой ящик нижнего белья.

Лицо Аида из смущенного тут же становится возмущенным.

— Что? — сухо говорит он.

Я медленно киваю, протягиваю руку за гранатом, и Аид отдает его мне. Я сую его под руку, отворачиваюсь от него и рассыпаю семена, пока иду. Через пару секунд я слышу, как он движется.

В прошлый раз я рыла ямки, но в этот раз я двигаю грязь голыми ногами, вонзаю пальцы ног в землю и поднимаю пыль. Я проверяю Аида, он повторяет за мной своими чистыми туфлями. Я улыбаюсь. Он ловит мой взгляд и тоже улыбается, робко, смущенно.

Мы встречаемся посередине, и я вытаскиваю гранат. Я не знаю, съедобен ли он еще. Я вонзаю большие пальцы в него, рву пополам, потом еще, стараясь не просыпать зерна. Хоть кожица высохла, внутри все в порядке. Я робко нюхаю и передаю два кусочка ему.

— По одному в каждый угол, — говорю я, мы идем к краям сада. Мои ладони в соке, и я высовываю язык, пробую его, пока иду, потом облизываю пальцы, понимая, что сок вкусный. Аид смотрит на меня, делает так же, и мы встречаемся с красными ртами и липкими пальцами по краям от ряда нарциссов. — Закрой глаза, — говорю я, и он тут же делает это.

Я смотрю на него, пока он не видит меня, отмечаю, что он чуть хмурится. Я хочу разгладить морщинку большим пальцем. Словно ощущая мой взгляд, он хмурится сильнее, и я начинаю улыбаться.

А потом тоже закрываю глаза и думаю о семенах.

Я спокойна, тянусь к каждому зернышку, как и до этого, прошу их вырасти. Разбить скорлупу, выпустить жизнь, подняться, пустить корни, закрепиться в земле. Я прошу стебли тянуться к бесконечному бледному небу. И я снова ощущаю звон в себе, идеальный звон.