— Я еще об этом не думала.

Эллиот кивнул и поднялся с кресла.

— Хорошо, Нэнси. Но это твоя игра. Пусть это будет предельно ясно. Если она перейдет границы, обуздаешь ее ты. Если она разрушит и спалит…

— У меня будут проблемы, — прищелкнула Нэнси.

Я. Разрушу и спалю?

Снаружи раздавался рокот голосов.

Телевизор переключился на кадры из прямого эфира. Толпа репортеров, пасмурное небо, дом с сайдингом, вчерашний огромный телохранитель и справа от него сенатор, прокладывающий себе путь к моей парадной двери.

• • •

Небо потяжелело, угрожая низвергнуть дождь в любой момент. Я настороженно оглядела костюм сенатора, надеясь, что он не из какого-нибудь там редкого материала, расползающегося от капли дождя.

Он натянуто взглянул на двор, решив наконец-то пристроиться на пластиковую горку детской площадки. Я стояла, вцепившись в цепи качелей и собираясь с духом.

У меня имелась теория, сложившаяся за одуряющую вечность, что сенатор и его советники только что лично потрепались за закрытыми дверями телевизионной.

Он велит тебе отрицать. Он объяснит, что не может больше с тобой видеться. Это год выборов. Я разрушу его жизнь. И я его не осуждаю.

Он набрал побольше воздуха и начал:

— Ты нужна мне на моей стороне, Кейт. — Он улыбнулся, прижал ладони друг к другу и вытянул их вверх. Попрактиковался.

Я кивнула.

— Разумеется.

Тут он добавит «после выборов» или что он там собирается сказать. Держи рот на замке и крепись. Не. Плакать.

Я наблюдала за ним, стараясь впитать в себя детали пока могла: его густые волосы цвета соль и перец на фоне моих каштановых и манеру вертеть пальцами во время разговора.

— Ну, прочь кота из мешка, как красноречиво выражается Эллиот.

Он боролся с собой, часто моргая, а от улыбки щеки его застыли в одном положении. Меня по макушке ударила капля дождя.

— Мы… моя… — Он начал снова: — Семнадцать лет назад мы с твоей мамой совершили ошибку.

Меня поддерживали цепи качели.

Началось. Знаю, некрасиво, но… не плачь.

— Нет, Кейт, я… — Он поднялся на ноги, спотыкаясь о низ горки.

— Я пытаюсь сказать, что это не было ошибкой. Не всё из этого. То есть я хочу сказать — здесь же ты!

— В самом деле. — Глупый ответ, но только его я и могла выдать.

Его лицо прочертил отблеск приятного изумления, но ненадолго. Он вздрогнул от дождя и посмотрел на часы.

— С твоего позволения, у меня дело. Я хочу твоего приезда в Мэриленд в мой дом за пределами колумбийского округа. Буду рад познакомить с Мег. Грейс и Гейбом.

Карусель начала вращаться.

— Сегодня мне нужно уехать — прояснить близнецам ситуацию. Они знают немного, но если ты сможешь приехать завтра, думаю, все будет хорошо. Это будет… будет правильно.

Выглядел он так, будто пытался себя убедить. Глаза его смотрели мимо меня, изучая некий умственный горизонт.

— Оставляю решать тебе. — Он оттолкнулся от игровой площадки и побрел прочь.

— Ты рад? — мои руки крепко вцепились в цепи.

Он обернулся, смутившись моего вопроса. Он был важным, поэтому я повторила его громче.

— Ты рад узнать обо мне? Это хорошая новость?

Знаю, на моем лице было написано отчаяние, но стереть его я не могла.

Он улыбнулся. Улыбка приподняла уголки его губ, а потом сползла с лица, когда он уставился на свои ботинки.

— Хорошая. Конечно же. — Разговаривал он, словно отыскивал слова в мешке с котом. — Но… трудно принимать такие новости.

Вдруг я увидела его. Выглядел он опустошенным и грустным, но только на секундочку посмотрел на меня с надеждой. Но затем улыбка вернулась, будто он в формате 2D был у меня в телевизоре, произнося: «Новый день Америки!»

Я знала эту улыбку не только по предвыборной рекламе. Это была моя шаблонная улыбка. Та, что я применяла все время.

— Не торопись, — сказал он.

Как только он зашел в дом, я села на качели, не воспринимая морось. Ощущение одиночества было приятное и странное, как тогда, в детстве, когда я лежала в кровати, пока гости на мамином ужине звенели бокалами и заходились смехом. Я никого не видела, но слышала их отовсюду. Все они здесь из-за меня. И моего отца.

Он был моим отцом. Мне не нужно зеркало или тест ДНК на подтверждение. Его манера двигаться была знакомой мне по жизни, а не из телевизора. Сейчас я чувствовала себя идиоткой, не признав его в новостях и не кликнув на паузу со словами: «Погодите минутку — это же он!»

И если он мой отец, значит, у меня есть целая семья, о которой я и не подозревала. Сидя на качелях, я ощутила тот же укол тоски, который испытала, щелкнув по фотографии близнецов.

А как же дядя Барри и тетя Тесс? Они взяли меня к себе, одарили любовью. Этого что, недостаточно?

Они были замечательными людьми и изо всех сил старались ради меня. А даже если и так, они, наверное, считали дни до моего выпуска. Их родительские будни закончились восемь лет назад с отъездом кузена в колледж. Последнее, чего они ждали — обремениться еще и мной.

Конечно, то же самое можно сказать о сенаторе и… кое-ком другом. Но вот он здесь, пригласил меня познакомиться с семьей, рискуя политическими последствиями.

Я уставилась на дом. Шторка на окне зашевелилась. Кто-то из телевизионной наблюдал за мной. Один из коллег. А когда шторка задвинулась обратно, все стало ясно.

Я уперлась ногами и остановила качели.

Это не риск. Это стратегия избирательной кампании. Пригласить домой, привести на борт. Вот о чем они все утро разговаривали за закрытыми дверями. Не потерять лицо.

Они пытались использовать меня, хоть отчасти пытаясь спасти репутацию, прилагали усилия, чтобы спасти кампанию, чтобы успокоить телеведущих, гудящих весь день и вопрошающих: «Уйдет ли он в оставку»?

Это не обо мне.

Но разве это важно?

Я не знаю сенатора достаточно хорошо, чтобы доверять ему — это факт. Но если я откажусь сейчас, то будет ли у меня шанс потом?

За забором в камеру тараторил репортер, а внутри сотрудники отца разместили призывы и предвыборные программы. Но здесь я слышала только тихое постукивание капелек дождя по пластику. Я закрыла глаза и вслушалась.

Глава 4

Четверг, 12 июня

Визит к моей давно потерянной семье

145 дней до всеобщих выборов

Если стюардесса и узнала меня, то провела над собой хорошую работу, не показав этого.

— Напиток перед взлетом? — предложила она.

— Спасибо! — Я потянулась через соседнее кресло за бокалом апельсинового сока. Тим, помощник, назначенный мне кампанией, отодвинул газету, явно опасаясь, что я могу пролить на него.

Я отважно улыбнулась.

— Ни разу не летала первым классом.

Вздохнув, Тим сложил газету и достал электронную книгу. Вероятно, он родился в середине прошлого века, несуразно худой с гигантским адамовым яблоком, подпрыгивающим над воротником его угловатого костюма.

— Вы тоже живете в округе Колумбия? — полюбопытствовала я с целью поддержания дружеской беседы.

— Да. — Он возился с гигантской парой шумопоглощающих наушников. Я украдкой глянула на его экран, обнаружив там что-то насчет «мармеладных бобов» и «договоре о ликвидации ракет средней и меньшей дальности». Биография Рональда Рейгана? Оки-доки.

С Тимом мы не сдружимся, это яснее ясного. Он и ни на йоту меня не обнадежил с тех пор как забрал из дома и потащился через дворы, заборы, мимо соседних домов и в конец квартала — подождать машину в 4:00 утра в потёмках, скрываясь от внимания прессы. Сначала его молчание я истолковала как неуверенность, но после четвертого «Спасибо\хрю!» в нашей перепалке до меня доперло, что Тим не в духе.

Видимо, винил меня в сорванной избирательной кампании сенатора, будто я засланный казачок какой-то с целью уничтожить его дражайшую республиканскую партию. Шаг коварного замысла номер один: рождение.