— Хорошо.
Прежде чем самодовольно ответить, Итачи целует ее, из-за чего у Сакуры чуть не случается сердечный приступ. Еще одно публичное проявление привязанности. Это не особенно вежливый и благопристойный поцелуй — ни в коем случае не платонический поцелуй на ночь. Это в меру чувственный я-собираюсь-взорвать-твой-разум-до-дрожи-в-коленках-и-заставить-забыть-что-твой-сенсей-прямо-перед-нами поцелуй, тот, который, вероятно, затеян специально, чтобы заставить Какаши в ужасе созерцать то, что они делали бы, если бы он не решил разделить их на ночь…
Когда Итачи, наконец, отстраняется — должно быть, это длилось не более семи секунд, хотя по ощущениям гораздо дольше — кожа Какаши приобретает зеленоватый оттенок. Он выглядит так, будто ничего так не хочет, как вычистить сетчатку. Учиха выглядит невыносимо самодовольным, а Сакура задается вопросом, выглядит ли она так, будто хочет надрать задницы им обоим.
Потому что она хочет это сделать. Очень. Сильно.
— Спокойной ночи, Сакура, — спокойно говорит Итачи, неторопливо пройдя в соседнюю комнату и закрыв за собой дверь.
Между Какаши и Сакурой наступает долгий, затянувшийся момент неловкого молчания. Девушка скрещивает руки на груди, выжидающе глядя на сенсея.
Как и следовало ожидать, Хатаке сдается, выдавив из себя неловкий смешок и смущенно почесывая затылок. — Ну, эта маленькая стратегия могла бы иметь ужасные последствия для меня, ты так не думаешь?
Несмотря на то, что ирьенин считает, что ситуация все еще ни в малейшей степени не смешная, в уголках ее губ появляется предательская улыбка. — Совсем чуть-чуть, — сардонически отвечает она, прежде чем уйти в свой номер.
Проходит еще две минуты, прежде чем Какаши присоединяется к Итачи, выглядя недовольным. — Я получил сообщение, Учиха, — говорит он довольно раздраженно, едва сдерживаясь, чтобы не захлопнуть дверь. — На самом деле не было никакой необходимости лапать мою ученицу передо мной.
Почему, Хатаке? Это заставило тебя ревновать?
Нехарактерная мстительность подобной мысли — и тот факт, что на мгновение приходится прикусить язык, чтобы не сказать ее вслух — заставляет Итачи чувствовать себя неуверенно. Нукенин молчит, стоя у окна и глядя в небо. Он никак не показывает, что слышал слова Какаши. Через несколько мгновений Хатаке вздыхает и шагает в сторону ванной, разматывая шарф вокруг шеи, бросая его на ближайший стол.
Решив, что теперь все немного более сносно, Итачи поворачивается, пальцы тянутся к верхней застежке плаща Акацуки. На его лице нет признаков каких-либо эмоций, когда он внезапно оказывается нос к носу с Какаши, который, похоже, передумал идти в ванную. Копирующий ниндзя на несколько дюймов выше, его рука угрожающе лежит на рукояти куная, торчащего из кармана, но Учиха совершенно невозмутим. Несмотря на провокацию и искушение, у него нет намерения физически или иным образом вступать в конфликт с Хатаке. Его глаза буквально горят от напряжения, связанного с подавлением шарингана, но Сакура не потерпит никакой конфронтации вообще — и он не намерен разочаровывать ее.
На долю секунды Итачи рассматривает возможность того, что Какаши тоже погружен в подобные мысли. Он делает один шаг назад, хотя взгляд остается недовольным. — Послушай, — резко заявляет Хатаке. — Я знаю, что вы с Сакурой… связаны… больше года. Учитывая характер каждого, полагаю, что отношения между вами, вероятно, относительно серьезны. Черт, возможно, у тебя даже есть к ней чувства, Учиха.
Нукенин игнорирует намеренный выпад, холодно глядя на Какаши. — Что ты хочешь сказать? — С презрением в голосе спрашивает Итачи.
— Дело с Наруто, Конохой и переворотом, — прямо отвечает Хатаке. — Я знаю, что она хочет быть частью этого. Она хочет как можно быстрее закончить неуместную главу своей жизни, проведенную в качестве отступницы, и вернуться домой, где ей самое место.
Слова на него не действуют, говорит себе Итачи. Он ничего не чувствует.
Какаши оглядывает его с ног до головы странно проницательным взглядом. Он немного понижает голос. — Могу предположить, что ты, по своим собственным эгоистичным причинам, не хочешь этого.
Он спокойное, уравновешенное, рациональное существо, а не вспыльчивое и безрассудное, как Саске. Это напоминание — единственное, что заставляет угрозу замереть в горле Итачи и не дает его руке дотянуться до горла Какаши.
— И если ты каким-либо образом вмешаешься в то, чего хочет Сакура, — спокойно говорит Хатаке, отворачиваясь и снова направляясь в ванную. — Словесно, физически, ментально, эмоционально… Тебе придется заплатить адом. Несколько раз подряд.
Итачи резко поворачивается лицом к окну и темному ночному небу, звездам, снегу и огням деревни и города по соседству с ним. Мужчина смотрит в миллион раз пристальнее, чем обычно, пытаясь с каждым вдохом успокоиться и искоренить неприятный маленький импульс преподать Какаши Хатаке долгий и болезненный урок о том, почему не следует поворачиваться к нему спиной. Потому что он может. И он уже делал это раньше — превращал знаменитого Копирующего ниндзя в оболочку своего прежнего «я», заставлял кричать, пока у него не сорвался голос, заставлял неделями лежать в полукоматозном состоянии на больничной койке…
Из ванной доносится отдаленный шум воды, и Учиха чувствует, как все дыхание покидает тело в долгом, протяжном вздохе. Он садится на край ближайшей к нему кровати: покрывала жесткие, чистые и туго натянутые, сильно пахнущие травяными ароматами свежей лаванды и розмарина. Сакуре бы это понравилось. Она бы свернулась калачиком в одной из его больших рубашек, завернулась в несколько слоев (слишком много слоев, всегда утверждал Итачи, не разделяя глубокой нетерпимости своей возлюбленной к холоду) одеял и прижала подушку к груди, потому что к настоящему времени она, вероятно, не привыкла спать одна. А потом быстро засыпала, измученная воссоединениями, внутренним конфликтом и слишком долгими размышлениями… всем, что снилось ей ночью.
Что-то глубоко внутри него болезненно сжимается при одной мысли о любви и Сакуре, и, черт возьми, каждую ночь, каждую чертову ночь с тех пор, как она вернулась после той стычки с Наруто и практически приказала убежать с ней, Итачи пытался не считать, сколько дней у них осталось. Сегодняшняя ночь стала жестоким пробуждением, острым напоминанием о собственной глупости.
Слова Какаши о Сакуре безжалостным эхом отдаются в голове, и… она любит его. Итачи не сомневается в этом. Она говорит ему об этом по крайней мере раз в день. Но дело не в вопросе любви, а в том, кого или что она любит больше.
Учиха никогда не спрашивал, хочет ли девушка вернуться в Коноху, полагая, что оба знают ответ. Эта тема для них — своего рода табу. Они не обсуждали ничего, что имело бы отношение к Конохе и жизни после переворота. Однако иногда, выполняя задания Акацуки — когда они вместе отчитывались перед Лидером, или в редких случаях, когда Сакура надевала плащ, который Конан заказала для нее, чтобы выполнить особенно важную миссию, Итачи позволял себе фантазировать о бесконечно предпочтительном совместном будущем. Он не думает, что когда-нибудь покинет Акацуки — организацию, которую Пейн и Конан создали исключительно для себя, и их цель — достижение мира — Учиха, несомненно, уважает и принимает. Акацуки, помимо Сакуры и Саске, — место, где он также установил связи: Кисаме — самое близкое, что у него есть, к другу, они с Пейном питают глубокое взаимное уважение. Хотя Итачи предпочел бы быть ослепленным раскаленной кочергой, чем признать это вслух, временами он уверен, что будь у него старшая сестра, она была бы подозрительно похожа на Конан.
Сакура могла бы быть счастлива с Акацуки, как последние полтора года. Итачи почти полностью уверен, что если бы они вдвоем могли сесть и рационально поговорить, девушка бы согласилась с ним.
«Если ты каким–либо образом вмешаешься в то, чего хочет Сакура — словесно, физически, эмоционально, ментально…»
Нукенин тянется к плечу и почти навязчиво начинает приглаживать свой длинный конский хвост. В то же время Учиха знает, со слишком большой ясностью, что это будет достаточно сложно для Сакуры и без его участия. Мужчина ничего не может ей дать или предложить, чтобы гарантировать, что она останется (или мотивировать ее остаться?), не нарушив абсурдных условий столь же глупого указа нелепого Хатаке.
