Оба пытаются заговорить одновременно, но куноичи опережает Какаши на полсекунды. — Вы живы, — выдыхает она, отстраняясь ровно настолько, чтобы встретиться взглядом с угольно–серыми глазами — глазами, должно быть, сенсей надел цветную контактную линзу на выделяющийся шаринган — почти обвиняюще. — Как… почему…
Мысли и рационализации приходят со скоростью, слишком быстрой, чтобы их можно было сформулировать. Харуно приходится остановиться, чтобы перевести дыхание, внезапно осознав, как быстро и неровно колотится сердце в груди.
Может быть, это всего лишь воображение, но руки Какаши странно сопротивляются, когда он, наконец, полностью высвобождается из объятий. Девушка может сосчитать, сколько раз они обнимались, за исключением этого, половиной пальцев на одной руке. (Буквально.) Он не такой обидчивый, как Итачи, но слишком очевидно, что ее присутствие подействовало на него так же, как и на нее — его.
Хатаке глубоко вздыхает, проводя длинными пальцами по своим отросшим, растрепанным, крашеным черным волосам — необычный оттенок серебра был бы таким же заметным, как шаринган, но у корней все еще есть оттенки натурального цвета. — Не смотри на меня так, Сакура, — устало говорит Какаши. Пораженная куноичи перестает перечислять точное количество способов, которыми он выглядит более измученным и непохожим на мужчину, которого она знала в Конохе. — Я ничего так не хотел, как сказать тебе и Наруто, что со мной все в порядке, но снова ступить в деревню означало смертный приговор.
— Что случилось? — Горячо спрашивает ирьенин, часть прежнего нетерпения возвращается в ее тон, взяв бывшего сенсея за руку и отводя от скрюченного тела шпиона к меньшему ряду коробок, на которые они могут сесть.
— Отряд Корня ворвался в мою квартиру ночью через два дня после того… что случилось с Цунаде-сама, — с легкой горечью отвечает Какаши. — Уверен, ты помнишь. Не то чтобы я этого не ожидал — я практически сидел, ожидая их.
Нижняя губа Сакуры начинает болеть от того, как сильно она ее прикусывает. Отступница коротко кивает. — И?
— Это была всего лишь команда из пяти человек, — совершенно серьезно отвечает Хатаке. — Стыдно признаться, что тот, кого я уложил первым, пришел в сознание к тому времени, когда я закончил с остальными четырьмя. Он немедленно доложил в Башню Хокаге, и я знал, что пройдет несколько минут, как Данзо пришлет подкрепление. Так что я…
— Вы покинули деревню, — завершает Харуно, не уверенная в том, почему эти слова вызывают такое необъяснимое чувство того, что тебя бросили. — Вы, вероятно, покинули Страну Огня, чтобы сбежать от отрядов Корня, и начали путешествовать по миру, как и все остальные.
Копирующий ниндзя печально наблюдает за бывшей ученицей. На мгновение отступница видит прежнего Какаши, который поднимает руку и ерошит ее все еще черные волосы. — Мне жаль, Сакура, — бормочет мужчина в полной тишине склада. — Я… я хотел бы спланировать все лучше: сделать то, что сделал Гай, сумев помочь Ли и Тен-тен сбежать в ту же ночь, что и он. Я ненавидел себя за то, что оставил тебя и Наруто…
Такая честность заставляет куноичи один раз моргнуть, но она качает головой, высвобождаясь из гендзюцу сокрытия — ее локоны снова приобретают ярко-розовый оттенок. — Не извиняйтесь, — твердо перебивает ирьенин. — Вы сделали то, что должны были сделать. Я так считаю. И все остальные тоже.
— Ты сделала то, что должна была сделать, — вторит Какаши, его голос все еще тих и странно спокоен.
Между ними повисает немного неловкое молчание, и Сакура смотрит вниз на свои руки в перчатках, которые зажаты между коленями. — Значит, вы слышали что-нибудь от Наруто? — Девушка изо всех сил старалась, чтобы тон оставался ровным. Это похоже на удар в живот — она только что вернула его; она не может смириться с мыслью о его неодобрении и осуждении; о том, что он отвергнет ее так же, как и все остальные…
Как ни странно, Какаши немного смеется, но это нерешительный, лишенный юмора звук. — Мы столкнулись друг с другом около полутора недель назад, почти сразу после того, как он отправил тебе письмо, информирующее о шпионе. Честно говоря, я не совсем уверен в том, что услышал. Он, казалось, терял всякую словесную связность, обсуждая что–либо, связанное с тобой. Сказал что-то о том, что ты жива и в добром здравии, и… — Шиноби резко останавливается, потирая затылок в ощутимом дискомфорте. — Наруто что-то пробормотал… Я получил несколько имен, несколько взглядов с отвращением, в какой-то момент он чуть не ударил кулаком по камню, и сказал что-то о том, что Акацуки больше не представляют угрозы для наших интересов из-за того, что ты сделала… Послушай, Сакура, это правда?
В его голосе нет заметных эмоций, но Харуно приходится сдерживаться, чтобы не поморщиться, будто услышанное было физическим ударом. Что она может сказать по этому поводу? Да, Какаши-сенсей, я связалась с человеком, который почти замучил вас до безумия около пяти лет назад.
На самом деле, все не совсем так. Это было бы больше похоже на: «Да, Какаши-сенсей, я безнадежно влюблена в человека, который почти замучил вас до смерти около пяти лет назад».
«Понимаете, он не монстр, каким мы его когда-то считали», — хочет ответить девушка, или «Мы впервые встретились, когда он спас мне жизнь…»
Сакура резко встает, предлагая Какаши руку. — Знаете что? — Спрашивает куноичи, ненавидя то, как напряженно звучит голос. — Почему бы вам самому не посмотреть?
Позже тем же вечером
Это, должно быть, одна из худших идей, которые когда-либо приходили ей в голову за всю жизнь.
Сакура надеялась, что они, по крайней мере, поладят. Теперь, когда Какаши знает правду об Итачи, обстоятельствах резни в клане Учиха и глубине принесенных им жертв — и, аналогичным образом, Итачи всегда знал, насколько она уважала к Какаши, и как сильно скучала по нему в течение последних лет. Помимо прочего, оба являлись могущественными шиноби, которые знали друг друга много лет назад, до того, как Итачи был вынужден покинуть Коноху. Они даже работали в одной команде Анбу. Предположительно, тогда Учиха и Хатаке уважали друг друга.
Однако сейчас это определенно не так.
Сакура должна поблагодарить всех Ками за то, что, по крайней мере, все еще не переросло в открытую войну. Никакого обмена прямыми угрозами или демонстрирования оружия. Как Итачи, так и Какаши сумели сохранить свой обычный оттенок угольно-серого вместо того, чтобы поддаться искушению запугать друг друга шаринганом.
За маленьким столиком в самом дальнем углу бара в данный момент царит гробовая тишина. Розововолосая куноичи абсолютно уверена, что двое мужчин думают, что ведут себя очень тонко, но от ее внимания не ускользнуло, что всякий раз, когда она наклоняет голову, чтобы откусить кусочек своего овоща, оба метают друг в друга молнии. Или что Какаши не сводит угрожающего взгляда с Итачи, пока тот распиливает свой стейк с большей яростью, чем необходимо. Или что партнер покончил с темпурой быстрее, чем обычно, и теперь, похоже, развлекается тем, что крутит неиспользованный нож в своих длинных пальцах, пристально глядя в точку чуть выше головы Хатаке.
Сакура совершенно уверена, что для любого стороннего наблюдателя их троица выглядит забавно. Существует большая вероятность, что если рассказать об их посиделке Ино, то у блондинки сломалось бы ребро от смеха. Если бы это была сцена из какой-нибудь долбанной романтической комедии, которую она смотрела двенадцатилетней девочкой, черт возьми, Харуно, вероятно, тоже нашла бы ситуацию абсолютно веселой.
Только это не так. Ни в малейшей степени, даже отдаленно не забавно. Неловкость и ощутимое напряжение, повисшие над столом, настолько осязаемые, что их можно разрезать ножом, из-за чего громкий смех и болтовня, доносящиеся со всех уголков маленького бара, сильно действуют на нервы, а желудок Сакуры скрутился в такое количество узлов, что есть стало почти невозможно. Ее ладони вспотели, и пальцы немного дрожат, пододвигая стакан с охлажденной водой поближе. Впервые в жизни девушка не осмеливается начать разговор, потому что кажется, что даже самая невинная тема может вылиться во что-то гораздо менее приятное. Тишина невыносима, но ирьенин отчасти боится того, что произойдет, если Итачи или Какаши попытаются что-то сказать, потому что ничего хорошего из этого не выйдет…
