против нищеты, но и понять, почему люди так живут плохо, — сказал

Педро Колон, опускаясь на скрипучую койку. — Угощайтесь нашими

припасами! Хех!

— Спасибо вам! — ответила Мерседес.

— Подожди, Педро! — крикнул Марко Баррио у умывальника. — Руки

помой, а то не дело это! Руки нужно помыть!

— Да, хорошо, Марко! — ответил Педро.

Мерседес стала разливать кофе по чашкам. Ветхую комнату

наполнил аромат.

— Эх, посуда-то у нас не королевская! — сказала она и иронично

усмехнулась.

— То, что она не королевская, — это честь! — ответил Андрес Колон

и улыбнулся. — Значит, совесть на месте.

— Мы с Сантьяго давно коммунисты. Помню, ещё с того момента,

как отца уволили. Помнишь, Сантьяго?! А?! — сказал Хуан Теодорес.

— Да помню, помню, — ответил Сантьяго Теодорес. — Что за вопрос

такой задаешь-то? Истинный революционер, я считаю, прежде всего,

конечно, пацифист. Нужно мирными методами бороться. А пули и кровь

— это только на самый крайний случай.

— Как Маяковский писал? «Рот заливали свинцом и оловом,

отрекитесь! — ревели, но из горящих глоток лишь три слова: — Да здравствует коммунизм!..» За оружие мы всегда должны готовы

взяться!

— Страшное стихотворение, — сказала Мерседес.

— Это только отрывок! — ответил Педро.

— Но зато сильный какой, — произнёс Фелипе Пескадор. — Не

правда ли?

— Бесспорно!

— Скажу просто два слова — правдивые строки, — констатировал

Бартоломе Галилей.

— Я представляю уже весь этот ужас на себе. Отчаянные люди…

Отваги неимоверной! Мы и мизинца их не стоим, и пусть мы весь мир

осчастливим революцией, не встанем наравне с ними. Погибшим всегда

больше чести, чем живым, и это справедливо! — сказал Матео Либертад.

— Это ты верно говоришь! — ответил Марко Сантьяго. — Вот

полностью согласен. Разве что только переживших пытки можно

поставить рядом с ними.

— Здесь тоже не поспоришь! — согласился Сантьяго Либертад.

— Иногда даже не знаешь, что хуже, выжить после пытки или

умереть, – сказал Томас Меллизо.

Симеон Эскуела неожиданно оторвался от книги и заметил:

— Это еще времена были такие дикие. Сейчас такого, думаю, быть

не может.

— Может или нет – вопрос спорный, скажем так! — ответил Хуан

Теодорес.

— Да нет, мы живём в цивилизованное время. Пытки сейчас

только у люмпен-пролетариата могут быть или у нацистов, а нацистов нет. Их уничтожили.

— Ты хочешь сказать, что капиталисты не фашисты?

— Они, конечно, мерзавцы, но пытать вряд ли станут.

— Спокойно! — сказал Андрес Колон.

— Каждый революционер под Дамокловым мечом, — заговорил

Элизио. — Мы должны быть готовы ко всему в своей жизни. Не пугайте

мою мать, безумцы, необоснованной опасностью, изобилуя

воображением.

— Элизио! — воскликнула Мерседес, обращаясь к сыну. — Мне

страшно за тебя…

— Мама, сие есть просто разговор. Никто не потащит нас в камеру

пыток, не беспокойся.

— Помню, как видел на площади старушку слепую год назад. Она

денег просила у женщины. Та в шелках вся, с серьгами золотыми. Дала

ей пощёчину. Я вмешался, она налетела на меня с криком, что полицию

вызовет.

— Такую ударить не грех! — произнёс Марко Баррио. — Буржуазная

дамочка…

— Я, однако, и её бы не ударил. Просто сказал ей, что совесть в гроб

бросила. А вот недавно видел стража порядка. Выходил он из дорогой

машины. В форме казённой, но машине отнюдь уже не служебной. В

ресторан шёл. По телефону разговаривал с кем-то. Очень

подозрительный. Но удивляться здесь не стоит. Каждый первый

«добрый служитель закона» у нас такой.

— И потому следует в людях разбираться! — заявил Марко. —

Прошу тебя. Иногда следует так… Кажется, так Достоевский писал: «Не пересекайте океаны ради людей, которые не пересекли бы ради

вас и лужи!»

— В людях мы обязаны разбираться. С этим я согласен, но вот с

фразой сей не согласен! Ибо я скажу: «Пересекайте! Пересекайте

океаны даже ради людей, которые не пересекли бы ради вас и лужи!

Ведь в этом состоит все величие добродетели! И пусть они не в

состоянии её понять, всё же они люди. Пусть они не оценят этого!

Выстрелят в спину! Искалечат! Не отказывайтесь от этой переправы! Не

дайте тьме попрать в вашем сердце огонь любви к людям! Такие люди

тоже часть народа! Дотянется ли их штык до вашей души, чтобы её

искалечить, решать вам! Делайте с любовью к народу всё! Пусть иногда

любовь и несут на штыке, как например в борьбе с фашизмом, но только

для того, чтобы возложить на алтарь свое сердце за народ!»

Марко вздрогнул, скептически ответив:

— Что ж, может быть, однако сильно высокопоставлено, Элизио!

На самом деле же внутри него будто ударило волной океана. Он

сделал вздох и вновь приобрёл хладнокровное самообладание.

Так разговаривали они долго, переходя с темы на тему за питьём

кофе. И вот наступил вечер.

— Мы, наверное, пойдём! — стал говорить Педро Колон. — Слишком

долго сидим уже. Он встал с койки.

— Да, давай, — ответил Сантьяго Либертад. Он встал, за ним встали

и все остальные, кроме Марко Баррио.

— Чего сидишь? Пойдём! — обратился к нему Хуан Теодорес. Они

попрощались с Элизио, крепко обнявшись. Попрощались с матерью его

и ушли, со скрипом закрыв за собой старую дверь.

— Хорошие ребята, — сказала Мерседес сыну.

— Конечно, хорошие, — ответил Элизио. — И все они мои товарищи.

— Береги себя…

На следующий день Элизио встал рано утром и отправился в

магазин. Он не спеша шёл по дороге и вдруг увидел галдящую группу

людей.

— Она уже отсидела за кражу! — послышался крик. За ним второй,

женский:

— Чтобы она к моему заведению близко не подходила, Рамон.

Хорошо?

И третий:

— Да! Проваливай!

Элизио решил подойти и спросить, что стряслось.

— Что здесь происходит, сеньоры? — заговорил он.

— Ничего, просто эта шлюха опять появилась у магазина сеньоры

Дуарте! — стал кричать выокий и крепкий мужчина в чёрном костюме.

— Да, за этой женщиной числятся вопиющие нарушения! К тому же

она еще и проститутка! — заговорил офицер полиции. — Поэтому во имя

поддержания порядка пошла вон! Никто не ручается за то, что она не рецидивистка!

Напротив него стояла, опустив голову, худая смуглолицая

женщина в лохмотьях и дрожала. Её тёмно-карие глаза были наполнены

слезами.

Офицер замахнулся на неё, но Элизио схватил его за руку и крепко сжал.

— Посмотрите! Посмотрите, насколько она истощена! Ей нечего

есть! — стал говорить Элизио. — Все её поступки были вынужденными,

ведь ей надо было хоть как-то выжить!

— Что вы себе позволяете?! — заорал офицер. — Вы её

оправдываете! Эту воровку! Эту проститутку!

— Женщины идут на панель не от лучшей жизни, сеньор! А вы,

сеньор офицер, судя по вашим золотым часам, наверняка берёте

взятки! Я видел вас на днях и узнал вас! Хороший у вас автомобиль!

Лучше, чем у президента! Ничего не скажешь!

Офицер сделал рывок вперед. Элизио отступил назад, но

продолжил говорить:

— «Мерседес» и поход в дорогой ресторан! И весьма

подозрительный телефонный разговор! Полиция нынче раб режима! Пёс

сеньора Фрея, ненасытного преступника! Кто же после этого

проститутка, а?!

Женщина спряталась за Элизио.

Офицер был раздосадован и взбешён. Он достал пистолет и заявил:

— Ты арестован!

========== IV Пуэрто-Монт ==========

Комментарий к IV Пуэрто-Монт

Погиб он, не зная, за что.

Он в грудь был оружием ранен,

Пронзило сраженье за право

И почву, чтоб счастливо жить!