Это значит, что мы победим!

Встаньте рядом – рабочий, крестьянин,

Встань за правду, чилийский народ.

Эту песню отчаянно подхватила толпа заключённых. Они пели громко, во весь голос. Это было их последнее оружие, способное заглушить выстрелы миллиона пулемётов:

Но сегодня мы снова в неволе,

Потемнел небосвод над страной.

На борьбу за свободную долю –

Поднимайся, народ трудовой!

Путь нелёгкий лежит перед нами,

Но мы верим – победа придёт!

Не страшна палачей сила злая,

Мы не дрогнем в борьбе роковой.

Пусть гремит, к алым стягам взывая,

Этой песни напев боевой!

Принц стал орать как потерпевший:

– Расправьтесь, твари, со всеми, кто поёт! Заткните их грязные рты! Живо!

Сантьяго Либертад находился на самом верху. Он был облачён в красную рубашку, и его было хорошо видно.

Солдаты тут же побежали по ступеням на трибуны.

– Заткни свою глотку, подонок чёртов! – прокричал один из солдат и ударом приклада сбил его с края. Сантьяго полетел на землю. Внизу расхаживали солдаты. Им было приказано добивать самоубийц, спрыгивавших вниз.

– Не стреляйте в него! – заорал Бьянки, схватившись за перила, и сразу засмеялся. – Забейте его прикладами к дьяволу!

Упав на асфальт, Сантьяго сломал позвоночник. Он стонал, лёжа в крови, и не мог подняться. Едва он успел понять, что произошло, как свора солдафонов набросилась на него, подобно диким псам, и начала бить прикладами. Он кричал от боли, но фашистам не было до этого дела. Это были те, кто пришёл, чтоб убить и сжечь, оставив после себя кровавую реку Мапочо, в которую день и ночь напролёт сбрасывали трупы невинных людей.

За всё это время Пабло Пагано впервые выбрался из своего кабинета. Ему нужно было увидеть Лансароте Ланзу. В городе шел лёгкий дождь. Небо, окутанное серой дымкой, блестело тусклой радугой.

– Мой майор! – сказал младший по званию. – Мой майор! Вам к кому?

– Мне нужен Ланза, – ответил Пабло.

– Подождите, мой майор! Здесь он не Ланза, а Обличитель. А сеньор Бьянки здесь не Эдвин Димтер, а Принц.

Пабло вошёл на зелёный стадион. Капли орошали искусственный газон. Молнией сверкнули прожектора. На трибунах сидели заполнявшие бумаги мужчины.

– Марио Альварес! Шахтёр! Симпатизирую «Народному единству»! – послышался голос.

– Августо Кастро! Крестьянин! Беспартийный! – прозвучал за ним второй.

– Серхио Ромеро! Инженер! Социалист! – звучал за вторым третий.

– Принц! Где Ланз… Кхм! Где Обличитель? – спросил Пабло.

– Он в подвале налево! – ответил Бьянки.

– Мне нужно его видеть, – сказал Пабло Пагано и направился к серым ступеням, ведущим вниз.

Ланза стоял в углу. Рядом с ним стоял еще один офицер с забрызганными кровью руками.

На железном столе лежали вскрытые изуродованные тела запытанных людей с отсечёнными конечностями. Ланза старался не смотреть на них.

Пабло вошел в комнату и, отдав честь офицерам, начал говорить:

– Обличи… Обличитель!

Вдруг он, выпучив глаза, почувствовал, как к его горлу подступает тошнота, и вышел из подвала, зажав рот рукой. Оказавшись у входа в подвал, Пабло опустил голову вниз и держал её так ещё долго. Его вырвало.

– Почему они не расстреляли их? – подумал Пабло. – Их должны были расстрелять! Я был уверен в этом! Что здесь творилось?! Что здесь стряслось?! Да, марксисты, конечно, бандиты, изуверы, но что же сделали женщины, а тем более малолетние дети?!

Ланза вышел из подвала и чихнул.

– Куда же ты ушёл? – спросил он.

– Скажи, за что конкретно те люди оказались в камере пыток? Мне просто интересно, – дрожащим голосом сказал Пабло.

– За то, что они марксистский мусор! – рявкнул офицер, выходивший вслед за Ланзой. – Например, вот была баба! Её арестовали за то, что в её книге антагониста зовут Аугусто! Доигралась! Загремела уродка в лагерь, превратившись в кровавое месиво! Я думаю, что ей понравилось со мной играть! Она как женщина очень даже ничего! Из неё бы вышла хорошая публичная девка! Но теперь это просто корм для червей или огня! Ха-ха!

– Ты как всегда в своем репертуаре, Орёл, – ответил Ланза. – Как же болит голова! Провались она сквозь землю!

Пабло Пагано негодовал. Он думал: «Коммунистами был расстрелян сослуживец отца. Они грабили дома аристократов в России. Они устроили террор. Но что делаем сейчас мы? Граждане могут представлять разные партии, но так с ними расправляться не имеет право никто!»

До сих пор Пабло никогда не имел дела с гражданскими. Максимум, что он мог сделать, – это вынести расстрельный приговор солдату, будучи уверен, что этот солдат террорист и радеет за кровавые идеи, что уничтожат страну. Да, пусть и самые радикальные из них грабили магазины и банки, но чем же лучше «Патрья и Либертад»?

Всё, что увидел Пабло в тот день, показалось ему настолько мерзким, что он не переставал думать об этом целый день.

– Мы пришли навести порядок. Что же мы сделали?! – думал он. – В нашем государстве половина людей – марксисты?! Двенадцатилетний подросток может навредить истинным столпам демократии?

Со временем он стал задумываться об этом все больше.

Элизио Торрес всё ещё находился в карцере. Он сидел, опустив голову и тяжело дыша.

– Я здесь вместе с этим дерьмом! – слышались крики солдата Инферно. – С марксисткой чумой! С марксистским отродьем! Твари! Вы обязательно ответите, когда узнаете, что я не виноват! Будьте вы прокляты! Чтоб вас зарезали! Чтоб вас разорвали!

Весь израненный, он безнадежно держался руками за решётки.

– Выпустите меня! Дайте мне автомат! Я расстреляю все патроны в марксистских сук!

Инферно сплюнул кровью в сторону Элизио.

– Всё из-за вас! Если бы вас, отбросов, не было, я бы тут не сидел! – вырывался из его горла яростный крик.

Элизио огляделся по сторонам. Напротив него сидел солдат Бениньо и стонал. Тихим охрипшим ослабшим голосом Элизио запел:

Мы с песней встали,

Веря в наш успех!

Прогресса ради

Флаг един для всех!

Ему было тяжело произносить каждое слово, но он продолжал:

И ты придёшь,

Вольёшься в славный марш!

И вмиг поймешь

Цветенье нашей песни

И знамён!

Как свет

Рассвета перемен

Зальет эфир

В грядущих жизней мир!

Бениньо слышал эту песню много раз. То играла она в чьей-то машине, то её напевали соседские дети, то её мелодия звучала на параде. Из-за того, что она звучала так часто в его жизни, он невольно запомнил ее, хотя никогда в жизни и не пел по идеологическим причинам. Глаза его были наполнены слезами, а на щеках запеклась кровь. Он растерянно оглядывался по сторонам, а потом решил присоединиться к Торресу. Вместе они пели: Борьба идёт!

Воспрянет наш народ!

Для жизни мы

Построили оплот!

Наш строй встает

За счастье воевать!

Бениньно подвинулся к Торресу ближе. Глядя на Элизио, он вместе с ним продолжал петь:

Наш крик войны

Как сотни храбрых криков

Позовёт

Сонм нот

Свободу защищать!

До той поры

Отчизне воевать!

Народ наш воспрянет!

Оковы сломает!

Отряды гиганты!

Вперёд, команданте!

Народ наш единый!

В борьбе непобедимый!

Народ наш единый!

В борьбе непобедимый!

Бениньо посмотрел на Элизио. Торрес протянул ему окровавленную руку.

– Камрад! – сказал Бениньо и взял Элизио за руку. В глазах стояли слёзы горечи, сожаления и разочарования.

========== XIII Человек без убеждений ==========