— Я пойду с тобой, — заявила Сашка.

— Я бы не хотел этого, мистрис Атеистка.

— У тебя от меня какие-то тайны? — Сашка нагнула голову и внимательно посмотрела на Леголаса.

— Ты та, с кем я связан нитями мироздания, у меня не может быть от тебя тайн, — проговорил Семнадцатый, пока Сашка надевала платье, протянутое альвой в белом. Платье было ярко-голубым, как и тесьма, которой ей подвязали волосы, как в древней Греции, пока Сашка выговаривала Лиросолу Аэглору Амарору Маэдфанноату Малору Семнадцатому, что это вопиющее безобразие и нарушение прав женщин из других измерений, что им пора бороться за свои права и даже создать профсоюз, который, кстати, Сашка же и возглавит.

Она продолжала возмущаться, пока не поняла, что Семнадцатый переместил их в незнакомую комнату, скорее — террасу, и на небе, наряду с неярким, но полуденным солнцем, светили звёзды и полумесяц. В тёмном же море звёзд не было.

Сашка остановилась, впервые за всё время она почувствовала тревогу, сначала смутную, а потом сильнее и сильнее, она смотрела на ступени, пока не увидела ярко-красное пятно платья, удивительно лёгкого, паутинкой спускающегося вдоль тонкого стана женщины с золотистыми волосами. Зелёные глаза женщины на идеально красивом лице смотрели настороженно, а голову обрамляли маленькие рожки, золотистые.

— Она из Четвёртого Измерения, — услышала она Малора Семнадцатого, но у Сашки было ощущение, что она прекрасно знает эту женщину. Знает… и любит. Что-то тёплое поднялось у неё в животе, когда она смотрела на силуэт, а потом маленькие рожки. Поднялось… и оборвалось острой болью. Сашке стало больно, словно кто-то пнул её в живот. Она почувствовала боль на губе, и только позже поняла, что это Малор укусил себя за нижнюю губу, из которой пошла на удивление обыкновенная кровь.

Сашка не просто видела Леголаса с этой рогатенькой, словно купаясь в его воспоминаниях, она готова была поклясться, что хотела прикоснуться к этой женщине, она даже ощутила аромат её кожи — морской бриз и что-то незнакомое Сашке, экзотическое, сладкое, с долгим послевкусием.

Она смотрела, как сидит на руках у альва эта красивая женщина, а он перебирает длинными пальцами её золотые пряди, смотрела, как он поднимает и кружит её, а она смеётся, и Сашка точно знала, видела, ощущала, что рогатенькая любит Семнадцатого.

— Эй, Семнадцатый, — взвилась Сашка, — ты так и собираешься профукать эту хорошенькую рогатенькую дамочку?

— Я бессилен в этой ситуации.

— Может быть, ты и бессилен, но я не собираюсь терпеть это.

— Что именно?

— Твою боль, ушастый. Ты не должен так страдать!

— У меня нормальные уши.

Лучше бы у тебя были нормальные мозги.

Леголас Семнадцатый в раздражении отвернулся и прошёл к золотоволосой. Он заговорил, и Сашка не понимала ни слова, звуки были странными, непроизносимыми.

Но Сашка всё понимала, и это было странно и неудобно.

— Я пришёл проститься с тобой, любовь моя.

— Я знаю.

Пара идиотов. Один ушастый, другая рогатая… интересно, а хвост у неё есть?

— Я буду помнить тебя всю жизнь.

— Нет, ты выпьешь напиток забвения и не вспомнишь меня никогда, ты проживёшь жизнь, полную любви и радости, у тебя будет семья, любимый мужчина и дети. Всё, что ты хотела, любовь моя.

— Я хотела этого с тобой, — рогатенькая отступала вглубь террасы. — Только с тобой, Малор.

— Я бессилен, — Семнадцатый опустил голову, и Сашка почувствовала у себя на щеках… слёзы.

Вот это нафиг…

— Так, — Сашка деловито подошла к рогатенькой, по пути разглядывая рожки, почему-то находя их симпатичными, да что там, она захотела себе такие же, только не золотистые, а хромированные, например.

— Ты, значит, — Сашка ткнула пальцем в Семнадцатого, — любишь её?

— Ты та, с кем я связан нитями мироздания, — произнёс Леголас, и Сашке очень захотелось съездить ему в нос.

— Если один человек собрал, другой завсегда разобрать может, — заявила Сашка, — разрежем нитки. А ты, значит, любишь его?

Рогатенькая покорно мотнула головой, и рожки поймали свет и пустили солнечных зайчиков прямо на лицо Малору Семнадцатому, отчего он заулыбался.

— Ага… — Сашка прошла пару кругов по террасе, — ага, ага, — повторила ещё раз, — значит, есть эликсир забвения?

— Есть, — подтвердила рогатенькая.

— И как он действует?

— Тот, кто выпьет его, забывает именно то, что желает забыть, — проговорил Семнадцатый.

— Отлично, значит, мы его выпьем, — она показала рукой на Леголаса, — и забудем друг друга, я вернусь в свой мир, а ты к своей рогатенькой.

Мир. Труд. Май.

— Я не могу выпить этот эликсир, — проговорил Леголас, — я правитель, правителям непозволительно…

— Ах, непозволительно! — Сашка была в бешенстве. — А быть связанным нитями судьбы не пойми с кем, тогда как сердце заходится от боли по другой — позволительно? А мне, выходит, позволительно ощущать эту боль? Чувствовать твою любовь, твоё отношение, чувствовать, что твоё сердце — моё сердце. Что твои слёзы — мои слёзы. Это позволительно?! Не стану я терпеть и тебе не дам, ты сам задыхался… да, теперь я поняла — от чего.

— Мистрис Атеистка, мистрис Атеистка, Саша, Александра, Алекс….

Голоса кружились, кружились, кружились, пока не стихли.

— Саш? — Юлька смотрела внимательно и пыталась нащупать пульс, получалось не очень, и Юлька даже приложила голову к груди Сашки, чтобы послушать дыхание.

— Слушай, если я открыла глаза и разговариваю, я почти уверена, что я жива.

— Точно? — Юлька на всякий случай ощупала Сашку с головы до ног.

— Отстань! Что случилось?

— Не разбудить тебя, я уже скорую хотела вызывать.

— А что было-то?

— Ты что, не помнишь?

— Не-а…

— Ты позвонила с работы, сказала, что тебе плохо… я поехала, ты про какого-то Леголаса говорила, потом уснула, и вот… уже обед, а ты спишь и спишь.

— А что мы пили?

— Самбуку пили, абсент и пиво.

— Пиво было лишним.

— По-моему, всё же абсент.

— Точно, — И Сашка завалилась на подушку, — ты куда?

— В аптеку, — пробурчала Юлька, — куплю чего-нибудь от галлюцинаций.

— Вроде такие лекарства не продают…

— Куплю валерьянки, — решительно проговорила Юлька. — Знаешь, когда к тебе вваливается патлатый мужик с чернющими глазами, представляется Эарбримадом Лифедодом Канинейлом Финлилиром Лиросом и говорит, что мы связаны нитями мироздания — это странно.

— И страшно, — подтвердила Сашка.

— И страшно, — Юлька, гонимая решимостью, направилась в аптеку, а Сашка решила ещё вздремнуть, но в этот момент тот, что был Эрбадридом, появился в комнате, словно из ниоткуда.

— Слышь, — возмущению Сашки не было предела, — ты, который Эрбадрид, я должна была тебя забыть!

— Нет, — спокойно проговорил, тот, что был Эрбадридом. — Ты должна была забыть Малора, забыла, кстати?

— Да, — упорно проговорила Сашка, — и рогатенькую его тоже.

— Я так и понял. Эликсир не действует на тех, кто связан нитями мироздания.

— Это ничего не меняет. И, если у тебя есть какая-нибудь своя рогатенькая, ушастенькая или хвостатая, лучше тебе смыться до того, как вернётся Юлька, и учти, мне всё равно, чем ты там с ней связан, — для убедительности Сашка взяла сковороду и помахала перед альвом, — терпеть такую боль я Юльке не позволю.

— У меня нет рогатых, ушастых, хвостатых и любых других женщин, — спокойно проговорил тот, что был Эрбадридом, — у нас мало женщин, а я не правитель и не царских кровей…

Сашка посмотрела ещё раз на того, что был Эрбадридом, и медленно опустила сковороду, но убирать не стала, так… на всякий случай.

— Тогда можешь забирать Юльку, но смотри, сделай её счастливой. — Сашка попыталась не заплакать, но счастье Юльки, пусть и с этим подозрительным Эрбадридом, ей было дороже.

— Ты пойдёшь с нами.