Успокоился Калинин только после того, как твердо решил: поскольку своего первенца они с женой уже давно договорились назвать Женей в честь деда, то а второго сына, если даст Бог, обязательно назовут Ленькой… В честь командира…

Тот, кто обжегся на молоке, обречен впоследствии дуть даже на воду. Особенно требуется быть настороже, если общаешься с симпатичными и обаятельными женщинами в белых халатах. Два года назад, когда Алексей Данченко проходил плановую диспансеризацию, молодая фигуристая врачиха в коротком халатике развела его словно мальчишку. Она так участливо выспрашивала, мол, не бывает ли у него изжоги, что холостой офицер возьми и брякни приглянувшейся особе противоположного пола: «Да, иногда бывает. Обычно после дружеского застолья с друзьями-приятелями». Сказал, не подумав, просто так, чтобы поддержать шутливый разговор… А она тут же деловито выписала направление на гастро-чего-то там-скопию. Свою ошибку Алексей прочувствовал в тот момент, когда в соседнем кабинете ему в горло вставили пластмассовый загубник с дыркой посередине (от одного воспоминания у него начинается неприятное слюноотделение) и принялись через нее внутрь засовывать длиннющий шланг.

– Все хорошо, ни гастрита, ни язвы у вас нет, – улыбаясь, поведала фигуристая врачиха, читая, какой вывод сделали ее коллеги в ходе изуверского обследования.

«Слава Богу, что такой язвы, как ты, у меня нет», – подумал холостой Данченко. После перенесенных мук фактурная дамочка показалась ему страшнее Бабы Яги…

…И вот новая диспансеризация. Вчера медики доложили командиру, что половина экипажа еще носу не показывала в военную поликлинику, и подали список, в котором числился и капитан 3-го ранга Данченко. Командир долго не разбирался и приказал до конца недели закрыть этот вопрос, иначе все, кто не прошел диспансеризацию, в длительный океанский поход не пойдут.

По логике, все верно. Углубленное медицинское обследование необходимо пройти всем членам экипажа атомной субмарины, готовящимся к «автономке». Но для этого требуется пожертвовать как минимум целым рабочим днем, который так нужен для подготовки к походу. Но ослушаться приказа командира было недопустимо.

Утро диспансеризации изначально не задалось, все один к одному. Явившись в военную поликлинику и стыдливо выставив на стол в лаборатории бутылочку и коробочку с анализами, Данченко с удивлением узнал, что, согласно обходному листу, полученному им в регистратуре, требуется сдать еще какой-то мазок. Узнав, что представляет собой это обследование, Данченко расстроился. И ведь как красиво назвали – мазок. Словно он – художник, рисуя с натуры пейзаж, своей кистью мазками накладывает краску на холст. На деле все это выглядит намного вульгарней. Ковырнуть в укромное место человека, который стоит в самой унизительной позе, – такое могла придумать или злющая женщина, или какой-то извращенец. Стало быть, удивился Данченко, того «продукта в коробочке» им уже мало и фестиваль унижений продолжается? Данченко занял очередь у процедурного кабинета, где и должна была свершиться очередная пытка. У двери скопилось человек шесть мужчин в форме и две женщины, оживленно болтавшие. «Любое медучреждение для женщины, как место для тусовки, – подумал Данченко. – Они ведут себя в поликлинике смело, уверенно и даже бесцеремонно, словно все им тут понятно, они здесь свои, а все эти раздевания, осмотры, заглядывания, эти шприцы-иголки, кровавые пробирки – дело обычное, естественное. В кабинеты, где тошнотворно пахнет страхом, они заходят между прочим, в паузах между бесконечными разговорами».

Процедурный кабинет, куда в конце концов согласно очереди зашел Данченко, был весь обложен мрачным серым кафелем. Ширма в углу была затянута такой же серой тканью и приятных ассоциаций не вызывала. Быстро просмотрев документы и направления, женщина неопределенного возраста скомандовала:

– Так, за ширмой штаны-трусы долой… Наклоняемся… Раздвигаем…

Красный от стыда Данченко подчинился. После экзекуции ощущение было такое мерзкое, будто его только что вероломно лишили невинности. Чтобы отомстить за унижение, Данченко, одевшись, язвительно спросил:

– Вам ваша работа нравится?

– В каждой работе есть свои минусы, – серьезно отреагировала врач. – У иных людей лица противнее…

– Вот это она правильно заметила, – подумал Данченко, и ему стало стыдно за свой вопрос.

Далее диспансеризация покатилась по накатанной колее. Старый лор был глуховат, а потому, проверяя остроту слуха, шептал за спиной громко и часто не слышал, что ему отвечают. Окулист во время приема даже головы не поднял.

– Жалобы?

– Нет.

– Очки, линзы носите?

– Нет.

Штамп, автограф и свободен.

Невропатолог заставлял одними глазами следить за движением его молоточка, а затем тем же инструментом принялся колотить Данченко по коленям, после чего неожиданно поинтересовался.

– Пьете?

– Нет. Как все, по праздникам. А вы можете налить?

– Чувство юмора – это хорошо. Оптимисты почти не болеют, но чаще умирают, – монотонно произнес врач и громко заржал, закидывая голову и постукивая ладонью по столу от восхищения собственной остротой.

Следующим был хирург. Он также оказался юмористом.

– У вас полный комплект? – задал он первый свой вопрос.

–Это как? – не понял Данченко.

– У вас все конечности в комплекте! Это уже радостно само по себе!

– Так я и радуюсь, – без энтузиазма отозвался Данченко.

– Геморрой не мучает? – с надеждой в голосе спросил хирург.

– Нет, – жизнерадостно заверил Алексей доктора, чем, видимо, его сильно огорчил.

– Переломы были? Операции?

– Нигде, ничего, никогда, – отрапортовал офицер.

После этого врач потерял к Данченко профессиональный интерес.

– Иди к кабинету, где написано «ВВК». Медсестра сейчас все принесет.

Данченко радостно нашел указанный кабинет и спросил, кто крайний. Все сидели без бумажек, стало быть, ждали, когда хирург допишет свои заключения.

Когда подошла очередь, Данченко зашел в кабинет с чувством исполненного долга. Но, как оказалось, все только начинается.

– Фамилия?

– Данченко.

– Лариса, найди его карту. Ага, вот она. И записку, что хирург передал. Так, так… – Врач перебирала листочки. – А кровь его где? А список, что рентгенолог написал? Ну, все понятно. Вам, дорогой товарищ, нужно еще в двести пятый кабинет, к онкологу заглянуть, а уж потом ко мне. Лариса, проводи и карту его отнеси.

От неожиданности Данченко опешил. Почему к онкологу, зачем, по какой причине? Неужели у него нашли что-то страшное и сейчас онколог вынесет свой приговор? На ватных ногах он дошел до нужного кабинета. Перед закрытой дверью сидело человек пять. Данченко молча присел рядом, даже не спросив, за кем ему заходить.

В висках пульсировало: как же так, как же так, как же так… Господи, за что? Он еще молод, даже не женат, чувствует себя отлично, а тут змеей крадучись подползла беда. Сколько ему осталось? Надо успеть завершить все дела. Матери он говорить ничего не станет…

Сердце колотилось так, что казалось, разорвется, выскочит страшным кровавым комком через горло. Кто-то дотронулся до его плеча.

– Эй, мужик, это ты – Данченко?

– Да, я Данченко, – прохрипел Алексей и не узнал свой голос.

– Иди, тебя в кабинет вызвали. Без очереди. Держись! Видно, плохи, мужик, твои дела, – сочувственно сказал тот, кто сидел рядом.

Слова, а главное, тон, которым они были произнесены, окончательно добили Алексея. В глазах неожиданно возникло ощущение тумана, дыхание перехватило, по спине пробежали тысячи мурашек. С огромным усилием Данченко встал, сделал несколько шагов, толкнул дверь, и тут, словно кто-то выключил свет, он куда-то провалился…

…Очнулся на жесткой кушетке от резкого запаха нашатыря. Вокруг него суетились женщины в белых халатах, и одна из них спросила:

– Алексей Николаевич, вы меня слышите? Кивните. Так, отлично. Сколько пальцев я показываю?