– Кравчук, я не спрашиваю, где вы были, это ваше личное дело, – тактично повел разговор старпом. – Но наши жены не должны приходить на корабли в поисках мужей. Вы это понимаете?

Кравчук рассеяно закивал. Похоже, с пьяных глаз он еще до конца не понял, в какой серьезный переплет попал. Мичман лишь умоляюще и преданно с надеждой заглядывал в глаза офицера, надеясь на прикрытие. Тут дверь в каюту снова распахнулась, и на пороге нарисовалась мощная фигура Гали.

– Петро! – заголосила женщина. – Де ти шлявся, скотина!

– Галю, я был в наряде… В патруле, – нахально лгал Кравчук.

Но Галю уже понесло, и она не могла остановиться.

– Я тобі покажу наряд! Від тебе самогонкою за версту несе! Ти чужих дружин топтав, – перешла в наступления Галя. – Щоб ти сказився, гад!

Галя, в девичестве Рябоконь, подскочила к мужу и так засадила правым хуком ему в челюсть, что послышался треск, а Кравчук как подкошенный рухнул там, где стоял.

Старпому стало не по себе. В его собственной каюте женщина избивает корабельного вещевого баталера, который, безусловно, перед ней виноват, но не настолько, чтобы прилюдно исполнять роль боксерской груши. И старпом решил помочь мичману.

– Галина, успокойтесь. Ваш муж действительно был в патруле, – взял грех на душу начальник. – Судя по внешнему виду, он нарушил дисциплину и где-то напился. За это он будет строго наказан.

Галя изменилась в лице. Она подошла к старпому и очень спокойно, но уверенно произнесла:

– Не треба карати мого чоловіка. А то я вас сама всіх тут покараю!

После этого она подняла нокаутированного Кравчука, легко взвалила его себе на плечо и понесла к выходу. Старпому в эту минуту показалось, что на земле нет такой силы, чтобы вырвать у Гали ее тяжелую, подвыпившую, но такую дорогую сердцу ношу. Ее «чоловіка»…

Если без лукавства, то в нашей жизни существует как минимум три приятных момента. По нарастающей степени важности это: еженедельная пятница, ежемесячная зарплата и ежегодный отпуск. Увы, отпуск капитан-лейтенанта Юрия Погодина в очередной раз накрывался медным тазиком. Если ранее переносы этого самого радостного и долгожданного события в году были связаны с интенсивным графиком отработки задач в море, то теперь на горизонте замаячили выборы местного губернатора, подготовка к которым с каждым днем все активнее раскручивалась в областных и городских средствах массовой информации. Не забыв летом отгулять собственные отпуска, флотские начальники, вернувшись к службе, тотчас принялись высокопарно рассуждать на всевозможных совещаниях о важности предстоящего события и неукоснительном предоставлении права исполнить свой конституционный долг каждому сознательному военнослужащему. И хотя кандидат, обладающий огромным административным ресурсом, был всего один и, выдвигая собственную кандидатуру, при любом раскладе гарантированно избирался на высокий хлебный пост, высшие военные чины решили подстраховаться и приняли решение: на всякий случай, до грядущих выборов, попридержать на кораблях офицеров и мичманов, не успевших заполучить долгожданный отпуск. Данное «важное политическое событие» должно было состояться в начале ноября, и потому Погодин мог рассчитывать оказаться в средней полосе страны с отпускным билетом в кармане не раньше конца осени. Соскочить или уклониться от непосредственного участия в этом показушном выборе «одного из одного» было невозможно: Погодина включили в избирательную комиссию соединения как представителя от своего корабля.

– Ну и хрен с ним, с этим отпуском! – решил офицер. – Отдыхать можно и ранней зимой. Надо будет у доктора путевку в санаторий выпросить…

Как ни успокаивал себя Погодин, в глубине души он ощущал, что небольшого разочарования полностью одолеть не удалось. Но ничего не поделаешь: офицер давно уже привык к тяготам и лишениям избранной им профессии. Удивить его чем-то новым и неожиданным было весьма сложно.

Но, как известно, человеческая глупость границ не имеет, и потому, вооружившись ею, подхалимы и карьеристы всех мастей так усердно прославляли и превозносили действующего главу области, что у окружающих их избирателей постепенно портилось настроение, а одно упоминание фамилии губернатора вызывало у нормальных людей оскомину.

С приближением даты выборов искусственный ажиотаж вокруг них лишь усиливался. Так случилось, что за несколько дней до намеченной даты выборов два подчиненных Погодина – матросы Диденко и Вельский – в городском увольнении познакомились с девушками. А дальше произошло то, что частенько происходит между молодыми людьми противоположного пола. Девчата потащили матросов сначала на танцы, а потом к себе в общежитие. Одним словом, матросов искали всю ночь, а под утро Погодин обнаружил подчиненных в комнате девиц, где вся компашка отсыпалась после безоглядного кутежа. Ничего не поделаешь, человеческая природа нередко заявляет о себе, даже облачившись в бушлат и бескозырку, и потому такие нарушения, именуемые залетами, периодически случаются на военной службе. Виновников строго наказывают, и после отбывания срока на гарнизонной гауптвахте они продолжают службу. Но в случае с Диденко и Вельским шум поднялся неимоверный. Поскольку нарушение случилось накануне выборов, то воспитательные структуры сразу же придавали этому вполне заурядному событию политическую окраску и обвинили Погодина и его подчиненных чуть ли не в отсутствии патриотизма и любви к Родине, пообещав принять самые строгие меры. И хотя никакой политики в нарушении дисциплины не было и в помине, а действующего губернатора, как ни приукрашивай, вовсе нельзя было поставить в один ряд с борцами за патриотизм, Погодин, как порядочный и дисциплинированный офицер, к тому же член избирательной комиссии, искренне переживал за своих нерадивых подчиненных. Он даже в сердцах высказал каждому из них в глаза, мол, спасибо, мужики, удружили, подставили весь экипаж и его лично в самый ответственный и неподходящий момент.

Но фамилии Диденко и Вельский через день вновь зазвучали в масштабах соединения. В день выборов на избирательном участке, получив бюллетени, в кабинку для тайного голосования стали рваться именно эти парни. Поскольку только Диденко и Вельский, в отличие от других матросов соединения, решили на время уединиться и что-то изобразить в своих избирательных бюллетенях, к Погодину тут же подскочили бдительные штабные клерки.

– Погодин, что происходит? Почему твои матросы полезли в кабину? Они что, хотят там кого-то вычеркнуть? – взволнованно запричитали подхалимы.

– Это их конституционное право, – тихо ответил Погодин. – Для того эти кабинки и предусмотрены во время тайного голосования.

Но интонация, с которой Погодину был задан этот глупый вопрос, более чем наглядно указывала на наметившийся скандал. Так оно и получилось. «Наблюдатели» в соответствующих красках тут же нарисовали кому следует картину бунта с госпереворотом. В результате минут через десять в помещении актового зала клуба, где проходило голосование, появился заместитель командира соединения по воспитательной работе. Осмотревшись по сторонам, кивком головы он предложил Погодину следовать за ним.

В одной из комнат клуба состоялась получасовая профилактическая экзекуция Погодина. Бывший политработник и нынешний офицер-воспитатель делал это предметно и профессионально. Судя по употребляемым эпитетам и жесткому тону, Погодин поочередно должен был ощущать себя то «отпетым негодяем, бездарно тратившим государственные средства, предназначенные на оборону страны», то махровым отщепенцем, «затесавшимся в стройные ряды защитников новой России».

– А как быть с демократией? – только и успел возразить капитан-лейтенант. – Каждый гражданин имеет право на собственное мнение…

– Демократия для вас – это Корабельный устав! А все эти демократические атрибуты придумали оппозиционеры и иные приспешники наших врагов. Но вы, Погодин, судя по действиям ваших подчиненных, этого не понимаете. А мы вас, как сознательного офицера, еще назначили в избирательную комиссию…