Система: Предчувствие +1

Волею судьбы особняк почти не пострадал, в отличии от окружающих домов, будто сама судьба хотела этой сцены. Хотела этой встречи с неизвестностью, что ожидаем в мёртвой доме.

Элиот робко шагал к дверям, его рука взялась за ручку и тихо закрывала двери вслед за робкими шажками.

Ноги сами по себе вели его до лестницы, шаг по ступеньке сменялся шагом, так он и дошёл в коридор.

«Реквием»

Элиот увидел открытую дверь спальни, струны его души дребезжали, они играли скорбную мелодию.

Система: Предчувствие +1.

Образ рокового дня всплыл в сердце, он положил одну руку на грудь, а вторую на стену своего дома.

Неизвестность терзала сильнее всего, что он пережил до этого момента.

Тень шагала по длинному коридору, коридор тянулся бесконечно, всего несколько десятков метров, оборачивались ночным кошмаром, пальцы дотронулись трещин на стене, пучки чувствовали каждую неровность.

Плохое предчувствие нарастало, оно доходило по самую кровь, слепое сознание прозревало и болью резало саму плоть.

Элиот стал в дверной проём, он увидел разбитое окно, его окровавленные осколки валялись на полу, а значит кто-то стоял рядом.

Элиот перевёл взгляд на пол, около кроватки лежала куча праха, не осталось даже костей, рядом с ней вторая, гораздо больше, пол рядом выгорел, виднелась ручка от клинка вечных, и расплавленный металл.

— Чей это прах?

Система: Заражённого мутанта, с огненным элементом.

— Кому принадлежит вторая куча?

Наступила тишина, система молчала, звуки мёртвого города перестали доноситься до ушей Элиота, пейзаж комнаты расплывался в глазах, а ноги теряли стойкость, его руки дрожали.

— Кому он принадлежит?

Ярость поднималась из глубины эго сердца, она была обжигающая, но не пламенная — холодная, словно космос.

— ЧЕЙ ЭТО ПРАХ? — с невероятной ненавистью выкрикнул Элиот.

Холодный голос всё-таки послышался в его голове.

Система: Вашей жены Анастасии, она мертва.

Он тут-же остудился, замёрз, оборвалась и тень надежды.

Повис незримый приговор над головой, и тень на шею кинул.

Элиот подошёл к само праху, он упал на колени, — Как же так, — тихо молвил он, больше ничего не доходило до него, кроме этого момента, весь мир, лишь шуткой стал.

Пальцы тихо вонзились в грудь полную боли, пальцы проломили кости, а после дошли до самого сердца, которое даже не билось, рука сжала сердце.

Лицо Элиота не выражало нечего, и лишь кровавые слёзы капали на прах жены.

Хоть вечность им дана, но вечность обернулась мигом.

Не будет больше тёплого привет. И разговоров у очага в ночи, не будет.

Не будет больше поцелуев, не будет больше ''Я тебя люблю''

Не будет больше соприкосновения двух разных душ, что так нравились ему.

И улыбки больше не увидеть, и звонкий смех не посетит их дом.

Он руку не сумеет взять рукою, и рубаху некому поправить.

Никто не позовёт их на обед.

Не будет личности прекрасной. Не будет матери его ребёнка.

Не будет больше утешения.

Не будет больше понимания, надежд, не будет ничего!

Потому что умерла!!! — кричали скорбны мысли в голове больной, и сердце что мертво, кричало болью в тишине момента, момента гибели надежды.

Сей светлый лучик солнца больше не взойдёт... И тучи не развеет над мрачным континентом; и тучи не развеет над мрачностью души.

Отпеть не сможет он её, и горести предаться, скобить не сможет в одного, ведь времени на это не дано.

Элиот резко вырвал сердце из грудей. Не капли крови не пролилось, он начал кристаллизовать кровь на сердце в форму ромба, на верхушке находилось небольшое отверстие. Он, словно поместил сердце в некий гроб из крови, а потом аккуратно засыпал туда прах жены.

Его губы тихо говорили, — Я никогда-никогда тебя не забуду, наш сын узнает о любящей матери.

— Я был счастлив, как твой супруг. Ты давала всё, и большего ничего ненужно мне.

— А теперь спи любимая, больше никто не потревожит твой покой, я колыбельную тебе спою.

— Весь мир надгробием станет твоим.

Элиот поднялся, а шаги его стали тихие, тише самой тени, лицо холоднее арктического ледника, а глаза глубоки и мрачны, как червоточина. В них ликовал маленький красный огонёк, он упивался своей правотой.

Лицо исказилось гримасой тихого безумия. По коже бродили бугры, нечто хотело вырваться из-под неё.

Палец с клинком испускал чёрный дым, который обволакивал всю руку, зверь тихо открывал свои глаза, все цепи рассыпались, а ментальные барьеры рухнули.

От Элиота хлынула холодная аура на тысячи миль, всё живое мигом умирало, и трава, и цветы; и птицы падали с небес. Даже заражённые замертво ложились.

Аура была похожа на гниль, холодная и тягучая, как бездонное болото.

Не бушующие безумие владело им, а тихая и ровная ненависть, словно от мертвеца. Но от этого ещё страшнее.

Безумие смешанное с горечью утраты расползалось от его шагов.

Цель мигом позабылась.

Из венков терновых проложен новый путь.

Элиот вышел с дома, он посмотрел в сторону где бушевал грог.

Крылья вырвались из его спины, несколько взмахов и он взлетел в воздух.

Незадолго до падения города.

Грог мирно сидел в своём кабине, что располагался, в его личном особняке: который стоял в городе Звезда.

Помещение могло вызвать только скуку, пустой коричневый кабинет, лишь только куча бумаг и портрет дочери украшали стол. Слева на стене пылилась двуручная боевая секиры, а над нею нависала голова гиганта, которую превратили в чучело.

Его секретарь безустанно подносил бумаги, а Грог бегал по ним глазами, и раздраженно чиркал чёрным пером, оставляя небрежные разводы чернил.

— Вы ведёте поиски тварей? — раздраженно кинул Грог.

— Владыка, мы беспрерывно ищем их следы, но они буквально провалились сквозь землю. Их налёты стали умнее, а тактика изощрённее, — лицо секретаря сильно омрачилось.

— Они атакуют города используя стаи заражённых птиц, или иных животных, бьют сразу в несколько точек, мы не можем обхватить всю площадь потенциального поражения чумы, — сухо говорил секретарь, чуть дрожа телом.

Грог ударил кулаком по столу, на том образовалась выемка под кулак. Стол устоял, ведь был сделан под темперамент владельца, из самой крепкой породы дерева, нерушимых ветвей Астасы.

— Я использую печать.

Секретарь дрогнул, дрогнул всем телом.

Грог выдвинул полку шкафа, там располагался один единственный предмет: золотой лист.

Лист был вытащен и положен на стол.

Ногти на правой руке Грога обратились когтями, он вонзил себе руку в живот, прямо через потрёпанный военный бушлат, а потом нащупал ребро; и вырвал его из грудей.

Белое окровавленное ребро украшали чёрные символы, от предмета исходила опасность.

Грог положил ребро на бумагу, его уста начали произносить слова, — Мобилизовать первую, вторую, третью, четвертую армию, сжечь города, испепелить очаги заражения, оцепить всю местность, живность вырезать, поселения и города... — старик сделал небольшую паузу для скупой мысли, — Эвакуировать или сжечь, на усмотрение командования. Точка, — символы с поверхности ребра потекли в листок, они собирались в слова, и точь-в-точь копировали слова хозяина.

Ребро завертелось на месте, оно быстро накрутило на себя золотой лис бумаги, кровь с руки грога начала формировать маленькие цепи, которые поплыли с свитку, намертво его обмотав.

— Отправь в совет, — помощник трясущимися руками взял свиток, он стал на одно колено, опустил голову и молвил, — Повинуюсь владыка, я лично доставлю его в целости, клянусь своей кровью!

— Ступай, — сухо кинул грог, он поднялся и подошёл к окну, сложивши руки за спину, мужчина просто смотрел на стены своего города.

Дверь тихо открылась и закрылась, помощник удалился.