Она хватает Лаванду и всовывает ей в ладонь портключ, стискивает её пальцы и вдавливает кулак ей в живот. Гермиона наклоняется, прижимается лбом к её волосам, губами — к её мокрому от слёз и крови виску.

— Держись, и богом клянусь, ты больше никогда не увидишь эту войну, — шепчет Гермиона и отскакивает, чтобы водоворот аппарации не засосал их обеих.

Её рыдания и дрожь стихают, но она по-прежнему стоит на коленях, пока небо не озаряет оранжевая вспышка. Это сигнал о том, что дом очищен. Ещё один сноп искр разрывает темноту. Гермиона понимает: будь здесь поблизости Пожиратели, они бы уже давно нашли её, так что она тоже выпускает сигнальный луч, лишь с третьей попытки поднявшись на ноги.

— Мы нашли трёх узников: двое гражданских, один аврор, — прорываясь сквозь туман её мыслей, голос Симуса звучит громко и твёрдо.

Гермиона делает глубокий вдох и берёт себя в руки. Лаванда выживет — она должна.

— Обыщите ещё раз.

— Уже сделали, — на этот раз отзывается Джастин, он приближается, и слышно его становится всё лучше.

— Ты отправил… — Гермиону озаряет вспышка света, и она замолкает — в трёх метрах от неё стоит Драко.

— Мерлин, — захлёбывается женский голос. Наверное, это Маргарет.

Взгляд Малфоя напоминает о тех секундах, когда она сама вслушивалась в молчание Лаванды. Гермиона знает: он почувствовал что-то плохое. Настолько плохое, что быстро идёт прямо к ней, чтобы обследовать её в темноте наощупь.

— Я в порядке.

— Чёрта с два ты в порядке! Немедленно отправьте её в Мунго! — орёт Симус, но Гермиона не сводит глаз с лица Драко.

— Плечо, прикусила язык, Режущее заклятие в спину. С этим мы можем справиться и дома.

— Где Браун? — достаточно посмотреть сначала на неё, а потом на землю, где валяются портключи.

— В больнице. Она… — Гермиона трясёт головой, стараясь справиться с эмоциями.

— Она мертва? — уточняет Маргарет — для неё это всего лишь ещё один труп.

— Нет! Нет, но она… Ей сильно досталось, — всхлипывая, Гермиона пытается откашляться, но лишь сильнее пугает друзей.

Гарольд исчезает прежде, чем Гермиона успевает сделать хоть вдох. Она кашляет снова и снова — горло пересохло и похоже на покрытые грязью камни. Она мучительно давится, задыхаясь, наклоняется вперёд и упирается ладонями в колени — её так сильно тошнит, что, кажется, глаза сейчас вылезут из орбит.

Кто-то убирает с её лица волосы — а ведь она всегда закалывает их на время операций, чтобы не мешали обзору. Судя по обуви, ей помогает Джастин — его ладонь кругами гладит её спину.

— Её вылечат в кратчайшие сроки.

Гермиона согласно кивает, пусть её и гложут сомнения. Она резко втягивает в лёгкие воздух, нуждаясь не столько в кислороде, сколько в напоминании, что она до сих пор жива.

— Он же даст нам знать, да? Он нам сообщит.

— По крайней мере, это сделает Лаванда, — Гермиона слышит, что Джастин улыбается, но она знает: он тоже плачет.

День: 1448; Время: 10

Гарольд бросил всё, включая портключ, который Гермиона, Драко, Джастин и Симус берут с собой на кладбище. Они вчетвером стоят на холме, глядя на гроб и на людей, что пришли попрощаться с Невиллом.

Она не сомневается: их появление не осталось незамеченным, но когда гроб опускают в могилу, даже Гарри не поднимает головы. Гермиона всматривается, её плечи трясутся, и она яростно смахивает слезы, застилающие глаза. Она позволяет горю поглотить её, разрешает себе слабость и вновь и вновь прокручивает в голове воспоминания о Невилле.

— Не стой у могилы моей со слезами, мой сон не измерить земными часами. Я тысяча… — ветер доносит до них слова, и едва Гермиону начинает колотить, руки Джастина и Драко одновременно находят её ладони.

Эта траурная песня слишком знакома, хотя такого просто не должно быть. «Я скучаю по тебе», — думает Гермиона, вслушиваясь в аккорды, лишающие её воздуха. Я так скучаю.

Комментарий к Двадцать три

Do not stand at my grave and weep

I am not there. I do not sleep.

I am a thousand winds that blow.

I am the diamond glints on snow.

I am the sunlight on ripened grain.

I am the gentle autumn rain.

When you awaken in the morning’s hush

I am the swift uplifting rush

Of quiet birds in circled flight.

I am the soft stars that shine at night.

Do not stand at my grave and cry;

I am not there. I did not die.

(Mary Elizabeth Frye, 1932)

*

Не стой у могилы моей со слезами,

Мой сон не измерить земными часами.

Я тысяча ве́тров, что носят снежинки.

Я яркий алмаз, что сверкает на льдинке.

Я солнечный луч на колосьях созревших.

Я дождик осенний с небес потемневших.

Когда ты проснёшься в рассветном затишье,

Меня будет в стае стремительной слышно

Безмолвных стрижей, что по кругу летают.

Я звёзды ночные, что мягко сияют.

Не стой у могилы моей со слезами.

Меня же там нет, я жива и я с вами.

(перевод Юлии Азоровой)

========== Двадцать четыре ==========

День: 1449; Время: 2

Он сидит на кровати в тишине спальни, прижавшись спиной к стене, лампа на столе тускло освещает комнату. Дверь была приоткрыта, и в голове у Гермионы мелькает вопрос: знал ли Драко, что она придёт? Створка захлопывается, но Малфой не удостаивает Гермиону взглядом, и она надолго замирает возле двери. Она не знает, вспоминает ли он сейчас только Невилла или всех своих потерянных на этой войне друзей. Вряд ли в эту минуту он думает о многих — подобный груз слишком велик.

Кажется, она начинает понимать, что именно Драко имел в виду, не желая обсуждать с ней своего отца. Думая о Невилле после похорон, она признаёт, что не поделилась бы своими воспоминаниями с теми, кто ненавидел её друга. Сколько бы зла Гермиона ни видела от Люциуса Малфоя, она прекрасно понимает, что такое смерть и как быстро, подобно заразной болезни, захлёстывает человека горе.

— Как ты думаешь, мы сможем когда-нибудь вернуть утраченное?

— Нет.

Малфой смотрит в блокнот у себя на коленях, его пальцы перепачканы чернилами — результат колебаний и сомнений. Он встречается с Гермионой глазами, и она тут же переводит взгляд на свои ноги, зная, что он изучает её. Она откашливается, заставляя себя говорить, пока ситуация не стала ещё более неловкой… пока она сама не пошла на попятный.

— Возможно… Я могу просто… полежать недолго на другой стороне кровати? — ответом ей служит тишина. Гермиона не желает этой ночью оставаться в одиночестве, да, наверное, и не может. — Я хочу сказать, моя кровать… она… Ну, я ник…

— Ложись уже, Грейнджер.

Её сердце невольно дёргается, а дыхание немного сбивается. Она так бестолково мямлила и сожалела бы о собственной просьбе, если бы эта неуютная атмосфера хоть отчасти не отвлекла её от тяжёлых раздумий. Она уже подумывала уйти, но Малфой ответил. И всё же, несмотря на желание остаться, она не оставляет мыслей о побеге. Ведь если ожидание его реакции было столь тягостным, каким же мучительным окажется её пребывание здесь?

Но Гермиона уже попросила, а Драко согласился. К тому же ей это нужно, иначе бы она никогда не набралась мужества, чтобы прийти сюда. Невилл, вина перед Лавандой и страх за подругу, все те размышления, от которых Гермиона начинает сходить с ума. Наверное, она могла бы обратиться за помощью к Джастину, но эта мысль даже не пришла ей в голову. Гермиона слишком привыкла в трудную минуту идти к Драко. А Джастин — совсем другое дело.

Она обходит кровать, ложится и утыкается глазами в потолок. Малфой пару раз стучит ручкой по своему блокноту, и Гермиона краснеет: ведь он может смотреть на неё, лицезрея сейчас всю её «неземную красоту». У неё нет особых причин для смущения, но до сегодняшнего дня они лежали вместе в постели только после секса. Гермиона пришла не за этим, но если это то, что нужно Малфою, она не будет возражать. Ей же самой хочется просто… полежать здесь. И если уж быть до конца честной, она была бы не против положить голову ему на грудь, закутаться в одеяло, но иногда стоит довольствоваться малым.