На женщине, лежащей на земле, нет ни капюшона, ни маски, но и на рукаве не видно никаких опознавательных знаков. Один из авроров уже совершил такую ошибку, и теперь он мёртв. Впоследствии им крепко вдолбили в голову: не все сражающиеся на стороне Волдеморта были Пожирателями Смерти. Находились и просто сторонники, которые каким-то образом узнавали про битву, и бойцы, ещё не получившие Метку. Кроме того, несколько раз Пожиратели откидывали свои примечательные капюшоны, стараясь выдать себя за союзников. Никому нельзя было верить, если на руке человека отсутствовала орденская или оранжевая повязка.
Она не знает, что именно наводит её на мысль о чужаке, если, конечно, причина не в природном любопытстве и стремлении проверять всё и вся. Но когда Гермиона видит его, дыхание перехватывает так, что лёгкие обжигает, и она заходится кашлем. Оглушающий грохот в окружающей их тишине. С первого раза заклинание не выходит, но, когда Люциус понимает, что к чему, и поднимает свою палочку, она умудряется произнести Ступефай прежде, чем Малфой договаривает то, что собирался.
Она неверяще смотрит, как противник падает, и продолжает яростно кашлять в рукав, но не отводит широко распахнутых глаз. Почти ждёт, что вот сейчас он поднимется и отправит её в ад. Гермиона нервничает сильнее, чем во время открытого сражения, и совершенно не понимает, что ей делать с собой. Или с ним.
Нужно кого-нибудь найти? Уведомить Орден или вышестоящих магов? Убить его?
Она украдкой оглядывается вокруг и поднимается с земли. Когда Гермиона выпрямляется, сердце бешено стучит, потому что враг знает — она идёт к нему. Это Люциус Малфой, и он знает, что она приближается. Оцепеневший и ждущий всего в десятке шагов от неё.
Но на деле всё не так. Гермиона моргает двадцать секунд кряду, прежде чем оказывается в состоянии пошевелиться. Её встречает перекошенное злостью лицо Драко Малфоя, и честно говоря, ей следовало бы догадаться раньше. В конце концов, Люциус в Азкабане. А Драко был достаточно близко, чтобы Гермиона могла рассмотреть оранжевые концы крепко повязанной ленты, сообрази она взглянуть хоть на что-то, кроме светлых волос.
— Вот чёрт, — бормочет она и касается этих самых концов, дабы окончательно удостовериться.
Она подумывает оставить Малфоя так — в конце сражения его кто-нибудь найдёт, но прекрасно понимает: это будет хуже того, что она уже натворила. Гермиона стоит и пялится на его нелепую позу ещё пару секунду, а затем снимает заклятие.
Он движется молниеносно. Намного стремительней, чем Гарри, Рон или любой другой, кто не использует метлу. Малфой быстр настолько, что Гермиона оказывается на земле прежде, чем понимает, что причина падения в нём, а не в стороннем заклинании. Сам он появляется в поле её зрения чуть позже, но она всё равно не успевает откатиться в сторону.
Его колени — тяжёлые и костлявые — вжимаются в её бедра. Его рука — на её груди, и, без сомнения, Малфой чувствует дикое биение её сердца, палочка впивается в кожу на её шее. Его лицо искажено презрительной гримасой, а глаза такие тёмные, что в голове мелькает мысль: стальной серый цвет радужки холоден и вместе с тем так же горяч. Волосы лезут Малфою в глаза, ветер развевает светлые пряди.
— Что. Мать твою. Ты творишь? — он просто кипит от ярости.
— Я приняла тебя за другого, — вспыхивает в ответ Гермиона, потому что Малфой должен понять — она не Паркинсон, не одна из его подружек, и не будет терпеть его ругань.
Кто именно имеется в виду, объяснять не надо, его лицо озаряется пониманием и тут же мрачнеет. Гермиона сопротивляется болезненному движению его коленей, отпихивает его неподвижное плечо и втыкает палочку в основание горла. Они смотрят друг другу в глаза и видят там только обоюдную жгучую ненависть.
— Если ты не в состоянии разглядеть большую, яркую, оранжевую тряпку на моей руке, Грейнджер, тебе здесь не место.
— Можно поспорить, что это тебе с ней здесь не место, — учитывая ситуацию, она кричит слишком громко, но её тошнит от Драко Малфоя, указывающего, где ей быть.
— Вот оно что? Специально меня оглушила, злишься, что я тут, и не смогла удержаться от этой нелепой, больной идеи, пришедшей тебе в голову?
— Умоляю тебя, Малфой. Ты не стоишь даже движения палочкой. А если бы стоил, это было бы не Оглушающее заклятие — я бы отправила тебя туда, куда ты отправил Дамблдора. И где тебе самое место, — она шипит сквозь зубы, до упора вдавливая палочку ему в горло.
Лицо Малфоя кривится ещё больше, он наклоняется вперёд, вжимаясь сильнее, и Гермиона знает: то, что он сейчас произнесёт, будет ужасно. Он открывает рот, его глаза горят ожиданием, которому не суждено оправдаться.
— Можете мне объяснить, почему вы лежите тут посреди битвы, наставив друг на друга палочки? — мелькает оранжевая лента, а отдалённо знакомое лицо перекошено от злости и неприязни.
Малфоя стаскивают с неё, но он не сразу расцепляет пальцы на её рубашке и тянет Гермиону за собой. Едва заметив это, он отшвыривает её обратно на землю. Разворачивается, отпихивает схватившего его мужчину, и лишь секунды отделяют Малфоя от того, чтобы не высказать всё, что он думает.
Раздается крик, и аврор падает, мёртвый. Малфой затравленно крутится, и с его губ срывается отнюдь не Ступефай, а Авада Кедавра. Гермиона пялится на него с земли, всё ещё задыхаясь и слушая его тяжёлое дыхание.
Он облизывает губы, опускает палочку и смотрит прямо на Гермиону — убийца. Малфой испуган, но это не тот шок, который испытываешь, произнеся Непростительное в первый раз. И Гермиона понимает, даже если это всего лишь второй случай, он слишком спокоен. Пусть Гарри был прав, говоря, что на той башне Малфой не зашёл настолько далеко, чтобы кого-нибудь убить, но вот сейчас это утверждение было бы ошибкой.
Малфой отворачивается и исчезает за дымной завесой, оставляя её с двумя трупами и кашей в голове.
День: 238; Время: 8
Джинни — одна из самых сильных девушек, которых знает Гермиона, но слишком молода и полна надежд даже по её меркам. У неё крутой нрав и яркая внешность, помогающие создавать хорошую видимость. Но Гермиона наблюдает за подругой и видит, как от нехватки новостей о Гарри и Роне ту ломает снова и снова. Джинни жаждет получить хотя бы письмо, и это волнует её гораздо сильнее, чем она хочет показать.
Она любит Гарри. Всегда любила. Но на войне нет места такому чувству, и Гермиона начинает это понимать. Джинни спит с Симусом в ту ночь, когда Финниган оказывается подшофе, а она…
Что ж, Гермиона не уверена, зачем Джинни так поступила. Может, это была своего рода месть за причинённую боль, а может, взыграло любопытство… Тем не менее, помятая и растрепанная, подруга вылетела из спальни в два часа ночи.
Она заперлась в своей комнате и проплакала три дня подряд. К тому моменту, как Фред с Джорджем прознали о случившемся, Симус был уже далеко. И слава Мерлину, что Молли, Артур и другие старшие братья остались в неведении.
Она стоит на пороге комнаты Гермионы — в лунном свете её волосы полыхают оранжевыми и красными бликами. Стрелки на часах застыли между тремя и четырьмя часами утра, тянется пятый день с тех пор, как Гермиона вернулась. Вечером ей нужно обратно в Малфой-мэнор, и только Бог (или Грюм) знает зачем.
Джинни движется размеренно, как на автомате, но, не сдержавшись, падает на кровать, зарываясь под одеяла. Обычно Гермиона поворачивается спиной к тем людям, с кем делит постель, — она терпеть не может, когда ей дышат в лицо. Но этот случай исключительный, и она обвивает рукой хрупкие плечи.
Джинни такая холодная, будто только что вернулась с улицы, и Гермиона с трудом может уловить биение жизни под этими косточками. Она легонько пощипывает кожу на лопатках у подруги так, как той нравится, и придвигается ближе, чтобы устроиться вдвоём на одной подушке.
— Он не должен узнать, — Джинни снова начинает плакать и крепко обнимает Гермиону.
Та обхватывает голову подруги и пропускает длинные рыжие пряди сквозь пальцы. Она даёт Джинни выплакаться, сверля глазами чёрную стену, которая при свете дня окажется голубой.
