Гермиона окидывает Джинни сердитым взглядом и сопит.

— Я имела в виду, что испытываю к нему некие чувства. Затем, перед тем как выпихнуть меня из беседки, он… Джинни!

— Прости. Я просто радуюсь, что влюбилась в того, кто не станет признаваться в своих чувствах, заявляя, что он не является шлюхой.

Губы Гермионы дёргаются, в ней начинает пузыриться смех, и она толкает Джинни в плечо.

— Он спросил меня: а что, если он сам такой, а потом сказал, что он не такой, но имел в виду скорее буквальное… Я никогда не говорила, что мы… обычные.

— Это ещё мягко сказано, — улыбка Джинни не спеша тает, и обе подруги поворачиваются к окну. — Страшно, да?

— А ещё глупо, и раздражающе, и… много чего ещё. Но с этим ничего не поделать. Будто я бессильна, и… это больно. Вряд ли это должно приносить боль.

— Но так бывает в любом случае, — пожимая плечами, шепчет Джинни. — Иногда больно настолько, что хочется вырвать это чувство из себя. Но ты этого не делаешь, потому что оно того стоит. Переставая перевешивать боль, оно теряет свою ценность.

— Я бы хотела в этой жизни чего-нибудь попроще…

— Гермиона, ты влюбилась в Драко Малфоя. Ты явно не стремишься к простоте.

Она теребит на пальце отошедший кончик пластыря, на котором налипли пух и ниточки из одеяла.

— Он сказал, что любит меня, — Гермиона знает, что уже говорила это, но чувствует необходимость повторить им обеим. Ведь Драко Малфой тоже в неё влюбился.

Она не знает, что делать со словами, которые продолжает твердить, и чувствами, которые в ней при этом возникают. Не знает, в какой уголок души их спрятать, поэтому и продолжает за них цепляться. И ещё за то, что ей больше не надо прощаться. Что испытывать такие эмоции — нормально, ведь даже если никто этого не понимает и не принимает, понимает и принимает он — во всей их сложности и запутанности, постичь которые способен только Малфой. Что, может быть, теперь у них есть шанс, который они выцарапали, удерживая этот мир на своих плечах.

Джинни смотрит на неё — Гермиона щекой чувствует её пристальный взгляд.

— Ну, он же не настолько идиот. Конечно, да.

Она краснеет и мотает головой. Джинни говорит об этом так, словно это что-то простое, а не то, что встряхнуло до основания весь мир Гермионы. Может быть, она находилась слишком близко к нему и потеряла общее представление в мелочах. Возможно, отступи она дальше, позволь себе сохранить дистанцию, то всё бы поняла ещё до его слов. Иногда ей казалось возможным подобное, виделось, что отношение Драко выходит за рамки привязанности и заботы, но это случалось тогда, когда она сама признавалась себе в собственных чувствах. И начинала думать, что надежда застит ей глаза. Что отчаянное желание истинности этого складывало кусочки происходящего в любовь. Любовь. И может, это и в самом деле просто, но Гермионе кажется, что это самая сумасшедшая штука из всех возможных. В прекрасном смысле. В том самом, в котором огонь светит и греет, при этом ничего не разрушая. Это невероятная, прекрасная штука.

Ветер бросает листья в окно, заставляя отражение комнаты растворяться во внешнем мире. Гермиона повыше натягивает одеяло, колени Джинни прижимаются к её ногам, и обе подруги снова теряются в своих мыслях.

День: 1571; Время: 7

Гермиона нервничает. Заходя в его палату в первый раз, она не настолько сильно переживала, ведь гораздо важнее ей было просто взглянуть на него. Взглянуть и убедиться, что с Драко всё в порядке. Сейчас же Гермиона не может унять нервозность и страх — совсем не тот, к которому она привыкла. А тот, который заставляет её испытывать Малфой, потому что происходящее для них в новинку, но они его признали и больше не игнорируют. Она ощущала это месяцами, знала на протяжении долгого времени. Отдавала себе в этом отчёт настолько, что иногда даже проговаривала всё мысленно, а через пять минут убеждала саму себя, что это ложь, лишь бы только справиться с этими переживаниями.

А теперь знает он. Гермиона стояла там, потерянная и напуганная, и те слова вырвались из её груди. Она должна была хоть как-то рассказать ему, на всякий случай, — ей было важно, чтобы он знал, чем бы это впоследствии ни обернулось. Точно так же, как он сам захотел, чтобы узнала она.

Речь не о войне, не о комфорте, не о том, чтобы цепляться друг за друга, как за единственное живое существо. Речь о том, чтобы держаться, сражаться, потому что это она и он, и так уж случилось, что это что-то да значит. Они оба были слишком уязвимы перед безнадежностью ситуации. Невольно отбросили безразличие и ступили на самый край. Она по-прежнему не уверена, не сорвутся ли они вниз, но пути назад больше нет.

Шагнув в палату, она видит, что Драко сидит на кровати и зашнуровывает ботинки. Он поднимает голову, чтобы посмотреть на посетительницу, и сдувает чёлку, мешающую обзору. Гермиону выпишут через час, и перед уходом из больницы она хотела с ним увидеться, пока он куда-нибудь не исчез, продолжая злиться. Тот факт, что Малфой уходит, означает, что он совершенно точно не находится под действием зелий, а значит, вряд ли будет спокоен и дезориентирован.

— Я думала, тебя не выпишут до завтрашнего утра?

— Да, но… С каких это пор я подчиняюсь приказам? — откликается он с толикой горечи, и Гермиона гадает, связано ли это с ней.

— Действительно.

Он выпрямляется и отбрасывает пряди с лица.

— Ты подстригла волосы.

— Да. Они… Обгорели той ночью. Так что я их обрезала, — она инстинктивно поднимает руку и касается остриженной по плечи копны. — Ты выглядишь лучше.

— Похоже на то.

— Почему они не смазали бальзамом эти царапины? — она касается своего лица в тех местах, где у Драко под щетиной скрываются ссадины.

— Наверное потому, что это не казалось чем-то важным в масштабе всеобщей катастрофы. Думаю, я получил их, когда врезался лицом в дерево, — сердито откликается он.

— Всё ещё злишься, да?

— У тебя не было права так поступать, и ты об этом знаешь.

— У меня были все права.

— Нет, не было. Грейнджер, я самостоятельный человек, которого не надо контролировать. Это была моя жизнь, моё решение и…

— Это было…

— Закрой. Свой чёртов рот. Хоть раз в жизни, Грейнджер. Ты предала моё доверие…

— Что? Малфой, я не предавала твоё доверие! Я…

— Ты воспользовалась моментом… Нет, молчи. Ты воспользовалась моментом, когда я удостоверялся в нашей безопасности, и запустила в меня заклинанием. И потом заставила меня сделать то, что я совершенно точно делать не хотел, а ведь я тебе верил. Ты предала моё доверие.

— Ничего подобного! Я сделала то, что было для тебя правильно: сам ты был таким идиотом, что не мог понять, как именно надо поступить, — кричит она, тыча пальцем в его сторону, ведь всё совсем не так.

Малфой вдруг ухмыляется — резкая смена его настроения даёт повод усомниться, что у него действительно нет травмы головы.

— Твоё гриффиндорское сердечко просто не выдерживает таких слов.

— Они полны драматизма, — но не лишены правдивости, и часть неё переживает по этому поводу.

Драко пожимает плечами.

— Возможно. Но я был настолько взбешён, что хотел вцепиться тебе в горло.

— Однако ты этого не сделал.

— Нет. Не сделал, — он внимательно смотрит на неё. — Если бы кто-то не выполнил то, что должен был сделать я, я бы до сих пор злился, что ты вынудила меня поступить против моей воли.

— Ну, там, в беседке, я тоже не хотела никуда уходить. И вообще-то именно ты буквально вытолкнул меня за дверь, — её сердце бешено колотится, слова набатом стучат в ушах.

— Да, — и судя по той лёгкости, с которой Драко отвечает, он уже это обдумывал. И пусть эта мысль его не успокоила, по крайней мере, он осознал: у него было не так уж много прав злиться из-за её поступка, раз он сам повёл себя точно так же.

Она уж хочет поинтересоваться, кто же лицемерит теперь, но сдерживается. С трудом.

— Так значит, ты на меня больше не сердишься?