Они оба переводят взгляды на неё — очевидно, что смех имеет отношение к ней, — и Гермиона тут же преисполняется подозрениями:

— Что?

— Адам интересуется, не принесёшь ли ты ему попить.

Ей приятно, что эти двое знают её настолько хорошо. Гарри и Малфой обмениваются сначала понимающими, а потом неловкими взглядами, словно только сейчас сообразили, как близко её знает каждый из них. Гермиона предполагает, что потребуется какое-то время, прежде чем они привыкнут, что их связывает не только война, но и она. Или по крайней мере… Гермиона хмыкает про себя, заглушая собственные мысли.

— Адам и сам прекрасно справится.

Когда Гарри поставил банку с краской перед ней и другой девушкой, Элисон, именно Адам поспешил проинформировать их: это всё потому, что покраска — женское дело, в то время как ремонт крыши больше подходит для мужчин. Драко тогда прислонился к стене, будто в предвкушении представления, а Гарри схватил парня за плечо и подтолкнул в сторону двери. Гермиона лишь успела попросить его отыскать кисть, когда Гарри молниеносно захлопнул за ними створку.

— Ты закончила с покраской? — спрашивает Гарри. Она снова задерживает дыхание, видя, что друг поскальзывается, и протягивает руку, словно сможет смягчить его падение на землю.

— Хочешь, чтобы я ушла? — почувствовав недовольство в его голосе, она сердито на него смотрит.

— Ты стоишь над душой, — откликается Драко, всецело занятый дранкой.

По дороге в дом она раздражённо бормочет себе под нос.

День: 1521; Время: 18

Дождь начинается во второй половине дня: грохочет гром, а сгустившиеся тени напоминают о том, что электричества в доме по-прежнему нет. Трое новичков возвращаются со свечами, явно недостаточным для их компании количеством пива и запечатанным конвертом для Драко. Гермиона пялится на бумагу так, словно обладает рентгеновским зрением, Малфой же бросает нераспечатанный конверт в сундук, который перетаскивает в её комнату.

Гостиная выглядит относительно прилично и смотрится странно на фоне остальных помещений. Ребята успели починить крышу в гостиной и на кухне, но краски хватило лишь на одну комнату. Она выглядит чисто, пусть пол и покорежён, а потёки пятнают потолок, и каким-то образом здесь светлее, чем должно было бы быть с таким уличным освещением.

Они ужинают консервированной едой — холодной и по большей части мерзкой, но пиво помогает немного отогреться. Гермиона обменивает вторую бутылку на свитер, и Гарри смотрит на подругу так же, как бывало после квиддичных побед. Их юные соседи, подшучивая друг над другом, решают завтра купить ещё краски, и их смех создаёт непрерывный фоновый гул. Элисон фотографирует, хотя Гермиона уверена: Драко хмурится на каждом снимке, а её собственные волосы выглядят, словно какое-то дикое животное. Отказываясь рассказывать о Кладбищенской битве, Гарри напрягается, но с воодушевлением реагирует на вопросы о Хогвартсе.

— А зачем вы использовали Оборотное зелье? — все поворачивают головы к Драко, пусть и по разным причинам. Малфой почти всё время молчал с тех самых пор, как отнёс сундук в спальню, но прервал слишком заумные объяснения Гермионы по поводу варки этого зелья, не имея ни малейшего представления, зачем оно им понадобилось.

— Чтобы собрать информацию, — быстро отвечает Гермиона, заставляя себя не смотреть на Гарри — Драко слишком наблюдательный.

— Ну, да… Гермиона превратилась в кошку.

Она сердито косится на друга: она рассчитывала, что он сменит тему или, по крайней мере, никогда — никогда — не упомянет этой детали. Никогда.

— Ну, Гарри…

— Погодите… Я думал, превратиться при помощи Оборотного зелья в животное невозможно? — Жабьен прерывает её попытки вспомнить в отместку какой-нибудь неловкий эпизод.

Она понятия не имеет, почему этого волшебника зовут Жабьен, но когда она отказалась его так называть, он наотрез отказался говорить своё настоящее имя.

— Это невозможно, — отвечает она, глядя на него угрюмо, но, наверное, парень ещё к ней не привык.

— Всё прошло не очень хорошо, — Гарри хихикает, и она ощутимо тычет его пальцем в рёбра. Он ойкает от боли, потирает ушибленное место и улыбается подруге. — Ладно, ладно… А как насчёт тролля?

Гермиона на секунду замирает и, глядя на свои колени, расплывается в улыбке от воспоминаний. Гарри рассказывает эту историю юным аврорам, Гермиона добавляет кое-какие детали в повествование, наблюдая за лицом Гарри вместо того, чтобы следить за чужой реакцией. Они всегда с чем-то сражались: она, Гарри и Рон. Вся их дружба основана именно на этом: опасность, угроза, война, смерть, борьба, выживание. Она думает о том, что им надо бы привыкнуть к этому — к нормальному существованию. Ремонту крыш, перекусу во время отдыха, выпивке в пабе. Нормальная жизнь приводит их в шоковое состояние.

Ей кажется: им нужно напоминать о том, как всё начиналось, и почему должно закончиться хорошо. Дружба, сложившаяся из таких жутких элементов, основанная на абсолютной необходимости спасения друзей, обязана пережить те самые опасности, из которых произросла. Просто должна, несмотря ни на что.

И Гермиона остаётся в гостиной, пока свечи, размещённые в стратегически продуманных местах, не догорают до половины, за окном не сгущается ночь, а буря не грозит унести их всех. Она остаётся до тех пор, пока не начинает зевать чаще, чем говорить, и тогда Гарри поднимает её с дивана и подталкивает в сторону комнаты. Авроры не обращают на Гермиону особого внимания, рассказывая о том, как они сдавали в Министерстве СОВ и ЖАБА, и Гарри смеётся, когда, потягиваясь, она спотыкается. Она недовольно смотрит на него, но тут же улыбается, потому что сейчас лицо друга выглядит менее суровым, а глаза не кажутся такими тусклыми, как обычно.

Несколько часов спустя после ухода Драко, когда пиво закончилось, а смех всё ещё отражается эхом от стен коридора, она находит Малфоя, погрузившегося в раздумья над своим блокнотом. Он даже не смотрит в её сторону, когда она, промокшая от влажного воздуха, в измождении валится на кровать. Она наблюдает за ним из-под одеяла, слишком толстого для летней поры, и слишком тонкого — для зимней, и если не брать в расчёт его чуть прищуренные глаза, он едва ли обращает на неё внимание. Гермиона засыпает, даже не успев задуматься о полученном им конверте.

День: 1522; Время: 8

Она приходит в себя от скрежета и скрипа половиц, резко садится, её рука, хлопнув по груди, взлетает к прикроватной тумбочке. Она сдувает с лица волосы, её палочка нацелена туда, откуда доносился звук. Драко продолжает сушить волосы, на его лице мелькает весёлое выражение. Иногда сны заставляют Гермиону бояться каждого шороха.

— Я прошёл уже полкомнаты, пока ты проснулась.

— Ну, да… молчи, — бормочет Гермиона, бросает палочку на пустую половину кровати и откидывается на жёсткий матрас.

— Электричество восстановлено.

— Наконец-то.

— Жабьен приготовил завтрак.

— Яйца по-жабьи. М-м-м.

— Ты специально превратилась в кошку при помощи Оборотного?

— Н… — она осекается.

Она мрачно сверлит взглядом потолок и потирает лицо. Вот почему Малфой завязал разговор — чтобы поймать её на привычке что-нибудь ляпнуть. Он решил, что Гермиона может проговориться, не обратив на это внимания. Конечно, он хорошо её знает, но не могла же она настолько туго соображать.

— Ты действительно хочешь знать? — она почти что чувствует, как ползут вверх его брови: Малфой бы не спросил, не будь ему любопытно. Она же тоже отлично его знает. — Нет.

— Я так и думал. И в чью кошку ты превратилась?

— Э-э-э…

— Всё, что начинается с «э-э-э», обычно оказывается ложью. Попробуй ещё раз.

На этот раз Гермиона поднимает голову и сердито смотрит на Драко.

— Может быть, я пытаюсь вспомнить.

— Хорошо.

— Миллисента Бул…

— Скажи мне, что Поттер, Уизли или кто-то из мелких гриффиндорцев не превращался в меня, — он произносит это так требовательно, что Гермиона вглядывается в него пристальнее.