Смешно, как же изменилась жизнь. Всё начиналось с сидения с друзьями на крыше; в крови тогда бушевало возбуждение от предвкушения грядущего представления и от совершения чего-то недозволенного. А теперь, годы спустя, в чужой стране, жизнь полностью переменилась, включая и саму компанию, а вот волнение осталось прежним. Потому что Драко стоял рядом с Гермионой Грейнджер, и будь он проклят, если всё в его жизни не выступало против этого момента. Против того, чтобы её ладонь снова и снова дотрагивалась до его руки, а её грудь прижималась к его всякий раз, когда один из них шевелился. Её волосы чуть касались его плеча и шеи, повинуясь порывам ветра или же когда она двигала головой, чтобы рассмотреть яркую вспышку. В скудном пространстве между ними становилось жарко.
Он чувствовал себя совсем как мальчишка, творящий нечто непозволительное. Как, например, в те разы, когда они с Гойлом на мётлах подлетали к купальному домику в поместье Крэбба, чтобы подсмотреть, как переодеваются старшие кузины Гойла. Или как в любой другой подобный эпизод из своей юности — Драко слегка подался вперёд, чтобы почувствовать прикосновение выпуклости её груди.
Это была Гермиона Грейнджер. И совершенно точно ему это нельзя было делать. Но Драко почти не мог сдержаться, ведь разве она что-то понимала? Что она знала о его любопытстве? Да ничего. И если он на секундочку прижмётся, чтобы оценить, как эта часть её тела ощущается в контакте с этой частью него самого, то какой тут может быть вред?
Малфой посмотрел на Гермиону и её затенённое лицо — в её зрачках отражалось небо — и поднял глаза. Она снова коснулась его груди, на этот раз сама. И Драко вновь перевёл взгляд на Грейнджер. Она не отрываясь любовалась фейерверком, но вот её ладонь дотронулась до его руки раз, другой, а её мизинец уцепился за его.
Драко почувствовал, как его глаза изумлённо расширились, и быстро уставился на небо, ничего там не видя. Он лишь ощущал тепло грейнджеровского пальца и думал о том, когда же она собирается его отпустить. Но Гермиона не шевелилась — лишь мягко держалась за него. Драко моргнул, сглотнул и покрепче ухватился за мост другой рукой.
У него не было ни малейшего представления о мотивах поступка Грейнджер. Или о том, почему же он сам не вырывается. Или почему произошедшее так его впечатлило — ведь это всего лишь мизинец… Но это был не просто палец. Это была Грейнджер. Грейнджер, и это меняло всё.
Он медленно, с опаской опустил глаза на Гермиону, уверенный, что она наблюдает за ним, оценивая реакцию. Но даже если так и было, Грейнджер уже отвела взгляд. Её щёки окрасились розовым, а в глазах отражался её любимый вид фейерверка.
Звуки маггловских устройств, делающих залпы, стали громче, выстрелы стремительно следовали один за другим, и Драко оторвался от Гермионы, чтобы посмотреть представление. По мере наращивания темпа толпа вокруг начала радостно гудеть, свистеть и хлопать, ночь наполнилась красками и волнением. Палец Грейнджер сжался вокруг его собственного. И Драко на мгновение покосился на неё — румянец на девичьих щеках стал темнее, губы слегка изогнулись в улыбке. И когда шоу достигло своего пика, он ответил на пожатие, осторожно и быстро. Он почувствовал в мизинце собственное сердцебиение, а может, это был её пульс — как бы там ни было, это ощущение присутствовало. У Драко пересохло в горле, палец Гермионы был тяжёлым и тёплым, а огни — прекрасными.
Ванная комната, сегодняшний день
Драко собирался убраться отсюда. Световое шоу уже подходило к концу, когда он отлепился от стены, пытаясь прикинуть, как долго ему придётся продвигаться на юг, чтобы вывернуть к дороге, не столкнувшись с репортерами, но тут у него на пути вырос человек, которого он никогда прежде не видел. Оказалось, что несколько изданий имело разрешение на проведение съемки в помещении. И после фейерверка настало время фотографироваться.
И вот теперь Малфой расправлял подол рубашки в ванной комнате, стараясь разгладить складки на ткани. Он думал о том, как нелепо устраивать фотосессию в конце вечера, и свидетельством этих мыслей был непрерывный поток приглушённых ругательств и проклятий в адрес Министерства и его дружков. Драко было вовсе без надобности, чтобы его растрёпанная физиономия появилась в самых известных европейских изданиях — это же такой удар по восстановлению имени Малфоев. Чёрт, по очищению его собственного.
Покидая ванную комнату, Драко кипел от раздражения, отдавая себе отчёт в том, что он сделал с одеждой всё возможное. Он осторожно провёл ладонью по волосам, словно три ярда от раковины до двери могли отразиться на его прическе.
— Они уже начали расставлять людей.
Удивленный её появлением, Драко поднял глаза и убрал руки от головы. Он кивнул Гермионе, намереваясь её обойти, но она стояла посреди узкого коридора, так что ему пришлось по-дурацки застыть прямо перед ней. Блики света сверкнули на её ногтях, и Малфой отвёл взгляд от её лица — Гермиона взялась за его галстук, потянула и полностью распустила узел. Он снова посмотрел на неё, но её глаза были сосредоточены. На секунду Гермиона ушла в себя, перекидывая полоску ткани, но улыбнулась, ловя её снова. Она затянула узел, поправила на шее петлю и подняла взгляд на Драко, проверяя, не повязала ли она галстук слишком туго. Малфой смотрел на неё в ответ, и Грейнджер решила, что всё в порядке. Она провела по галстуку ладонью, оставляя на груди Драко тепло, подоткнула ткань под награду, которую аккуратно устроила прямо напротив сердца.
Гермиона вскинула руку к его волосам, и Драко полностью сосредоточился на ощущении её пальцев в своих прядях. Он знал, что с его прической всё хорошо — сам в этом убедился, рассматривая своё отражение в зеркале, к тому же он только что снова пригладил волосы — и знал, что дело вовсе не в тех причинах, которыми пыталась прикрыться Гермиона.
Он давно её не видел. Грейнджер была слишком занята, бегая с одного мероприятия на другое. За последние несколько месяцев Драко встретил её лишь трижды — после финальной битвы, в тот день, когда она пришла сообщить о награде, и когда забежала на минутку, чтобы удостовериться, что Малфой придёт. Ей приходилось иметь дело с войной и её последствиями, и честно говоря, Драко не особо возражал. Ему нравилась тишина мэнора, несмотря на то, что особняк был распотрошён, а некоторые комнаты оказались полностью разрушены. Он привык к тишине. Тишина — это хорошо.
Не то чтобы они с Грейнджер отличались разговорчивостью. Они могли часами бродить, не произнеся ни слова, — по крайней мере, мог он, а она сдавалась спустя какое-то время, — и обычно в этом просто не было никакой нужды. Они оба были чрезвычайно наблюдательны — её прозорливость стала для него сюрпризом — и им не требовалось постоянно болтать, чтобы знать, что имеет в виду собеседник. Мимика, язык тела — любого человека можно было прочитать. Драко всегда этим пользовался. Множество людей озвучивали слова, которым противоречил язык их тела, так что такое умение было полезным. Так было с его отцом.
Кончики её пальцев коснулись его уха — Драко не знал, случайно она так сделала или нарочно — и её рука соскользнула на его плечо. Она стряхнула несуществующую пылинку и улыбнулась. Шум в главном зале нарастал ежесекундно, и, похоже, Гермиона обратила на это внимание — она повернулась к ванной комнате.
Малфой был почти уверен: её друзья знали о том, что во время войны она приходила к нему за информацией. Он в этом почти не сомневался, учитывая те взгляды, которые они бросали на него этим вечером и те, которые не бросали. Но между ним и Грейнджер по-прежнему возвышались барьеры, пусть даже они каким-то образом умудрились сломать большинство из тех, что с таким упорством выстраивали во времена своей юности. Она вторглась в его мир во Франции, но для неё это мало что изменило. Теперь роли поменялись, и существовала масса вещей, которые останутся неизменными для Драко — здесь.
Так что она направилась к ванной комнате, а Малфой двинулся по коридору и сделал вид, будто не видит того, как она провожает его взглядом, стоя у двери.
