Двигаясь позади нее, он издал звук, которого Гермиона никогда от него не слышала, и она отчаянно ждала, чтобы проснуться или полностью раствориться. Она вздрогнула, когда он погладил ее задницу, но его это не смутило. Она почувствовала, как более грубая подушечка его большого пальца скользнула по коже, прежде чем он обхватил ее ладонью. Она тяжело вздохнула, заставляя себя не тереть бедра друг о друга, и до белых костяшек пальцев сжала край стола.
— Наклонись вперед, полностью.
Она остановилась, зная, какой вид ему обеспечит такая поза, и ахнула, когда он ладонью шлепнул ее по заднице. Это вызвало искру в ее кипящей крови, и она была в опасной близости от возгорания. Она скользнула руками по столу, наклоняясь вперед, пока грудью не прижалась к полированному дереву. Он кончиками пальцев коснулся внешней стороны ее бедра, задумчиво постукивая. Носком ботинка он сдвинул каждую ее ногу, чтобы она расставила их шире.
— Заведи руки за спину и возьми себя за запястья. Хорошо, Грейнджер.
Ее шея напряглась оттого, что она держала голову над столом, но затем его рука оказалась у нее на затылке, поворачивая ее лицом к правой стене. Он мягко толкнул ее, пока ее щека не прижалась к столу, а затем отвел руку. Единственным звуком в комнате было ее учащенное дыхание, и она закрыла глаза, зная, что он смотрит на нее. Она услышала шелест его одежды, а затем снова наступила тишина.
— Последние несколько дней с тобой было слишком трудно, питомец, — тихо сказал он. — Мне придется действовать жестче, чем я изначально планировал.
Гермиона сделала глубокий вдох, когда внутри всколыхнулась дюжина эмоций, и взвизгнула при первом же ударе линейки. Распахнула глаза на втором, пальцами впилась в кожу на третьем. О боже. Это жалило так же сильно, как она и думала, эхом разносилось по всему помещению, пока линейка снова не опустилась. Он резко шлепнул поперек, попеременно ударил по правой стороне, по левой, по обеим. На седьмом у нее вырвался стон, а на восьмом он обрушился с такой силой, что она хлопнула руками по столу.
— За спину, — хрипло приказал он, и она, хватая ртом воздух, снова сцепила запястья на пояснице.
Жар разливался по ее заднице, становясь все горячее, и Гермиона могла поклясться, что с каждым ударом линейки та становилась тяжелее. Это соответствовало нарастающему темпу ее возбуждения, накручиваясь так туго, что было больно. Она зажмурила глаза и сжала губы, представляя, как он должен выглядеть у нее за спиной. Его рукава были закатаны, предплечья двигались, он крепко сжимал линейку, а ее щеки заливал румянец. При новом ударе она гортанно застонала и заскулила от боли при следующем. Ее губы раскрылись в крике, когда линейка ударила сзади по бедрам. Она вскочила, тяжело дыша, инстинктивно уворачиваясь от него.
Он положил руку между ее лопатками, увлекая обратно вниз. Она еще сильнее повернулась, чтобы посмотреть на него, но у нее закружилась голова от переизбытка пронзающих ее ощущений. Она тяжело вздохнула и заложила руки за спину. Линейка опустилась в тот момент, когда она это сделала, и он замурлыкал, когда ее спина естественно изогнулась, подталкивая к нему задницу. Она чувствовала себя легкой и неподвижной, как надвигающаяся буря, но тяжелой от талии и ниже, с горящими ягодицами и неистовым желанием.
Последний шлепок линейки раздался в помещении, посылая толчок боли и удовольствия по каждому нерву. Гермиона затаила дыхание, но ничего не последовало. Она судорожно выдохнула, а затем вдохнула, ее руки расслабились. Задницу покалывало, жгло и припекало, и Гермиона погрузилась в ощущение, что все происходящее было правильным.
Малфой провел ладонью по ее ноющей заднице, затем нежно погладил. Она втянула горячий воздух, облизнула губы и подождала, пока его пальцы скользнули вдоль щели и спустились к бедрам. Она отчаянно хотела, чтобы он прикоснулся к ней там, где она в нем больше всего нуждалась. Услышать, как расстегивается пряжка ремня, или чтобы он притянул ее к себе и снова поцеловал. Она была слишком мокрой и знала, что он это видел. Он точно знал, какие чувства в ней пробудил.
Все ее тело обмякло, когда он оставил внутреннюю часть ее бедер, переключившись на подол юбки. Она опустила руку, чтобы приподняться, пошатываясь от недостатка сил, и к лицу вернулся жар смущения. На короткое время она забыла обо всем.
Малфой одернул юбку, скользнув по ее ногам костяшками пальцев. Его грудь едва касалась ее спины, и она чувствовала его дыхание у своего уха. Гермиона попыталась сглотнуть, найти воздух и посмотреть прямо. Она чувствовала себя под кайфом и ждала, когда странное спокойствие рассеется, чтобы начать беспокоиться о том, что сказать и сделать. И где найти ближайшее место, чтобы побыть в одиночестве пять минут.
Почему он не…
— Встреча возобновится через тридцать минут. — Его голос был хриплым, когда он вернулся к своему креслу, все еще держа в руке линейку. — Если ты голодна, тебе следует что-нибудь съесть прямо сейчас.
В списке приоритетов на данный момент голод был слишком далеко, чтобы даже помнить это определение. У них было тридцать минут — почему они остановились? Она обратила внимание на выпуклость на его брюках, когда он засовывал линейку в портфель, но ее отвлекло то, что он оттуда вытащил. Снитч был неподвижен, когда он положил его на стол. Гермиона удивленно уставилась на него, когда гул крови начал медленно исчезать. Малфой нацарапал что-то на пергаменте, и она отступила на шаг, вздрогнув, когда юбка потерлась о ее чувствительную задницу.
Она сжала бедра, сдерживая стон, поднимающийся из груди. Соски были твердыми, напряженными, все тело пульсировало. Она была возбуждена как никогда, и если сейчас что-нибудь не сделает, то расколется, лопнет, растает.
Малфой оторвал кусок пергамента, сложил его. Она помнила прикосновения этих длинных пальцев, прикосновения его губ к ее губам, каждый удар линейки. Она чувствовала радостное возбуждение, выходящее за рамки земного притяжения, смущение, нервозность, возбуждение.
Малфой закрыл верхнюю половину снитча и постучал по ней палочкой. Крылья взмыли вверх, и снитч завис, прежде чем облететь вокруг него. Он положил палочку на стол с пустым выражением лица и вытащил папку из портфеля. Она поймала его взгляд только тогда, когда снитчу наскучила голова Малфоя и он двинулся к ней.
Гермиона трижды сглотнула: он завис перед ней — яркое, яркое золото сияло в ее глазах. «Если хочешь — лови», — сказала ей Пэнси. Гермиона посмотрела на Малфоя, который наблюдал за ней, эта проклятая прядь снова упала ему на лоб, и что-то сжалось у нее в груди.
Казалось, что она пыталась уловить свои желания ужасно долго. Она схватила снитч, крошечные крылышки быстро трепетали, отражая биение ее сердца. Она притянула его к себе, делая шаг к двери, и Малфой улыбнулся. Возможно, она наконец все нашла.
