Гермиона пришла к выводу, что если уж ей надо что-то делать — очередной шаг после промаха с ухом, неправильно подгаданным моментом и тяжестью в груди, которая всё никак не желала рассасываться, — то лучше это делать сейчас. Прежде, чем они погрузятся в молчание и нынешний момент не оставит никаких хороших воспоминаний. Так что она схватила Малфоя за руку и притянула к себе; его взгляд перестал метаться по её лицу и прикипел ко рту. Под таким пристальным взором Гермиона прикусила губу, что выглядело, наверное, не слишком соблазнительно, но такова уж была сила привычки — Малфой смотрел на неё, не отрываясь. Он придвинулся ближе, так, что их носы опять соприкоснулись, и поднял глаза.

Гермиона снова стиснула его опущенные руки — пальцы дрожали, и она не понимала почему. Напряжение, вынужденное бездействие, когда хотелось двигаться, или то, как смотрел на неё Малфой, заставляло дыхание сбиваться. Она склонила голову, прикрыла веки и поцеловала его. Касание уголка рта, скольжение губами по губам — и вот она уже крепко прижалась к нему.

Гермиона думала, что Малфой может застыть статуей, чудесным образом не затонувшей. Может отстраниться, и тогда она не станет настаивать. Может засомневаться, стоит ли отвечать. Но Драко Малфой её удивил.

Одна его рука, скользнув по её щеке, запуталась в волосах, вторая снова оказалась на спине. Малфой с жаром ответил на поцелуй. Набросился на её рот; ладонь обхватила затылок, губы тянули, посасывали, терзали. Он притянул Гермиону ближе и крепко прижал к себе — так, что между телами не осталось даже воды.

Гермиона часто дышала, но кислород, казалось, не поступал в лёгкие; одной рукой она обвила его шею, а второй стиснула предплечье. Малфой обнял её, втянул в рот её нижнюю губу, обвёл языком изгиб. Гермиона не смогла сдержать одобрительных стонов, и Малфой приподнял её повыше — рука скользнула по её спине, задирая футболку. Она обхватила его лицо ладонями, провела языком по его губе. Малфой приоткрыл рот, но не дал перехватить инициативу: наклонив голову, он жадно поцеловал Гермиону.

Пока разум кружился в водовороте ощущений, Гермионе становилось всё труднее игнорировать то, чего ей совсем, совсем не хотелось испытывать. Мышцы в икре свело, как у испуганного ребенка, и боль становилась всё сильнее с каждым движением, что она делала, пыталась удержаться на плаву. Чувствуя соль на языке Малфоя и ловя изданный им звук, Гермиона совершенно не хотела отстраняться.

Она застонала от боли, и Малфой разжал кулак, выпуская её волосы. Неужели это какой-то вселенский замысел? В первый раз он порезался, во второй — у неё свело мышцу, в третий они наверняка взорвутся или что-то в этом роде. Гермиона тянула Малфоя за губу, когда ногу сильно скрутило, и всё тело вздрогнуло от режущей боли. Гермиона чуть-чуть отодвинулась: их дыхание перемешалось, а кончики носов соприкоснулись.

— У меня спазм, — ей казалось важным сообщить об этом, ведь двигать больной конечностью она больше не могла. — Ногу свело. Такое ощущение, что она сейчас отвалится.

Сначала Малфой молчал и не двигался, а затем как-то странно выдохнул. Издал звук, не похожий на «Мне не хватает воздуха», скорее, «Ещё немного, и я рассмеюсь». Гермиона сердито уставилась на него — пусть её глаза по-прежнему оставались закрытыми, она не сомневалась, что Малфой сквозь веки почувствует её негодование. Он отстранился, и она распахнула глаза — лицу без его дыхания стало холодно. Его радужки казались темнее — видимо, сказывались её закрытые глаза, — и она вспыхнула под изучающим взглядом.

Малфой убрал руку — пальцы чуть дёрнули её волосы, стараясь выпутаться. Гермиона выпустила его лицо, задев при этом плечи — так близко он находился, — и опустила руки в воду. Малфой окинул её тем взглядом, которым они всегда обменивались, когда кто-то из них шёл слишком медленно или останавливался передохнуть, и Гермиона сердито зыркнула в ответ. Судя по всему, с тем же успехом, с каким ранее взирала на него сквозь веки, — она уставилась прямо на его припухшие губы.

Наступил один из тех пугающих моментов, когда Гермиона не знала, что сказать, куда смотреть и как двигаться. Сведённая судорогой нога взяла верх над всеми попытками сгладить напряжение, так что Гермиона начала продвигаться к берегу. Она успела сделать три гребка, прежде чем Малфой последовал за ней.

19:40

Малфой опять пялился на неё. Гермиона не знала: то ли он отыгрывался за те разы, что она сама на него таращилась, то ли просто этого не замечал. Жаль, что по его лицу нельзя было с одного взгляда прочесть все эмоции — или хотя бы определить ход мыслей. По крайней мере, он не игнорировал её, как в первый раз, правда, односложные ответы не особо облегчали ситуацию. Вряд ли сама Гермиона вела себя значительно лучше: она была слишком растеряна, чтобы пытаться завязать разговор.

Один эпизод мог быть случайностью. Конечно, они не вдруг оказались так близко лицом к лицу, но та ситуация стала результатом случайной совокупности момента, нервов и гормонов. Ошибкой. Два эпизода… Ну, назвать такое случайностью нельзя, верно? Это уже что-то да значило. Гермиона не понимала, что именно, но явно что-то.

Малфой по-прежнему оставался засранцем. Он делал массу всего, что раздражало Гермиону и вызывало желание стукнуть его по макушке. Она по-прежнему его не знала: не знала, какое его любимое блюдо, какие самые ценные воспоминания, какой чай или кофе он выберет и что вообще из этого пьёт. Зато она знала, как он предпочитает спать, изучила его мелкие ежедневные причуды, выяснила, что он думает о политике, книгах и погоде. Знала, что он ненавидит клубнику, веснушки и отметину на своей руке. Изучила все нюансы выражений его лица, узнала, что он облегчается с грохотом водопада и эротично поедает апельсины. Она вполне хорошо уяснила, что представляет собой Драко Малфой, пусть и не была в курсе всего, что повлияло на формирование его личности, и не знала всей подноготной его характера.

Он ей не нравился. При виде Малфоя в животе не начинали порхать бабочки, сердце не ускоряло свой ритм, а губы не норовили растянуться в глупой улыбке — пусть даже всё это и происходило во время поцелуев с ним. Гермиона вообще не понимала, почему так получалось. Почему ей казалось, что она вот-вот взорвётся, кости будто бы наполнялись воздухом, а голову вело. У неё появилась своего рода зависимость от подобных переживаний, но Малфой ей не нравился. Она обращала на него внимание, когда он оказывался в непосредственной близости, но далеко не всегда чувствовала при этом волнение. Перед сном она не воскрешала в памяти каждый прожитый момент в поисках каких-то скрытых смыслов. Это не было влюблённостью.

Это было… Признанием Притягательности. Гермиона признавала его ум и внешность. Ей нравилось, как он смеялся. А еще как целовался, как ел апельсины или просыпался, зажмурив один глаз… Признание Притягательности, да.

Она не представляла, кем они стали друг для друга, если вообще хоть кем-то стали. Это произошло дважды, и Гермиона ни о чём не жалела — такое должно было что-то значить. И наверное… Наверное, она бы хотела всё повторить, и уж это точно что-то значило.

12 сентября; 14:39

Гермиона сделала первый за четыре часа глоток воды и сердито уставилась на море, не пригодное для утоления жажды. Закрывая бутылку, она поскользнулась и случайно обдала ноги Малфоя песком. Он повернул голову в сторону — так поступают люди в театрах, когда зритель за спиной никак не замолкнет.

— Грейнджер, всё ещё пытаешься постичь искусство ходьбы?

Поцелуи или какие-то отношения между ними не превратили Малфоя в приятного парня. Он не стал вдруг во всём с ней соглашаться, всё ещё беспричинно хмурился и таращился на неё и по-прежнему игнорировал, если не желал общаться. Поток оскорблений не уменьшился, не было никаких случайных улыбок и добрых слов. Стоит ей споткнуться, и он рассмеётся. Не произошло никаких радикальных изменений — никаких изменений вообще.

— Не знаю, пытаешься ли ты постичь… — Гермиона была готова поклясться: что-то умное крутилось на языке, когда она открыла рот.