Он пытался утянуть её за собой, но она, стараясь вырваться из захвата, встала на ноги. Малфой вынырнул и поднялся; Гермиона отступила, но он сделал шаг вперёд и тяжело выдохнул, разбрызгивая воду. Он дёрнул ее за руки, и она врезалась ему в грудь. Малфой разжал хватку — Гермиона тут же опустила руки, скользя предплечьями по его коже, и подалась назад. Малфой присел на корточки, и она сразу вцепилась ему в плечи, стараясь погрузить противника под воду и не имея понятия…
Почувствовав ладони на своих бёдрах, Гермиона вскрикнула. Она старалась за что-то ухватиться, но Малфой подбросил её, толкая назад: взлетев над водой, она тут же плюхнулась и закричала, выпуская из горла и носа тысячи пузырьков. Коснувшись спиной песчаного дна, Гермиона перевернулась ногами вниз и уже собиралась оттолкнуться, как вдруг нащупала ступнёй что-то острое.
Она всплыла, чтобы вдохнуть воздуха, сердито покосилась на самодовольную физиономию Малфоя и снова нырнула. Подхватила с песка раковину и, поднимая рукой волну, швырнула находку в Малфоя. Та даже не была твёрдой — на месте удара не появилось ни крови, ни какой-либо отметины, но Малфой уставился на свою грудь так, словно раковина разрезала плоть до костей.
— Да неужели…
— Ты только что запустила в меня ракушкой? — подняв глаза, он нахмурился.
— Так вот что это было? А по твоей реакции я решила, что это был сюрикен или нечто подобное. Это… — заметив его приближение, она принялась отгребать назад. — Это вроде круглого диска с… с… э-э… Ты же знаешь, она даже твёрдой не была. Это…
Она засмеялась; Малфой бросился вперёд и схватил Гермиону за руки — они уже оказались на глубине, и он легко притянул её к себе.
— Тебе смешно?
Всё ещё посмеиваясь, Гермиона кивнула и потянулась убрать прилипшие пряди с его лба.
— Ты похож на промокшего хорька.
Гермиона отвела глаза от светлых волос и, увидев, что зловещее выражение исчезло с лица Малфоя, поняла: подобная инициатива наверняка относилась к тем, что хранились в её мозгу под названием «Плохие идеи, касающиеся Малфоя». И влекла за собой объятия и облизывания. Гермиона просто не смогла удержаться: она ни о чём таком не подумала, просто заметила, что его волосы прилипли ко лбу и застилают глаза, и вот уже рука сама непроизвольно дёрнулась. Свободные руки — что там говорилось про не занятые трудом конечности? Свои ей явно следовало привязать к скале. «Гермиона, почему у тебя кисти такой формы?» — спросят её, а она ответит: «Произошло нечто очень плохое». Или просто напомнит ту поговорку, когда вспомнит. Когда Малфой перестанет смотреть на неё так, словно пытается запечатлеть в памяти каждую точку на её радужной оболочке.
Гермиона почувствовала, как его ступня под водой вклинилась между её ног. Качнувшись на волне, она врезалась в него. Ладони Малфоя теперь лишь едва придерживали её: они просто покоились на её руках, так же как её пальцы — у него на голове. Создавалось впечатление, что, глупо замерев от тепла его кожи, обжигающей холодные пальцы, Гермиона ждала, пока кто-то не наклонится и не поцелует её кисть. Она медленно убрала руку, указательным пальцем задев мочку малфоевского уха. Разжала губы, хотя и не знала, что сказать.
Малфой опустил руки, и его пальцы запутались в подоле её футболки. Гермиона не шевелилась, мысленно приказывая себе отмереть, но тело будто влекло к нему. Волна мягко развела их, и кончики пальцев второй руки Малфоя скользнули по голой коже её живота. Гермиона отклонилась назад, он потянулся следом через гребень волны, и его лицо оказалось прямо над ней.
Гримасу, исказившую его черты, мало кто был бы рад увидеть в подобный момент. Будто это именно Малфой прыгал с обрыва: лоза лопнула и, вопреки нежеланию оказаться в воде, его падение было неизбежным. «Чёрт, дерьмо, ладно», — вот что читалось у него на лице; его пальцы, скользнув по боку, оказались на спине Гермионы. Она сама была согласна с этой гримасой — согласна настолько, что наверняка и у неё было схожее выражение. Ускоренное дыхание и учащённое сердцебиение раньше мозга просигнализировали о том, к чему всё шло. Но, даже осознав ситуацию, Гермиона не отстранилась.
Ладонь Малфоя надавила ей на спину, прижимая теснее; на нос упала капля с кончика его носа. Если он не поцелует её прямо сейчас, она распадётся на части — просто превратится в жидкость и сольётся с морем. Растерявшись и сбившись, она схватила его за руки и провела пальцами по коже. На одной она нащупала шрамы, оставшиеся после птичьего нападения, а на другой…
Гермиона не отвернулась, не перевела взгляд, но они оба знали, к чему именно она прикоснулась. Малфой на мгновение замер, задержав дыхание, и она застыла. Кончики их носов соприкоснулись, и Малфой отшатнулся, словно обжёгшись. Он подался назад, зажмурившись и прижав костяшки ко лбу, а Гермиона почувствовала, что теряется в море. Словно она оказалась за тысячи миль отсюда, и через неё перекатываются волны, ведь дышать нормально она не могла.
Гермиона не знала, почему Малфой отшатнулся. Не понимала, крылась ли причина в его прошлом, его сожалениях, или же происходящее напомнило ему о каких-то чистокровных заповедях, не позволяющих целовать магглорожденную. Однажды он уже целовал её — целовал жадно, так что вряд ли дело было в правилах. Может, он просто вспомнил о том, кто она такая, и что все дороги, выбранные ими ранее, никогда бы не привели их к этому моменту.
Она решила, что, скорее всего, причиной послужило прошлое Малфоя — и прикосновение к метке оттолкнуло его из-за того, кем являлся он сам, а не из-за того, кем была она. Гермиона замечала, как он пялился на шрам, словно хотел выжечь кожу, лишь бы только превратить его во что-то иное. И тут ей пришло в голову, что прощение Драко Малфоя давалось ему тяжелее, чем ей. Особенно когда он оставался наедине с последствиями своих неправильных решений, поступков, совершённых согласно извращённой парадигме, навязанной родителями. Последние несколько месяцев заставили Гермиону взглянуть на Малфоя, минуя всю шелуху, но, возможно, живя с этим, только её он и мог видеть.
Может, он вспомнил о том, как сильно облажался, и решил, что целуясь с ней, лишь усугубляет ситуацию. И Гермионе совсем не нравились такие мысли, потому что как бы там ни было, она… Если она по-прежнему хотела с ним целоваться, — и плевать, что там нащупали пальцы, — то и у него с этим не могло быть никаких проблем. Ей потребовались месяцы, чтобы увидеть этот шрам и осознать: это то, кем Малфой пытался стать, кем стать не смог, кем стать не захотел, и кем не был. И раз уж Гермиона смогла это сделать — магглорожденная, сражавшаяся на войне, его старый школьный недруг, то и он должен был это понять. Она не хотела, чтобы при взгляде на неё он видел свои ошибки. Не желала быть таким человеком, по крайней мере, сейчас, по крайней мере, после того, как поняла, узнала и простила.
Сердце всё ещё бешено стучалось, живот скручивало, а в голове роилось множество мыслей. Особняком стояли две. Гермиона хотела поцеловать Малфоя и хотела, чтобы он знал: если он её поцелует, это нормально. Существовал лишь один способ убить двух зайцев махом, поэтому она подалась вперёд, чувствуя в груди страх, удерживаемый одной только решительностью.
В мире, где царит время, человек не всегда выбирает верный момент. Так и не открыв глаз и не убрав руки, Малфой отвернулся как раз тогда, когда Гермиона решила действовать, и она прижалась губами к его уху. Она скользнула нижней губой по мочке, и они оба неловко замерли. Гермиона чуть подалась назад, разрывая прикосновение, и тяжело выдохнула, потревожив капли на его челюсти. Отлично. Отлично. Она пошла на такое и ткнулась в ухо. Это должен был быть тот ужасный момент из юности, который имел место давным-давно и над которым она теперь посмеивалась с друзьями. Вместо этого она…
Малфой повернулся и впился в неё глазами. Он почти сливался с окружающим их морем — серые радужки, светлая кожа и волосы, — но губы у него были красными. Красными, влажными и… От столь неловкого поцелуя Гермиона залилась румянцем, не зная, что теперь делать: то ли уплыть на берег, сохраняя остатки достоинства, то ли храбро рискнуть. Она выбрала второе — отступления ей всегда удавались плохо. Зато Малфой был дока по этой части, и она решила, что вот сейчас-то он и сбежит. Может, одарит её заодно каким-нибудь знакомым взглядом, а не тем, которым сверлил сейчас.
