Мелиссе надоедает молчать.

– Что до меня, то я выбрала двадцатый век как эпоху резкого ускорения истории. Две мировые войны, русская, китайская, кубинская революции, сексуальная революция 1970-х годов, компьютеризация, современная медицина, феминизм, рок-н-ролл, кинематограф, фотография, авиация, ракеты, первые шаги человека на Луне… Не спорю, Ренессанс был началом пробуждения сознательности, а с 1900 года началось прощание с гуманизмом, который в некотором смысле является наивным идеализмом, и осознание необходимости покончить с неравенством – будь то между рабочими и работодателями, мужчинами и женщинами, Югом и Севером.

Бруно аккуратно берет кончиками большого и указательного пальцев кусочек цветной капусты и показывает его как символ ядерного взрыва.

– Русская революция привела к двадцати миллионам смертей, китайская – к шестидесяти миллионам! – напоминает он. – Безумные диктаторы уничтожают собственное население во имя идеала коммунизма – хорош прогресс!

– А ты, наверное, предпочитаешь фашистских диктаторов! – фыркает Мелисса.

Александр чувствует, что разговор грозит перерасти в перепалку, и пытается унять разошедшуюся пару предназначенным для Рене объяснением:

– Мелисса у нас, так сказать, прогрессистка.

– Я не боюсь более четкого определения – «левачка». Я – член Революционной коммунистической лиги. Бруно обожает Цезаря, но лично я предпочитаю Че Гевару.

– Порой я даже удивляюсь, как вам удается сохранять гармонию при диаметрально противоположных политических взглядах, – вздыхает Александр Ланжевен.

– Мы с Бруно одинаково не выносим центристские правительства, вялый консенсус, буржуа, уклоняющихся от военной службы, и всех трусов, жаждущих компромисса любой ценой, лишь бы избежать необходимых радикальных решений.

– Мы с Мелиссой верим в революцию. Она стремительнее и эффективнее, чем любые полумеры.

Бруно с довольным видом допивает свой бокал. Он высказал свое политическое кредо, для него это важно. Мелисса, судя по всему, огорчена тем, что ее жених столько пьет. Она пожимает плечами и делает попытку отодвинуть от него бутылку, но он не дает и упрямо наливает себе новый полный бокал, залпом его осушает, воинственно обводит всех взглядом и заявляет:

– Кончайте с целомудренностью! А то вы не знаете, что историю двигают вперед люди крутого нрава, а не слабаки!

Высказавшись, он резко встает, швыряет на стол салфетку и уходит, не попрощавшись.

Троица изумленно переглядывается. Александр меняет тему.

– Рене ищет информацию о некоем рыцаре Сальвене де Бьенне, якобы написавшем в 1121 году книгу пророчеств.

– 1121 год? – Дочь президента Сорбонны вздыхает. – Это же твоя любимая эпоха, папа. Помочь ему сможешь только ты.

– У нас насчитывается три миллиона томов, в том числе несколько сот пергаментов, написанных монахами. Сейчас в библиотеке ремонт, но на следующей неделе она должна открыться…

Рене внимательнее приглядывается к Мелиссе и приходит к выводу, что где-то ее уже видел.

В конце концов первые великаны, приплывшие по морю с запада, умерли от старости. Их духовное завещание оказалось искажено, окарикатурено и забыто. Власть захватила жреческая каста, объявившая, что только жрецы сохраняют память об учении гигантов-чужестранцев.

Пришедшие к власти жрецы Амона назначали фараона, правителя-марионетку, которым манипулировали по своему усмотрению. Не находясь на виду, они присвоили себе привилегии, всевластие и богатство.

Наконец в 1355 году до нашей эры молодой фараон Аменхотеп IV решил, что хватит жрецам Амона эксплуатировать наивность и суеверие народа, и отмежевался от политического выбора собственного отца, Аменхотепа III. По его мнению, наступила пора вернуться к первоначальным верованиям – к культу солнечного света, именовавшегося по-древнеегипетски «Атон».

От изощренного многобожия он перешел к простому монотеизму. Свое собственное прежнее имя Аменофис, означавшее «Амон удовлетворен», он сменил на имя «Эхнатон»[8], «посвященный Атону».

Покинув город Фивы, он основал свою собственную столицу на новом месте, севернее старого, которую назвал «Ахетатон» («Горизонт Атона»).

Эхнатон во всем был противоположностью своему отцу.

Вместо того чтобы вести войны на всех границах, он употреблял свою энергию на строительство новых городов или на обустройство крупных старых поселений (Гелиополиса, Карнака, Мемфиса), на прокладывание новых дорог и оросительных каналов.

Он лишил жрецов Амона их привилегий.

Он сделал свою жену Нефертити соправительницей (а не просто женой фараона, как раньше), впервые наделив женщину политической властью.

То была не просто религиозная, но и политическая, социальная, художественная революция. По мысли этого фараона, искусство должно было уже не служить царственной семье и прославлению ее войн, а отражать повседневную жизнь людей, изображать природу, животных.

Эхнатон оказался также хорошим писателем: это один из редких фараонов, кому приписывают авторство литературного произведения – «Большого гимна Атону», найденного итальянским археологом Джованни Бельцони в 1816 г. в Долине обезьян.

Он повелел стереть все упоминания об Амоне, в том числе иероглифы с именем своего отца, что вызвало скандал. Жрецов Амона разогнали, божкам с головами животных, сопровождавших жрецов, больше не поклонялись. Фараон Эхнатон перестал строить большие закрытые храмы, собиравшие толпы близ больших городов, вместо них он сооружал по всей стране маленькие открытые молельни. Он считал, что ввиду отсутствия крыш в них будут проникать лучи солнца, несущие свет Атона. Он поощрял составление на папирусных свитках летописей, излагавших все события эпохи, чтобы они не были забыты.

Рене Толедано подходит к дому 22 по улице Юиган в XIV округе Парижа, близ бульвара Монпарнас и одноименного кладбища.

После храма знаний он очутился перед храмом книги – издательством Albin Michel.

Он звонит, входит в стеклянную дверь и обращается к девушке-администратору:

– Здравствуйте, я ищу одно издание, которого не нахожу ни в книжных магазинах, ни в интернете: его нет ни на торговых платформах, ни на сайтах коллекционеров.

– Не могли бы вы сказать, как оно называется?

– «Пророчество о пчелах». Вы издали эту книгу в 1994 году.

– Я посмотрю, что можно сделать. Не возражаете немного подождать? – Она указывает Рене на салон для посетителей рядом со входом.

Рене опускается в кресло. Стены вокруг увешаны портретами звездных авторов издательства. Ему кажется, что знаменитости смотрят на него, это его пугает.

Администратор куда-то звонит и принимает звонки, но Рене не знает, занимается ли она его запросом. Люди входят и выходят, Рене любопытно, есть ли среди них писатели. Некоторые любезно приветствуют его кивком, кто-то здоровается, есть и такие, кто в упор его не видит. В этой веренице людей Рене с удивлением узнает министра.

Каждый рано или поздно пишет «свой» роман из страха забвения. Это место – не только издательство, но и небольшая фабрика бессмертия.

Бегут минуты.

Наверное, мне лучше уйти.

– Это вы ищете «Пророчество о пчелах»?

Маленький человечек в больших толстых очках, похожий на крота, подходит к Рене и представляется:

– Серж Боннафу, директор коллекции. Это я издал книгу, которую вы ищете.

– О, здравствуйте, зря я вас потревожил, я просто хотел найти эту книгу, надеясь, что она еще осталась у вас на складе.

– Вы ее не найдете.

– Почему?

Человечек устраивается в кресле напротив Рене.

– По той простой причине, что это невозможно, – отвечает он любезнейшим тоном и наклоняется к Рене. – Не скажете мне, дорогой мсье, почему вы заинтересовались этой книгой?