Вошел второй проситель – стриженный под горшок рослый детина. Откланявшись по всем правилам, он пробасил:

– Плуг у меня прохудился, ваше сиятельство. Плохая сталь, всего на три посева хватило. Вот я и попросил барина купить новый – да не простой, за пятьдесят копеек, а подороже – за два рубля. Я хоть человек темный, но в уме прикинул, что ежели дорогой плуг прослужит не три пахоты, а хотя бы семь-восемь, то вернет все затраты с лихвой. Господарь Никанорович обещал обдумать предложение, вот с прошлой весны ответа и жду.

Я покосился на помещика – тот с виноватой улыбкой развел руками. Меня такое отношение начало малость подбешивать – старый плут явно петлял следы и подсовывал всякую чепуху, чтобы поскорее избавиться от нежеланных свидетелей. Я подобное отношение не люблю и потому недолго думал над вердиктом.

– Предложение Захара нахожу справедливым и экономически обоснованным. Для пущей эффективности постановляю удовлетворить прошение в удвоенном объеме – то есть, закупить два плуга по два рубля каждый. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, – киянка гулко ударила по столу. – Пантелей Никанорович – а дел посложнее у вас не нашлось? Или вы считаете, что императорский поверенный должен за плугами следить и с разводами разбираться?

– Что вы, что вы! – старик замахал руками. – Честное слово – я лишь хотел помочь.

– Неужели? А мне кажется, вы хотите побыстрее нас спровадить. Так что или принесите нормальные дела, или я передам императору свою глубокую озабоченность вашим поведением. Объявляю перерыв до полудня. Мы останемся в деревне, а вы будьте добры доставить все жалобы, а уж я сам выберу те, которые посчитаю нужным.

– Да, ваша светлость, – Парамонов заметно погрустнел и поковылял к своей карете.

– Что вы делаете? – прошипела Карина на ухо, когда комната опустела – находиться рядом с упырями никто не горел желанием.

– Поучаю этого хмыря, – проворчал и отпил кваса – пенного, чуть хмельного, подслащенного медом. – Я ему что – клоун какой-то? Устроил тут потемкинскую деревню. А то как же – бед у него больше нет, кроме всяких мелочей.

– Не сочтите за дерзость, господин, но вы зарываетесь. Парамоновы – дальние родственники Щедриных. И ему не составит труда написать на вас кляузу.

– Да пусть строчит! Я ничего преступного не делаю, а оболгать не получится – вы просто допросите меня своим гипнозом и узнаете, что… Кстати, – хмуро уставился на близстоящий дом, около которого возилась чумазая малышня. – Демьян – будь добр, приведи мне девку. Скажи, господин ревизор желает поразвлечься.

– Что вы задумали? – не унималась служанка.

– Независимое расследование. Старый пес что-то скрывает – неужели не видно?

– Трофим! – горничная впервые назвала меня по имени. – Вы пытаетесь залезть в улей голыми руками.

– Не волнуйся. Пока ты рядом – мне сам черт не страшен.

Девушка хотела выдать новую порцию упреков, но неожиданно осеклась и замолчала, а на острых скулах проступил едва заметный румянец.

– Вампиры бессмертны, но уязвимы, – наконец раздалось в ответ.

– Я знаю. Обещаю, что буду осторожен и не полезу на рожон. Если помещик – всего лишь жалкий казнокрад, то и хрен бы с ним. Но мне кажется, тут все серьезнее. Думаю, он издевается над своими холопами.

– А вам-то что? – удивилась спутница. – Это же его холопы.

– В первую очередь, это люди. А во вторую, если уж отбросить все морально-этические аспекты, крестьяне должны приносить прибыль, а не загибаться от розог и кнутов. Я, конечно, могу ошибаться, но разве закон дозволяет впустую изводить рабочую силу?

– Нет. Но я не вижу, что здесь кого-то изводят.

– Потому что нам мало что показывают. Но мы во всем разберемся. Ты со мной? – протянул ладонь.

– Я с вами, – служанка кивнула и ответила рукопожатием.

Вскоре Демьян вернулся с перепуганной и бледной, что вампир, девушкой. Селянка обреченно подошла к столу и понурила голову, а дрожащие пальцы при том нервозно перебирали кончик тугой пшеничной косы.

– Прикрой дверь, – попросил охранника, и бедолага вздрогнула всем телом, а затем попыталась стянуть с плечика бретельку сарафана – мол, раньше начнем, быстрее закончим.

– А ты стой, – поднял руку. – И говори тише. Никто тебя не обидит, я лишь хочу задать несколько вопросов. Ты меня поняла?

– Д-да, батюшка, – крестьянка покраснела так, словно ей щеки свеклой натерли.

– Скажи, с вами хорошо обращаются? Не бьют почем зря? Не мучают?

– Н-нет-нет, батюшка.

Тем не менее, я не услышал ни намека на праведный гнев – как это так вы на нашего благодетеля разговариваете? Да он у нас самый лучший и добрый, а вы в таких грехах подозреваете. Зато отчетливо проступил испуг и нежелание продолжать разговор. Скулы вновь побледнели, пальцы намертво впились в волосы, а глаза теперь таращились только на носки лаптей и никуда больше.

– Ты уверена?

– Да, ваше сиятельство. У нас все хорошо.

– Карина, – склонился к служанке. – Сделай одолжение – допроси ее гипнозом.

– Не могу, – неожиданно отозвалась та.

– С чего вдруг? Мана кончилась? Если что – можешь меня куснуть немножко. Ради такого дела пары глотков не пожалею.

– Господин Титов, – в тоне скользнул замогильный холод. – Я настоятельно рекомендую вам даже не заикаться впредь ни о чем подобном. Вы сказали, что хотите стать адвокатом, но при том предложили нарушить два самых суровых закона империи. Я сделаю вид, что виной вашей бестактности – искреннее желание помочь, и пропущу все мимо ушей. Понимаю, что вы из медвежьего угла и плохо учитесь, но применять гипноз без особого распоряжения – страшнейшее преступление. Про питье крови – пусть и добровольное – вообще молчу.

– То есть, вообще никак? – поежился после такой отповеди, но решил идти до конца.

– Господин Титов, – горничная обнажила клыки в надменной ухмылке. – Вы мне, конечно, нравитесь, но не настолько, чтобы ради ваших прихотей отправиться «на солнце».

Я вздохнул и отстранился. Действительно, кто я такой, чтобы рисковать жизнью – да не простой, а вечной. Но отступать так быстро не хотелось – мало ли, еще доложит Анхальту, что женишок дает заднюю при первой же трудности. За такого и обычную девушку не отдадут, что уж говорить о принцессе. Хорошо будет наследник престола, если не умеет идти до конца и добиваться поставленных целей.

– Как тебя зовут? – с учтивой улыбкой обратился к селянке.

– Маша, ваше сиятельство.

– Послушай, Маша – и послушай очень внимательно, – подался вперед и сцепил пальцы в замок. – Я понимаю, что ты боишься – и боишься не без причины. Но уже вечером мы уедем отсюда – и никогда больше не вернемся. У тебя есть всего один шанс спастись самой и защитить своих близких. Хочешь – говори. Не хочешь – дело твое.

С околицы донесся звон колокольчиков и щелчки кнута – возвращался Парамонов. Крестьянка в нерешительности потопталась на месте, оглянулась к окну и наконец произнесла:

– Девок он часто в усадьбу таскает. Молоденьких совсем. Не знаю, что с ними делает, но восвояси приходят ни живые ни мертвые, а потом еще с неделю немощь жуткая одолевает. Даже курей покормить – и то беда, а раньше сильные были и здоровые, что кобылицы. Но при том ни побоев на них, ни ожогов, а что творилось – не говорят, молчат, точно воды в рот набравши. Больше мне ничего не ведомо, господин – светом клянусь.

– Ладно, – хотелось расспросить еще, но если бы нас застукали, то ненужные вопросы появились бы уже ко мне. – Можешь идти.

Маша пулей выскочила за дверь, а уже пару минут спустя в дом вошел Пантелей со свитой – румяный, поддатый и жизнерадостный. Угрюмый секретарь в клетчатом пиджаке положил на стол стопку листов толщиной в фалангу. Я послюнявил пальцы, совсем позабыв об этикете, провел подушечкой вдоль бумаги и взял челобитную наугад.

– Заявитель – некий Тимофей, – чем больше вникал в почерк, тем чаще замечал знакомые слова. – Зовите, заслушаем.