В дальней комнате, маленькой спальне, было темно от зашторенных окон и пусто, постель всё так же нетронута. С тех самых пор что ли? Или он каждый раз её так застилает. При общем бардаке в квартире, скорей это первый вариант, когда постель забыта напрочь, а лучшее пристанище теперь мятая подушка и диван в углу.

От негромкого, но резкого звука из-за спины Вика подпрыгнула и развернулась. Но это всего лишь включился душ в ванной комнате. Вот и Андрей нашёлся, хотя выходит Вика опять не вовремя. Может прийти попозже? Или просто оставить горшок с пальмой на столе и это будет достаточным объяснением. Или Андрей совсем не поймет, что она имеет в виду и только сильней расстроится, что ему вот так, молча, бросили его подарок и извинения в лицо. Блин.

Вика закусила губу в сомнениях и так же на пальчиках направилась к ванной, не понимая, зачем она скрывается. Толкнула осторожно деревянную дверь, медленно приоткрывая её. В каком-то смысле, ей просто не хотелось напугать Андрея, он и без того, должно быть, очень нервный в последние дни.

Внутри было светло и прохладно, темно-серые стены в плитке под цвет бетона и чёрные рамы просторной душевой кабины вместо ванны, у самых дверей обрезанные джинсовые шорты на полу. А внутри кабины Андрей.

Крупные капли ползли по абсолютно прозрачному стеклу, ни на толику не скрывая его обнаженного тела, лишь искажая очертания, превращая его в колеблющийся мираж. Тонкие упругие струи воды били в широкие плечи, взрываясь фонтанчиками брызг, ползли по спине и рукам, по голым ягодицам и бедрам. Падали вниз разбиваясь на сверкающие мириады капелек. Вика беззвучно вдохнула, ловя каждый миллиметр тела своим взглядом. Выдохнуть не получалось.

Он был красив, он был завораживающе притягателен, проводящий пальцами по мокрым волосам, гладящий ладонями усталые плечи. В пальцах Вики зарождались электрические импульсы, будто это она касается его кожи. Она замерла в дверях, вместо того чтобы сразу покинуть комнату, и оставить человека в своем уединении. Но не смела позволить себе этого, не хотела, не могла не поддаться искушению остаться и продолжать любоваться им. Лишь едва сдерживаясь от того, чтобы не уронить цветок и не войти к нему под прохладные струи душа. Никакой холодный душ не смог бы сейчас остудить ее зарождающихся чувств и желаний. Её нужды!

Она едва боролась с притяжением, которое манило её к объекту ночных мечтаний и страхов, терзаний и сомнений, расплавляющих в страсти снов.

Это было сумасшествие наяву, это были медленно оплавляющиеся синапсы мозга, туман в замутненном сознании и выжигающие вспышки одновременно. Его идеальное тело, его невероятные шрамы, его руки, его шея, которую хотелось укусить в ответ… Его тихий голос мягким стоном, раздающийся и разлетающийся эхом в каменной комнатке.

Вика сделала беззвучный шаг назад, цепляясь плечом о дверной проем. Нереальный мираж с телом Андрея расплывался перед глазами, наслаждаясь мягкими потоками воды по коже и прикосновениями собственных рук. Рук, что не только оглаживали плечи и бедра, но и исчезали из вида, рисуя на животе извилистые линии и опускаясь всё ниже и ниже. Новый стон был едва слышен из-за шума воды, но Вика словно ощутила вибрацию этого звука собственной кожей, увидела, как он запрокинул голову, подставляя лицо под поток.

Она знала, как он закрывает глаза, видела это в своем воспаленном сознании. Видела, как он ласкает себя, растворяясь в удовольствии, могла представить каждый невидимый ей сейчас участок тела, потому что отчетливо и болезненно помнила всё, чего могла коснуться в тот самый раз, когда они были близки. Всё, что касалось её тела и что было в ней.

Она сжала рукой футболку на животе и прикусила губу, чтобы не выдать себя. Андрей глубоко вздохнул и сделал несколько медленных глубоких движений, затем оперся левой рукой о стену перед собой и громко выдохнул. Затем еще раз и еще, сгибаясь в сладкой конвульсии, теряя остатки сил, и шепча одно единственное слово тихим надломленным стоном.

От этого стона Вика практически выпала из ванной комнаты, едва поймала равновесие в ярком свете солнца из распахнутых окон. В ушах зазвенело, воздух вокруг завернулся тугой спиралью, взгляд сам собой потянулся к стене между окнами, где остались её следы. Они всё так же укоряюще на неё смотрели. А в руках подрагивал невменяемый Монстр в своем несусветном горшке.

Вика молча развернулась и вышла в едва прикрытую входную дверь. Осторожно закрыла её за собой и выдохнула. Как хорошо, что он её не заметил. И как ужасно, что не сделал этого, что не затянул её своей рукой под душ и не сорвал с неё одежду, чтобы не стонать в голую холодную стену, а делать это в её искусанную шею или влажные от поцелуев губы.

Она сходит с ума.

Просто сходит от него с ума.

Вот и всё объяснение происходящего. Кому-то для этого нужна психологическая травма, кому-то очень страшные события, а кому-то достаточно живого человека перед глазами, чтобы попрощаться с рассудком.

И он затмевает собой абсолютно всё. Ни матери теперь не было в мыслях с её меркантильным предательством, ни Рената с загадочным молчанием и безразличием, ни следователя с невменяемыми угрозами. Только он. Только Андрей Ветров, почти беззвучным ураганом выметший весь этот нанесенный мусор всего лишь одним словом.

Всего лишь стоном позвавший её по имени.

Вика стояла перед открытым окном, не обращая внимания на палящие лучи солнца. Рядом на столе качал листьями-лапами цветок-монстр. В голове отчего-то не было никаких мыслей, только пустота и тишина. Лимит на переживания был исчерпан ещё вчера, и откуда брались дополнительные резервы, было совершенно не понятно.

— Кажется, мне пора, — сказала она цветку.

Натянула джинсовые шорты, футболку и кроссовки, расчесала спутанные волосы и подняла с пола свой рюкзак.

— Очень и очень давно пора, — продолжила она и, не оборачиваясь больше, вышла из квартиры. Дверь с легкостью захлопнулась за её спиной, и Вике было всё равно, слышит ли кто-то этот звук. Ждет ли его или наоборот боится.

Было безразлично всё, неработающий лифт, орущие на площадке дети, осуждающие взгляды с лавочек рядами, пылящие самосвалы и грохочущая стройка. Ветер обжигал её щеки раскаленными ладошками и высушивал бесцветные дорожки толи слез, толи убегающих сожалений.

В какое-то мгновение вокруг неё сомкнулся лес кудрявым шуршащим пологом, кружевом из солнечных зайчиков и ажурных теней. Отрезал её от гладких блестящих стен пластмассового жилого комплекса и её искусственного жизнезаменителя с лёгким подсластителем самообмана.

Ноги сами двигались вперед, не обращаясь к помощи глаз, которым было всё равно куда идти. Прямо. Вполне хорошее направление. Насквозь и наизнанку, пройти снаружи внутрь и выбраться снова наружу. Нет препятствий вокруг, кроме тех, что сознание само себе придумает. И старый домик это всего лишь отражение и отпечаток чьей-то утраченной жизни, чье-то счастливое или не очень прошлое, оставленное догнивать в пыльном лесу.

Домик тоже остался в прошлом, когда она миновала его крыльцо. Лишь Кузя, сидящий у дома на солнышке, приветственно мяукнул Вике вслед, когда она сворачивала на заросшую колею в сторону разбитой дороги. Дорога куда-то ведёт и это уже хорошо. Куда же пролегал путь, пока было не понятно и совсем даже не важно.

Может километр, а может больше она шла совершенно одна. В ту сторону, откуда все приезжают, забираясь в их потаенный уголок за новой жизнью и укрытием от проблем. Рано или поздно она упрется в шоссе и это даже хорошо, ведь это большой и открытый путь, что может быть лучше, когда идешь, куда глаза глядят?

Шоссе определенно приведет её к какой-то точке назначения, в которой она, наконец, поймет, зачем она всё это делает. Зачем она живет, зачем бежит, зачем прячется, чего боится и чем не может управлять.

Грунтовая дорога стала шире и плавно превратилась в асфальтированную улицу, вокруг словно пни исполинских деревьев выросли разноцветные пластиковые новостройки и короткие кирпичные пятиэтажки старого района. Появился тротуар для заблудших путников, который подсказывал, где можно пересечь серую асфальтовую реку, чтобы проплывающие машины-корабли не размазали её тонким слоем.