– Тот мальчик, с которым Лейла гуляла неделю перед нашим отъездом?

– Да, Джейк. Он одинокий парень, но очень сообразительный и обаятельный. У него проблемы в учебе, но он схватывает все, что ему ни расскажешь. Он мыслитель. Если он выберется отсюда, все у него будет в порядке. – Сделав паузу, он добавляет: – Я не думаю, что у них дома все хорошо. – Генри вопросительно поднимает брови, но Рэй качает головой. – Не мне об этом рассказывать.

– Кажется, ты много времени провел с Джейком.

– Он иногда приходит в гости и помогает мне с делами. Мы разговариваем. Он хороший парень.

Лицо Джейка вспыхивает от стыда, когда он слышит всю правду о своей семье, так точно изложенную, но в то же время слова Рэя заставляют его сердце трепетать. Рэй считает, что он умный и добьется чего-то в жизни.

– Прошло два года, как Амелия ушла, – бормочет Генри, решив сменить тему и проверив, нет ли Лейлы поблизости. – Думаешь, она когда-нибудь вернется? Лейла до сих пор спрашивает.

Рэй мнется, а на его лице застывает незнакомое выражение – раньше Джейк не видел на нем ничего кроме уверенности.

– Я не знаю, – после долгой паузы отвечает Рэй. – Но я знаю, что она в порядке.

– Откуда? – Генри придвигается на стуле, пластик трещит под его весом. – Ты с ней разговаривал?

– Она прислала мне письмо. Я не знаю, где она. Нет ни почтовой марки, ни адреса отправителя.

– Тебе пришло письмо от мамы?

Оба подпрыгивают на своих местах.

– Лейла, я тебя не видел! – ахает Рэй.

– Где оно? Я хочу посмотреть. – Она упирает руки в бока и делает шаг к дедушке. – Что там написано?

– Не думаю, что это хорошая идея. Я не хочу, чтобы ты расстраивалась.

– Я расстроюсь, если не увижу. Сегодня мой день рождения. Пожалуйста. Я достаточно взрослая. Я хочу почитать. Обещаю, что не расстроюсь. – Генри морщится. – Там есть что-то… плохое?

Рэй задумчиво отводит взгляд в сторону.

– Нет. Просто общие фразы. Как у нее дела, чем она занимается. Как я и сказал, без адреса.

Генри ласково трогает Лейлу за плечо, и на мгновение внутренности Джейка скручивает от жгучей зависти.

– Ты уверена? – спрашивает Генри.

– Да, – она выдерживает взгляд отца, надув губы.

– Хорошо. – Его пальцы вздрагивают, словно ему тоже не терпится прочитать письмо.

– Ладно, – Рэй встает со стула и идет к задней двери. – Начинайте есть, а я пока схожу за ним, – предлагает он, прежде чем уйти в дом.

Папа с дочерью смотрят на праздничный торт, и Лейла отрицательно качает головой. Интересно, это из-за нервов? Она начинает накручивать кончики сиреневых и красных прядок на пальцы снова и снова, и Джейк понимает, что угадал.

Через минуту Рэй возвращается, сжимая в руках белый прямоугольник конверта. На его лицевой стороне что-то написано от руки, но Джейк слишком далеко, чтобы разглядеть. Рэй достает письмо и протягивает Лейле, а сам встает сзади, нависая над ее левым плечом. Генри поднимается со стула и присоединяется к тестю.

Лейла разворачивает бумагу. Ее глаза двигаются слева направо, она читает медленно, беззвучно проговаривая слова. Лицо искажается, по щеке стекает одинокая слеза.

– Не готова пока приехать домой?! – кричит она, бросая письмо на стриженый газон, и топчет его дорогими кроссовками. – У нее было достаточно времени! Она самая большая эгоистка в мире! Все! Не хочу иметь с ней ничего общего!

Развернувшись, она убегает в дом, прежде чем Генри и Рэй успевают среагировать. Но Джейк уже сползает по крыше, проскальзывает через окно спальни, едва замечая, что содрал кожу на спине, и летит вниз по лестнице. Он хочет убедиться, что она в порядке, совсем забыв про синяк под глазом и другие травмы.

Хоть иногда он ей и завидует, но Лейла помогла ему, и ему хочется верить, что они друзья. Отбрасывая занавеску от окна, он видит, как Лейла кидается к двери отцовского фургона, всхлипывая и пытаясь нащупать ручку. Генри следует за ней.

В этот момент тяжелая рука сжимает плечо Джейка.

– Вот ты где, сын, – говорит Терри.

Я сижу хмурая, пока учитель выводит на доске синим маркером знаменитые цитаты из «Леди Макбет», и рассеянно играю с новым шармом, который получила сегодня утром. За завтраком папа, торжественно кивнув, придвинул ко мне конверт через стол.

На секунду я подумала, что это от него. Но когда разрезала конверт ножом для масла, то увидела, что в нем лежит серебряная витая раковина, розовая внутри, крошечная и очень милая. И еще напечатанная записка. Счастливого возвращения домой. На языке так и крутился вопрос, как мама узнала, что мы вернулись в Борнмут, и почему она просто не приедет в гости, но тут папа резко встал и вышел из комнаты.

Закрывая входную дверь, он крикнул через плечо, что мы увидимся за ужином и чтобы я хорошо вела себя в школе, а мы с дедушкой остались пялиться друг на друга над моими хлопьями и его тостом с джемом. Мы сидели в неловком молчании, пока я не встала и не выкинула остатки хлопьев с молоком в мусорное ведро. С тех пор как мы переехали, я видела дедушку всего несколько раз, да и пока мама жила с нами, я знала его не так уж хорошо.

Я натянула свой зеленый школьный блейзер на полосатую блузку и сказала, что мне пора идти; наверно, это было грубо – но чего они от меня ждали? Я этого не просила. Это не мой выбор. Я не хотела, чтобы меня переселяли, увозили от всего, что мне знакомо. Снова. Все еще не могу поверить, что папа заставил меня переехать обратно. Хотя не его вина, что Рэй болеет. Правильным было вернуться, чтобы за ним ухаживать, но неужели нам и правда обязательно было переезжать к нему? Каждый раз, когда мне на глаза попадаются входная дверь нашего старого дома с облупившейся красной краской, отвалившиеся кусочки черепицы или заросший сорняками сад, я вздрагиваю. Но все равно не могу не смотреть. Это как корка на ране, которую нельзя отрывать, но ты все равно это делаешь, хоть и знаешь, что останется шрам.

Интересно, живет ли там Джейк до сих пор? Я не видела его с тех времен, что мы провели вместе; кажется, словно это было вечность назад.

Еще мне интересно, будет ли в школе Элоиза или еще кто-нибудь из моих знакомых. Несмотря на наши обещания остаться лучшими друзьями, мы с Элоизой не общались с тех пор, как я уехала. Но все равно я вспоминала ее все эти годы, гадала, как она поживает.

А теперь я сижу в новых черных балетках, сжимая и разжимая пальцы на ногах. Пятки, стертые в мясо после дороги в школу, жжет. Я не обращаю внимания на учителя, который монотонно вещает о ключевых темах пьес Шекспира. Вместо этого я сосредоточиваюсь на музыке в моем левом ухе – под длинными волосами спрятан наушник. “This Love” Maroon 5[4] стоит у меня на повторе с тех пор, как вышла в начале лета, и она все еще мне не надоела. Мы проходили «Леди Макбет» в моей старой школе в прошлом семестре, поэтому я знаю ее вдоль и поперек и мне не нужно слушать все это заново. К тому же рисовать ведьмочек мне кажется куда интереснее, чем вникать в эту трагическую историю об алчности и безумии.

– Мисс Джонс, я вас утомил? – сарказм мистера Стрикленда отскакивает от стен.

Его тон меня раздражает. Вскидывая подбородок, я поднимаю бровь, осторожно убирая провод наушников подальше.

– Не знаю. А самого себя вы еще не утомили?

В классе раздается хихиканье, и все ерзают на местах, желая посмотреть, как разворачивается драма.

Ноздри учителя раздуваются от гнева, он выпрямляет спину; волосы с проседью падают на лоб старомодной волной в стиле 50-х.

– Не стоит так грубить. Будьте внимательны и участвуйте в уроке, иначе рискуете остаться сегодня после уроков и объяснять директору, почему вам кажется, что вы слишком хороши для достойного образования, и почему считаете, что имеете право прерывать урок и мешать всем своим одноклассникам.