Атлатль подошел, ковыляя, и остановился прямо напротив нее. Он часто помогал Вавацеке собирать растения, необходимые для лечебных снадобий, и за этим делом они непринужденно беседовали, как старые друзья. Но здесь, на виду у женщин, он осознавал ее уважаемое положение в племени и почтительно ждал, когда она заговорит.

Посреди этого молчания Атлатль заметил, что ноздри бабушки расширены. Несмотря на то что ее зрение сильно ослабело, слух и обоняние все еще были остры.

Если бы Атлатль подсказал бабушке, что он пришел, она бы оскорбилась. Вавацека наверняка это знала сама.

– Итак, – сказала она, – один из моих внуков обвиняет другого.

Атлатль прекрасно понимал, почему в ее голосе сквозила грусть. Он понимал, как сильно ей хотелось, чтобы ее сыновья – отец Пауоу Банти и отец Атлатля Нутау – вели себя как братья, а не как яростные противники. Оба они полагали, что их сила – Банти как шамана и Нутау как предводителя охотников – давала каждому из них право стать истинным вождем племени. Банти не скрывал своей обиды на то, что вождем считался Нутау.

– Если Пауоу сказал тебе, что я принес в стойбище саблезубого тигра, – молвил Атлатль, – то это не клевета. Это правда.

Он не видел смысла отрицать то, что можно легко проверить.

– Саблезубый тигр, – повторила Вавацека. – И ты натравил его на Пауоу?

Женщины молчали, поскольку они тоже уважали возраст и мудрость Вавацеки. Одна из них протыкала шкуру костяной иглой и протягивала кожаную нить, чтобы сшить два куска кожи. Другая связывала веревкой пучки травы. Однако Атлатль чувствовал, что этот разговор был им также интересен.

– Да, я натравил его на Пауоу, – кивнул Атлатль. – Это было ужасное нападение. На него бросился огромный зверь. Во-о-от такой громадный!

Юноша сложил ладони чашечкой, как будто старался удержать в них воду, чтобы показать, насколько мал детеныш.

– Когда Пауоу его ткнул, зверь прыгнул на него и чуть не сбил с ног. Я оттащил его от Пауоу, спасая тому жизнь, и вот посмотрите, что этот свирепый зверь сделал со мной!

Атлатль показал на свой нос.

Некоторые женщины захихикали.

– Пауоу, – сказала Вавацека, – покажись из-за моей спины и встань лицом ко мне.

Тот, шаркая, вышел вперед.

– Ты ткнул саблезубого детеныша? – спросила она.

– Я не понимал, живой он или мертвый, – угрюмо ответил Пауоу, опустив голову. – Атлатль должен был убить его, перед тем как принести в лагерь.

– Я не спрашивала, живой он был или мертвый. Я спросила, ткнул ли ты его.

– Да, – признался он наконец.

– Значит, он не напал на тебя, как ты утверждал, а защищался?

Пауоу промолчал.

– Ложные показания перед любым членом Совета старейшин – это серьезный проступок, – заметила Вавацека. – Даже такая ложь, которая кажется безобидной.

Пауоу фыркнул:

– Атлатль только что сказал, что зверь был огромный и сбил меня с ног! Вы ему лучше расскажите, что значит говорить правду!

– Ты же умен. Или хочешь сделать вид, будто не понимаешь шуток?

Пауоу глубоко вздохнул: он понимал, что любой ответ выставит его не в лучшем свете.

Вавацека произнесла:

– Я повторяю. Лжесвидетельство Совету старейшин – серьезное преступление.

– Я не стою сейчас перед Советом старейшин, – возразил Пауоу.

– И все-таки ты прибежал и попросил меня вынести приговор твоему двоюродному брату, словно я являюсь членом Совета.

И на это Пауоу тоже нечего было ответить.

Вавацека вздохнула и обратилась к Атлатлю:

– Саблезубый тигр, каким бы маленьким он ни был, не может жить в племени. Тигры охотятся на людей. Почему мы должны делиться с ним пищей, чтобы помочь ему вырасти?

Атлатль ожидал этого вопроса и знал, что жизнь детеныша зависела от того, сможет ли он убедить Вавацеку его оставить.

Атлатль рассказал ей о том, как саблезубая тигрица-мать загнала его в ловушку, как детеныш спас ему жизнь, как появились лютые волки и как теперь звереныш, которого он называл Тигренком, словно это было его имя, примостился под боком старой кормящей собаки.

Он понимал, что это прозвучало убедительно, и надеялся, что такой хороший рассказ сможет повлиять на решение Вавацеки.

– Видите, – сказал Атлатль закончив, – детеныш спас мне жизнь. Ведь племя сильно потому, что мы все вместе сражаемся за выживание. А он спас члена нашего племени и заслуживает быть одним из нас.

– Мне это не нравится, – заметила Вавацека. – От хищника, который живет и растет среди нас, не стоит ожидать ничего, кроме неприятностей.

– Видите! – воскликнул Пауоу. – Видите! Дайте мне убить этого зверя!

Атлатль заметил, как по лицу Вавацеки пробежала тень недовольства и как между собой стали перешептываться женщины. Нет, Пауоу не имел права говорить такое. К тому же он перебил Вавацеку. Теперь, если бабушка решит, что Тигренка нужно убить, остальным покажется, будто она повинуется мальчишке.

– Детеныш будет жить среди собак племени, – сказала Вавацека Атлатлю.

Она повернулась к Пауоу:

– Если я услышу, что ты причинил ему вред, тебя накажут.

Вавацека снова обратилась к Атлатлю:

– Когда детенышу потребуется другая еда, кроме молока, тебе придется кормить его мелкой рыбой и птицей. Понятно? Никакой нашей ценной пищи.

Это была настоящая победа. Конечно, можно попробовать возразить, сказав, что время, которое Атлатль потратит на добычу мелкой рыбы и птиц, было бы лучше провести за сбором ягод и корней для зимних припасов.

Тем не менее он кивнул.

– Пройдет немного времени, прежде чем звереныш станет достаточно большим и сможет защищать себя самостоятельно, – добавила Вавацека. – Когда это произойдет, отведи его на холмы и отпусти там. Так ты вернешь ему долг.

– Я понимаю, – кивнул Атлатль. На большее он и не мог надеяться.

– Теперь, – продолжила Вавацека, – расскажи мне про водомерный камень. Не поднялась ли вода в реке?

– Нет, – ответил Атлатль не колеблясь. Зачем ему было расстраивать бабушку из-за такого несущественного изменения, которое наверняка ему всего лишь померещилось?

Атлатль сидел на травянистом холме над рекой, откуда можно было расслышать голоса женщин. Детеныш, растянувшись, лежал на земле возле него и тихонько похрапывал. С тех пор как они пережили нападение лютых волков, прошел лунный цикл от полнолуния к темноте и снова до полной луны, и теперь мужчины должны были вернуться со дня на день.

Где-то за спиной Атлатля играли и смеялись дети, и их веселье ввергало его в грусть. Такое с ним иногда случалось. Находясь среди племени, он чувствовал себя одиноким.

Атлатль протянул руку и почесал голову Тигренка, утешаясь обществом животного.

Утром первого дня, когда юноша забрал Тигренка от щенков, зверь лишь слегка рыкнул на него и ударил лапой вполсилы, а затем позволил отнести себя к реке, где Атлатль проверил водомерный камень. На второе утро он уже не стал рычать и замахиваться. На третье Тигренок унюхал приятеля и сразу запрыгнул ему на руки, что очень обрадовало Атлатля. На четвертое утро Тигренок сам последовал за ним к реке. В тот же вечер он нашел спящего Атлатля и пролежал всю ночь у него под боком, свернувшись калачиком. После этого зверенок все время находился рядом с юношей, возвращаясь к своей матери-собаке только затем, чтобы попить молока.

Тигренок рос в два раза быстрее, чем щенки, с которыми он, играя, кувыркался и дрался. Рана на его передней лапе зажила, и он все чаще выигрывал. Как и предсказывала Вавацека, Тигренок рос гораздо более крупным и быстрым, чем щенки, принявшие его как своего брата.

С одной стороны, это радовало Атлатля, ведь детеныш был здоров и силен. С другой – он боялся. Скоро Тигренок станет большим, и у Атлатля не будет иного выбора, кроме как отпустить его на волю в холмы, чтобы впредь зверь сам заботился о себе.