— Тем не менее, наш квази-есаул довольно бодро характеризует вверенную его попечению технику, — демонстративно задумался вслух Такэда. — Хотя по его же словам, даже чтобы прочитать её описание, требуется моё присутствие у секретчиков и письменное распоряжение о выдаче. В интересах чьей разведки служите, молодой человек?

— Ну, он конечно секретный, — Збых Кащенюк смутился, — но когда разработка только начиналась, многое публиковали в «Научно-техническом экспериментаторе», «Флотском альманахе» и, ну..

— Ну? — требовательно дожал Такэда.

— В «Удивительных историях», Такэда-доно, — в силу молодости дипломированный квази-есаул ухитрился неподдельно покраснеть. — Я не знаю, кто писал научно-популярную статью о навигации военных ракет в ближнем межпланетном пространстве для редакторского послесловия к «Войне с третьей планетой», но там даже иллюстрации с настоящими панелями девятки по всем основным индикаторам совпадают.

— Наверное какой-то демократ, — с удовольствием процитировал адмирала Такэда. — Ну что же, я приложу все доступные мне усилия, чтобы из порта мы вышли ориентируясь уже не по обложке фантастического журнала. Надеюсь, у механиков порядок?

— Двадцать узлов мы дадим, — заверил набмех Дуллахан. — Но я не рекомендую этим злоупотреблять. Чезаре начертили свою первую коробку пятнадцать лет назад, тогда ещё пятитысячником. С верфей она уходила шестёркой. А здесь сверху накинуто ещё две пятьсот, изменены обводы корпуса и режимы хода такие, какие на гражданке никому в своём уме в голову не придут. Ну и...

— И? — подхватил капитан.

— Ну и по контейнеровозам всё-таки сильно реже стреляют. Ну, до войны реже стреляли, — уточнил Дуллахан. — Близкий разрыв торпеды может сыграть дурную шутку с валами. До потери хода включительно. Их можно быстро заменить, когда мы доковыляем в порт, но конструктивно мы всё равно судно. Что ни делай, им мы и останемся.

— А это мы ещё посмотрим, — ухмыльнулся Такэда. — Я утопил один мега-линкор сотником. Посмотрим, что у меня получится капитаном!

В этот момент новоиспечённый капитан искренне верил, что как-то так в его жизни всё и случится, а неприятные сюрпризы на этом кончились.

Зря.

[1]

[1] Немецкая подводная лодка, затонувшая из-за неудачной попытки торпедиста починить унитаз в носовом гальюне.

Глава 4.

Подводник.

«По крайней мере, он смог потопить свои первые 200 тонн«

Отто Итес о таране учебной подлодкой плавучего маяка.

— …и главное! Вы отправляетесь в свой первый боевой поход под командованием одного из лучших командиров Глубинного флота! Офицера, одним из первых добившегося результата в сто тысяч тонн! Живой легенды…

Живая пока еще легенда слушала эту речь с непроницаемым лицом. Почти. Губы фрегат-капитана едва заметно подрагивали, но даже опытный чтец вряд ли сумел разобрать в этих движениях длинную тираду, где «выкидыш самки кальмара, натянутой кашалотом» было едва ли не самым цензурным выражением.

Впрочем, на фотографиях корреспондентов этого не должно было быть заметно.

Допущенных к мероприятию репортеров было двое. «Толстый и тонкий», как мысленно пометил их Ярослав, не потрудившись запомнить имена. «Толстый», в добротном, из довоенного еще конфедератского сукна, полупальто, представлял «Имперский вестник», ежедневную тонкую и крикливую газетенку, а его худосочный и высокий коллега — наоборот, был из солидного еженедельного «Обозревателя». Первый снял всего несколько кадров на малоформатную «кардонку» — учитывая качество печати «вестника», это значило, что в газете на снимке будет видно примерно ничего. Зато его коллега только и делал, что подсыпал на подставку очередную дозу флеш-порошка, тыча ею едва ли не в лицо офицерам. День был пасмурный, поэтому вспышка била по глазам не хуже кувалды, а едкий дым довершал дело. Впрочем, фон Хартманн был уверен, что слезы в итоге заретушируют. Разве что им будет посвящен отдельный пассаж о безграничной любви к отчизне, заставившей рыдать даже суровых моряков.

Наконец Юсимура закончил речь, дождался ответного «Аве, Император!» и встал рядом с Ярославом. Выстроившийся на пирсе оркестр — в целях секретности, развернутый спинами к подлодке — грянул «Мы режем волны…», чем вызывал у фон Хартманна новый приступ раздражения: во-первых, этот марш давно уже считался гимном четвертой бригады мегалинкоров, а во-вторых, он в принципе не любил музыкальные произведения для валторн и тарелок.

Но зато теперь была возможность шепнуть пару слов стоящему рядом.

— Какого хрена ты устроил этот гребаный цирк?!

Ответ Ю-ю в общем, сводился к предложению заняться извращенным сексом с акулой и морским ёжом, причем процесс описывался подробно и образно.

— … и того, кто это придумал. Приказ пришёл вчера утром, из «Пяти крыш». Кому-то из «широких погон» захотелось устроить пропагандистское, мать его так, зрелище.

— И что, вся секретность побоку?

— Если бы… — Юсимура едва заметно вздрогнул, получив очередную вспышку магния прямо в лицо. — Пока все это будет закрыто в конверт, пропечатано семью печатями с красной нитью, а затем упихано в самый дальний угол сейфа. Если вы добьетесь успехов, конверт извлекут. Если нет… сам понимаешь.

— Понимаю. Но ты все равно долбанный урод, Юрок. Мог бы предупредить.

— О чем ты? — не понял Ю-ю.

— Это же дети! Твою мать, дети…

— Во-первых, тут все совершеннолетние, — переждав очередную вспышку магниевой смеси, злым шепотом отозвался Юсимура. — И все добровольцы. Во-вторых, ты же читал экстракт из их личных дел.

— Там возраст был вымаран. И ни хрена они не выглядят на шестнадцатилетних. Кроме пары кобыл.

— При отборе учитывался фактор… компактности.

— На радиомачте вместо локатора вертел я ваш «фактор компактности». Это даже не детский сад. Это, блядь, ясельная группа. Экипаж садовых гномиков.

— Это твой шанс вернуться на глубину, командир.

Фон Хартманн уже набрал воздух, чтобы объяснить Ю-ю, куда следует засунуть подобные шансы, но тут оркестр замолчал. Теперь настала очередь говорить командующему базой — старый морской лев, адмирал авангарда, золотые погоны, седина на всю бороду и, по слухам, трое любовниц, не хуже корабельных помп отсасывающих… большую часть «левых» доходов командующего на хлопотливом, но прибыльном посту. Поглядев на нервно дергающийся левый глаз адмирала, Ярослав решил, что слухи вполне достоверны. Нервный тик в полный рост, еще пяток месяцев такой суеты и адмирал точно куда-нибудь уедет — или в тихий дом с пробковыми стенами… или в другое заведение, если ревизионная комиссия нагрянет раньше, чем санитары. Но пока еще старый лев держался, умело жонглируя «испепеляющей ненавистью к врагу» и прочими «разящими молниями гнева Империи».

Все это фон Хартманн слышал, как сквозь ватные вставки — глухо и словно бы издалека. Он стоял, держась за ограждение мостика и смотрел на свой экипаж. Чуть больше полусотни матросов и офицеров, в мешковатой, плохо подогнанной — сами, что ли, ушивать пытались?! — парадной форме.

Их привезли всего два часа назад, в закрытых грузовиках, словно каких-то арестантов. Наверное, в каком-то смысле так оно и было. Раньше от одной идеи выходить в океан с новым экипажем, увидевшим свою новую лодку за несколько часов перед отплытием, Ярослав бы взорвался не хуже торпеды — и проломил бы двери до командира бригады, а если потребуется, до самого Большого Папы, командующего Глубинным флотом. Но это было раньше и к тому же, Папа наверняка в курсе всей этой затеи, такая бурная деятельность мимо него пройти не могла… и раз он эту кучу дерьма не затоптал в донный ил еще в зародыше, то… развивать эту мысль дальше фон Хартманн сознательно не стал. Даже у пропащего человека должны быть в душе какие-то якоря. Если начинать думать, что и Папа уже не тот… проще уж сразу прыгнуть с мостика вниз головой. Ну его к морскому чёрту. Если верить Побейзайчику… ну и этому хлыщу, техник-лейтенанту, подводная лодка к выходу готова. То есть, вроде не должна утопнуть сразу за буйками. А переход на базу «Две Сестры», это больше скучно, чем опасно. Она даже не передовая база, там и бомбежки конфедератских дальневысотников, это хоть какое-то развлечение и повод для пари — попадут они на этой неделе в остров хоть одной бомбой или нет?