Читатель, даже интерактивный, увы, всегда нижний. Тот, кто следует за мыслью автора чужого рассказа, всегда получается в пассиве. Рассказчик доминирует, определяет, как он выстроит сюжет и какие композиционные построения наиболее эффективны. А нижний просто следует за логикой изложения фактуры, попутно отвлекаясь на свои собственные мысли и ассоциации. А потом интерес (если удастся таковой пробудить) тянет его дальше к тексту, за новыми мыслями и/или продолжением сюжетной линии. Интерес как ошейник верхнего: заставляет глаза вновь и вновь бежать по строчкам.

Доминирование бывает разным. Физическое доминирование общеизвестно, каждый тематик вкладывает в это понятие разную степень жёсткости и жестокости, выбирает из многообразной палитры красок этого процесса наиболее подходящие основные цвета и полутона. Что-то, как у всех, а что-то своё, особенное. Оттенков много, и они не обязательно серые. Но даже и серого больше, чем пятьдесят оттенков.

Про социальное доминирование не будем, ладно? Не надо о грустном.

Достижение интеллектуального доминирования тоже доступно практически всем. Понятно, что всё относительно. Но всегда ведь можно найти партнёра, который в этом компоненте уступает. Конечно, если хочешь освоить наиболее продвинутый сектор, надо самому что-то собой представлять и уметь над собой работать. Надо банально учиться, всем интересоваться, иметь высокий IQ и достаточный социальный статус, чтобы чувствовать уверенность, а не изображать её. Но всё, как уже сказано, относительно.

Доминирование над чувствами, подавление психики. Пси-доминация. Не владеешь элементами гипноза, методами НЛП? Ну и фиг с ними! Достаточно энергии взгляда, энергии голоса, уверенности движений. Вот тебе и инструменты, данные природой. Ну, это не всем дано. Смотря что у тебя там от природы и как сформировалась твоя личность.

Ау, верхний! Ты что, думаешь, взял в руки плётку из секс-шопа, поставил девочку на колени и ты – доминант? Нет, ты просто взял в руки плётку из секс-шопа и поставил девочку на колени. А голос у тебя дрожит, ты сам не совсем понимаешь, чего хочешь, и если она скажет: «Ну, хватит. Я сегодня уже устала играть», – то ты остановишься. Замрёшь морской фигурой из «Море волнуется раз…».

Можно ведь доминировать и дистанционно. Силой образа – как зрительного, так и словесного. Трудно. Тут требуются базовые знания основных правил изложения текста или техники рисунка. Или, может быть, чуть больше, чем базовые. Картинке, которую художнику приходится рисовать порой несколько часов, уделяется лишь мимолётное внимание – несколько секунд. И дальше – всё, если не сумел зацепить. А зацепить словом ещё труднее. Просто перестанут читать, никто не обязан следить за твоей мыслью. Язык коряв, он не передаст всего многообразия и совершенства реала. И твой нижний – потребитель текста – сбежит.

Однако спасает другое: уверенность в том, что твой уровень способностей излагать мысли буквами будет востребован опытным потребителем. А также тот факт, что действительность, в которой ежедневно пребывает тот или иной читатель, жаждущий всё новых сюжетов, чаще всего ещё более корявая, чем образ, создаваемый в мозгу течением мысли автора. Тогда – бинго!

Пора уже в рассказе вторгнуться в вашу сексуальную психику на правах верхнего. Мой интерактивный читатель, устав от действительности, устав от однообразного реала, посмотрев порнуху и перебрав в мозгу эротические картины, может в любой момент по своему желанию перейти в мир образов, создаваемых словом. Чужим словом, что немаловажно для него, – в этом вся суть. У него самого, конечно, есть в голове шаблоны интересных словосочетаний, вербальных описаний волнующих его тем и острых моментов. Его мотает по просторам Инета в надежде их встретить – ещё и ещё – у других авторов. Он вписывает в воображаемый мир свои фиксации и образы. Берёт с собой Гарри Поттера и Гермиону Грейнджер, если они необходимы для формирования образа. Прихватывает, наконец, себя за разные места, у кого что-то чешется. Обеспечивает доступ рук – своих или чужих, если такие «руки есть под рукою». Или не только рук. «Не надо быть, как все, потому что мы и есть как все» (Сергей Довлатов). Может, в этот момент, что-то и включает фантазию. И тогда можно – к сути рассказа.

В рамках Московского международного кинофестиваля, проходившего в июле 1981 года в Москве, в программе внеконкурсного показа был французский фильм с Миу-Миу «Женщина-полицейский». Афиша кинотеатра «Звёздный» на Проспекте Вернадского гласила: «Трагическая судьба молодой девушки, инспектора полиции, расследовавшей дело банды, занимавшейся растлением малолетних». Вы бы видели, что за драки были! Лишние билетики спрашивали в метро при открытии вагонных дверей. Видел, как билет покупали с рук аж за двадцать рублей! Название говорило за себя. Но сколько же в Москве было озабоченных дядек всех возрастов, как же ждали они встречи с таким интересненьким сюжетом, как хотели вкусить клубнички с запретными сливками!

Между тем фильм по сегодняшним меркам весьма средний, постперестроечным поколениям при его просмотре главное не заснуть. Обстановка провинциального города, где забитые и зависимые от местной элиты люди шахтёрской профессии молча терпят, когда их малолетних дочек таскают к хозяевам города для плотских утех, а им самим – иногда – выплачивают компенсацию. У нас не Франция, у нас в провинции и похлеще будет. Если в тихих городах и поселениях оглянуться вокруг, там столько всего трагичного, что просто и думать не хочется…

Героиня этого рассказа – назовем её Марина – родилась на окраине одного из городов, от которого ехать в столицу автобусом восемь часов, хотя он на карте не так и далеко. Это место я представляю себе по фотографиям, которые есть в Сети. Город средней величины. На окраине – крупный завод. Около промзоны помимо всяких вспомогательных построек ещё и несколько домов. Жилищный фонд используется как в виде квартир для сотрудников, так и в качестве просто общаги. Когда-то на предприятии трудилось больше двух тысяч рабочих, а сейчас…

В нескольких стоящих на отшибе трёхэтажках живут люди. Есть и такие, которые на местном заводе уже не работают, просто здесь осели. А другой постоянной работы тут отродясь не было. Ну, уезжают на заработки, а прописаны здесь. Отпрысков своих оставляют на бабушек-дедушек и прочих родственников. У детишек три двора с мокрым бельём, заросшая травой площадка с одним ржавым баскетбольным кольцом, квадратики огородиков; дальше выбор: налево – свалка, направо – загаженный лес, остальное – промзона. И дорога, по которой раз в час проходит автобус, следующий куда-то, где есть другая жизнь. Кино нет, в ларьке чипсы и пиво. За продуктами, если без машины, в переполненном автобусе – четыре остановки. Школа – за три остановки. И вообще ничего больше.

Правда, в двух-трёх километрах дальше по дороге есть некие летние дачи с участками. Кто-то деловой в начале девяностых тихой сапой приватизировал казённые земли, удачно врезался в местный газопровод, протянул к домишкам электричество – всего на какие-нибудь сотни киловатт мощности, да за счёт завода. Потом нелегальный дачный посёлок как-то легализовали, однако распродали участки не неимущим заводчанам, а сторонним покупателям. Теперь там обитают более цивилизованные люди. Дети приезжих дачников серьёзно опасаются местных и с ними не общаются. Ну а местное подрастающее поколение живёт здесь всегда, куда же деться. Растут, как сорная трава. Жилье какое-никакое в дефиците, ни одна квартира не простаивает пустой: электричество, газ и вода подведены, и даже канализация своя. Обслуживается машиной-ассенизатором.

История эта произошла в конце девяностых.

Судьба Марины сложилась тяжело. Она и старшая сестра Рая оставались в квартире в одной из упомянутых трёхэтажек с бабушкой; папа с мамой уезжали в Москву, на заработки. Случилось так, что отец их бросил, женился на москвичке. Мать запила, опустилась; неделями, а то и месяцами не объявлялась дома. Чтобы помочь детям, её лишили родительских прав. И в столь непростой жизненной ситуации, под опекой какой-то совершенно полусумасшедшей бабки, главным действующим лицом для Марины стала её старшая сестра Рая.