Скорость передвижения по российским сугробам была весьма невысокая, от силы где-то по сто вёрст в сутки можно за день проехать. А ведь от Москвы до Петербурга со всеми зигзагами, с заездами в крупные города, километров восемьсот, а то и больше. На дорогу до Петербурга Пётр Христианович потратил кучу денег и времени и всё для того, чтобы получить опалу и под зад коленом. Обидно, понимаешь.

Зато назад будет ехать с комфортом. И всё благодаря всем троим братьям Зубовым.

«Обмывание» царской немилости для графа Петра Христиановича на три дня и затянулось. Брехт контроль над реальностью почти потерял. Да у реципиента здоровущее во всех смыслах этого слова тело. Богатырь. Но литрами пить коньяк, запивая шампанским — это перебор даже для богатырей. Братьям Зубовым хорошо. Один отрубится, второй приезжает. Потом третий — на второй день появился старший из троих — Николай. Тот самый, который, если книжкам верить и нанесёт Павлу апоплексический удар золотой табакеркой. А на третий день в попойке приняли участие ещё два будущих заговорщика. Явился не запылился Беннигсен Леонтий Леонтьевич — командир Изюмского легкоконного полка, которого Павел тоже отправил в ссылку и только вчера возвращённый оттуда главным заговорщиком графом Паленом. А прямо за ним приехал послушать новый тост и человек, который потом задушит Павла шарфом — грузинский князь Яшвиль Владимир Михайлович — полковник, начальник конно-гвардейской артиллерии.

Вообще эта компания Брехту не нравилась, ну в тот момент, когда он просыпался, расталкиваемый очередным гостем чтобы тост великий про Матушку и Гвардию послушать. Сквозь пьяную одурь иногда пробивалось, что после обнимашек эти все товарищи какие-то подарки делали Петру Христиановичу. Так сказать, на дорогу, и чтобы не бедствовал сильно в глуши своей. Царский подарок сделал Платон Зубов, прослезившись от тоста, в пятый, наверное, раз. Дормез на полозья поставленный подарил и четвёрку лошадей из личной конюшни. Потом и Николай — старший из Зубовых отдарился. Этот дал тоже тысячу рублей, но асигнациями и три дюжина коньяка в дорогу, потом ещё и перстень золотой с большим синим камнем с руки снял и Петру за пазуху сунул. Будущий главнокомандующий русских войск в сражении при Прейсиш-Эйлау против Наполеона товарищ Беннигсен подарил полсотни золотых империалов и штуцер швейцарский, от волков отстреливаться в дороге.

Князь же грузинский подарил два рога серебряных с дюжиной бутылок шампанского и странные монеты, пару горстей. Брехт, будучи нумизматом в первой жизни, про эти монеты слышал, но ни на одном аукционе не видел, да и вообще, ходили слухи среди нумизматов, что это утка, чтобы впарить лохам подделки. А вот оказывается, на самом деле эти монеты существуют. В правление Екатерины II чеканились так называемые монеты для дворцового обихода — золотые полтины, рублёвики и двухрублёвики, якобы, в карты при дворе на них играли. Видимо князю Владимиру Михайловичу везло, вон целых две горсти у самой Матушки Государыни выиграл.

А когда утром четвёртого дня графа Петра Витгенштейна вся едва проснувшаяся и протрезвевшая чуть компания со двора провожала, то Платон Зубов запихнул к нему в карету девку какую-то в шубейке беличьей.

— Теплее в дороге будет. Согреет. Да, Петруша, она сказочница знатная, любой Шахерезаде сто очков вперёд даст. И тепло будет в дороге и не скучно. Прощевай. Вскоре увидимся. Обещаю. Ещё и коньяк весь выпить не успеешь.

Событие тринадцатое

Роберт Луи Стивенсон.

Остров сокровищ...

Здесь, что ни страница, мрачные все лица,

Луидоров и пиастров звон.

Укатали Сивку крутые горки. В смысле, уснул или отрубился Пётр Христианович едва квадрига его тронулась. Ладно, ладно, не квадрига, дороги ноне не те. Цугом четвёрка была в огромную карету, на сани посаженную, запряжена. Но спящему способ «запряжения» лошадей не интересен. Ему бы подушку и ноги вытянуть. И вот тут заковыка. При росте метр девяносто. Эм? Шесть футов три дюйма. Мундир строил когда портной в Москве, то сказал, Пётр запомнил и вот теперь у Брехта всплыло — сажень «без чети». (Четь — это одна четверть аршина.) Хлебнёшь тут горя с этими народными мерами длина. А вообще, всё довольно просто. Настоящая — государственная система мер — это практически точная копия английской.

Так вот, при росте сажень без чети вытянуться в карете этой не получалось. Колени свешивались с сидения, и при каждом ухабе пьяная тушка норовила рухнуть в проход на пол. Несколько раз, почти упав, Пётр заснул сидя. Пробудился оттого, что лошади остановились на первой Яме и ещё от вони. Словно кто сдох прямо под носом. Граф потряс головой, остатки сна из неё вытряхивая, и мутными, но синими глазами уставился на попутчицу. Чего там Платон Зубов говорил — сказочница.

— Чего это? — Брехт спросил, имея в виду, почему остановились, но получил удивительный ответ.

— Прощения барин просим. Не праздная я, само сдеялось. — И удивительное дело, покраснела на всю физиономию. Хоть прикуривай.

— Сдеялось? — Иван Яковлевич не понял спросонья, чего тут сдеялось, и тут ответ получил. И звук характерный и вони добавилось. — Сказка!!!

Пётр Христианович ломанулся на улицу. Ну, Платоша, мать вашу, удружил — подсунул непраздную девицу «погреться в дороге», да ещё и воздух портящую. Если она и сказки так же гениально рассказывает, как воздух портит, то заслушаешься и занюхаешься. Пять «д» кинотеатр. И звук есть, и изображение, и запах. И плюваться будет, если надо по сюжету. «Тьфу на тебя, Иван-царевич». А пятая опция? Так она про путешествие рассказывать будет. Какая сказка без путешествия главного героя?! А тут дормез этот санно-лыжный на ухабах покачивает. Полное погружение.

Пётр выпутался из медвежьей шкуры, что был укрыт, и вылез, через порог дверцы дормеза споткнувшись, на улицу. Запнувшись преизрядно и ногу зашибив. Время приближалось к обеду. Это ему желудок сообщил. Есть хотелось. Очень хотелось. Три дня шампусиком и коньяком питался. Огляделся. Как там двойника зовут? Прохор, Фрол, Полуевкт?

— Братец, — обратился он к, задающему в торбы овёс лошадям, конюху.

— Проснулись, Ваше сиятельство, — приветливо улыбнулся великан. Сам такой.

— Запамятовал …

— Прохор, Ваше сиятельство. — Как индеец стукнул себя кулаком в мышицы на груди конюх.

— Точно. Прохор. А скажи Прохор, где мы?

— Царское Село эвон за поворотом. Станция первая от Петербурха. — Махнул рукой Прохор и зерно просыпалось на утоптанный снег, стразу стайка воробьёв туда бросилась.

— Поесть хочется.

— Так их сиятельство Платон Александрович колбас и кур копчёных в дорогу наложили. И хлебушек свежий. Чего там-то травиться. Как бы холеру не подцепить.

— Ну, покорми лошадей. Потом мы с … А сказочную девку как зовут?

— Шахерезада.

— Серьёзно? — шутник Платоша Зубов.

— Простите, Ваше сиятельство. Дворня Хавроньей кличет. А по святцам Ефросинья. Благомыслящая по-гречески. — Ох и слуг ему Зубов подкинул. Конюх греческий знает.

— Хорошо, покорми лошадей Прохор … Стоять. Бояться. А Прохор чего значит по-гречески?

— Идущий впереди, Ваше сиятельство, — поклонился великан, смущённо так по-детски улыбаясь.

— Всё страньше и страньше. Ладно. Идущий впереди, покорми лошадей, а потом и нас с … Шахерезадой благомыслящей.

Возок проветрили, перекусили и дальше тронулись.

— Ефросинья, ты как решишь …

— Бзднуть?

— Э та сёр! (et ta soeur) («твою сестру!», по смыслу «твою мать! Французский.) Ссука. Ну, как решишь, так стукни Прохору. Выйди на улицу. Ну, в общем, будь коммуникабельней.

— Слушаюсь, Ваше сиятельство. Сказку сказывать? — девица большущими глазами преданно на него глянула.

— А отец кто?

— Так Прохор же. Я уж выревела у их сиятельства Платона Александровича, чтоб, значится, вместе отправил в ссылку.