Осенним днём I Вдруг снова днём – как белой ночью, и непонятна тишина. Ведь осень в городе хлопочет, недавно началась она. Да, воскресенье в самом деле – вот отчего на даль версты гостинодворские аллеи стоят пустынны и желты. А в Павловске снуют газеты (что шрифт смешали с домино). Там привокзальные буфеты пыхтят, что в них полным-полно. Бумагой, а не тягой шмеля шуршат оборванно кусты. Что ж, в этом весь конец недели до наступленья темноты. II
Ты помнишь взлёт косых и рдяных, летучих, как косынки, туч? Вдоль притолоки покаянно клонился к нам последний луч. А утром дождь по древесине летел… Что пело сквозь него – златой мелодии Россини улыбчивое ль торжество? Нет, кто-то клавиш в дачной сини касался (до рассветных рос), заплаканной былой России, весны и ветра виртуоз… Снего-пропад «За две недели до Рождества» Осень, подмешавшая истому в невесомость скудных, кратких дней. Профиль неба в проводах, изломах, в искрах серо-золотых ветвей. Кажется, прозрачный этот свет (к Рождеству он поколеблен не был), затемно окутав дом и небо, смыл железо стылое на нет. А задует и потянет вниз – дрогнет и забьётся по карнизу мимолётно мишура ветвей (финифть с тенью), солнечных и сизых, проскользнёт по кромке серых дней… Смутных дней (с пером лебяжьим) шерсть, спиц мельканье – шаткая ограда, ненароком сбросишь петель шесть… Вдруг в гнездо пробьётся луч отрадный, сбив завалы снега с наших душ? (Блеск подсветки – с ярких улиц в глушь – позовёт на театральный ужин, вот стекло заволокла не стужа – светло-золотистое вино.) Но надолго ли гостить, коль в лужах кровельным железом крыто дно? Станет ветер рыскать за углом, вновь завьёт воронку злая скорость, чтобы оборвать с ветвей покорных позолоту, ставшую золой. Что ж, когда вязанья мёртвый перст запросто дотронуться посмеет – станет острой проволокой шерсть, а в гнезде птенец, что он умеет? Но, укачивая, трепеща кроткими, безрукими крылами, талый Ангел дня взлетит над нами, мгла отступит, сучьями треща… Боже, дай ему (и нам) с утра – светлое успение утрат. Ещё о весне I Снег за окнами мягко теряется где-то, время каплет так близко. Во сне вдруг разбилась сосулька, стеклянная флейта, что один раз звенит о весне. …Мы бежали, не помня себя от разлуки, поезд мчался за море, за твердь. Из прозрачной травы, сквозь замёрзшие руки мы учились на солнце смотреть. В мире утренней алости, нежно и грубо плеском вешним окрест обводя, пели лёгких наяд [14] мимолётные губы о сверканье и шуме дождя… II Ближе к утру сольются (с затвержённой болью) стук колёс и следы на песке. Я не знаю, не жду. Всё, что было, – невольно. Снег, серея, твердеет к весне… Не в своих беловежьих и заспанных царствах, глубже голоса, в горле-спине. А слова – наугад, наизусть? – род лекарства, чтоб пробыть наяву, как во сне. Да, в немыслимом сне снег летит вместе с летом, в луннооком заоблачном сне – нет стеклянных осколков. Эолова флейта [15]мне бездонно звенит о весне. Молитва из глубины снего-пропадов Прости нам, Господи, прости… Как долго (долго ль – мне) брести продрогшей тенью бездорожья? Сам вскрик души моей: «Дыши!» – ужели в чём-то вызов ложный? Как возникает вновь трава, когда земля с зимы мертва. Как голубеет ломкость зданий весной холодной, в дымке ранней – она шатается сперва. И как размытый снег – слова, что дремлют в ране без сознанья… Прости и не оставь! Внемли, ведь я росток Твоей земли. Прости и корни, и долги в ночи земной, до первой зги… Когда в ней оживёт трава и снег растает, как слова: «Весной холодной, в дымке ранней». Прогулка в Павловске. Сон олений Что же было в тебе, любовь? Сном ведёшь вглубь кольца, век ждёшь. И на срезанной ветке кровь всё свежа, как оставил нож. Но зачем сквозь землю мерцать, словно город таит свой свет и зовёт затонувшим звоном? Ждёт в короне оленья ветвь и орешник – в звёздах зелёных. Что же есть, если нет конца? … На пуантах свежесть цветка, разрывается обруч почки. Мир, сведённый к исходной точке, раскрывается – в облаках. вернутьсяНаяды – божества ручьёв из древнегреческих мифов. вернутьсяЭолова флейта – по аналогии с эоловой арфой. |
