Из сборника «Привал в облаках», из части второй «Шансон Сон»[7] О «Снего-пропадах» Тема Снегоземья начиналась с них. Первоначально это были питерские (беглые и моментальные) чёрнобелые зарисовки. Снег – ведь это и рассыпчатая белая краска, то закрашивающая, то засыпающая всё, но по-своему. А снег в полёте – вдобавок и лёгкая завеса, создающая иллюзию. Завеса эта не только покрывает собой мир, но и позволяет увидеть его в иных степенях связности и разобщённости. Ритмы снего-пропадов, то вихреобразные, то плавные, по-другому сближают, раздвигают и связывают явления (притом необязательно только в пространстве). Летящие снежные точки в совокупности смещают также и центры тяжести, и саму весомость, да и значимость отдельно взятых вещей. Мне невольно думалось при этом: «А если бы они летели так в пространствах наших душ, миры которых достаточно просторны и, наверное, сообщаются между собой? Тогда они, быть может, создавали бы и там свои летучие зарисовки-разрезы разного рода – предположим, в манере пуантилизма? Акварельные ясным днём и чёрно-белые ночью». Этот взгляд как бы «сквозь них» расширял возможности «Снего-пропадов» как стихопейзажей. Да, в этом смысле они могли быть и «лиственными», и «лунными», и даже, как ни странно, «концертными»[8]. Но это всегда и всё же – точечные городские зарисовки, притом характерные для Петербурга, это его зимние холод и даль. Снежный полёт то сокращает, то удлиняет расстояния между вещами (и тени), но даль-то всегда присутствует и кажется непреодолимой, особенно если рисунок и не пытается вместить её. Но это всё та же русская даль, исстари знакомая – «Унеси мое сердце в звенящую даль…» – и «тоскующая». А зарисовки – они днём окрашены (хотя слабо, но переливаясь), напоминая этим пуантильность[9] мыльных пузырьков, вылетающих из трубки. Улетев, они всё ещё чуть видны, подобно воздушным шарам в далёкой вышине – в последний миг перед исчезновением. Но, несмотря на всё это, они и по-питерски каменно-грубы, в них отпечатаны уличные торцы и угловые тумбы, даже булыжники площадей. Почему же всё-таки «Снего-пропады», а не «Снегопады»? Отчасти потому, что авторское «я» в них уплывает как бы вглубь, оставаясь за кадром. Отчасти же – из-за тогдашнего чувства тревоги, вызванного Карибским кризисом, да и резким поворотом вектора времени. Из перемежающихся циклов «Моя бездомная любовь» и «Снего-пропады» Пластинка I Золотистый летучий звон, луч иглы тебя находит. «Mon amour, ma Marion, notre toujours…» [10] – уж на исходе. Чертит круг нáчерно, возвращаясь, луч блестящий. Обруч, глубь с озёрным дном, оклик музыки и счастья. Улетели этажи – что нам всё же остаётся? «Повтори мне, скажи, где мы нынче расстаёмся». Щёлкнув глухо, спираль вывернула себя всю. Дай мне руку, печаль, и уйдём скорей отсюда. Нет, не будет птенцов, ни прозрачно-ломких почек. Лёгким снегом из снов с зимней тяжестью покончим. II
Пусть невидимая, из сна, детский свист, сквозняк и скорость, – будет пробовать весна на земле искать опору. Кисти, вёдра, апрель, солнца влажные заплаты… Непрочна акварель на снегах голубоватых. Каплет-колет капель в горле труб со ржавью астмы. …Там, где дремлет метель, ты со мной навеки, август. Спи, в золе догорай, мой шафранный рай… Как тихо. Просто – вглубь, в шкаф убрать солнце чёрное, пластинку. 1968 г. Листо-пропад. Прогулка по Обводному к Расстанной Небо горбится плавно, гóлубо. Солнце – не огонь, подаяние. Серебрит листва твою голову, тени, блики, сень увядания. От кувшинок – полушки талые, и потуплены улиц головы. Тихий голос поёт литанию [11], улетают птицы из города. Что ж, прудов опустелых лебеди, ранний снег ли на ветках бережных, листопад сквозь дождь – множит знак беды? Солнца пригоршни – в воду денежкой? Шаг канала, вдоль уз (с подсказками от зимы, льда наплыв ли, таянье). Умолкает музыка ласково, застывает даль – «До свидания!» Пустота стоит, смутно каменна. Я одна – отрицать и каяться. Серебрит-темнит амальгама на паутине слёз… да тоска моя. На даче в саду Это пригород, куст и изгородь, горе-счастие мимолётное, скрытных крыл трепетанье лёгкое. Это иволга – «милый, милая», это снегири – «снег с ресниц сотри» и синичий глаз – (спички свет погас), это коростель – (лунная постель). У малиновки – ал-малинов сад, опалённый куст ринулся назад, но всю ночь в окне плакал, не дыша: «Ты прости, моя малая душа». Так и сплыл наш дом – лепестком к луне, о тебе одном плачу я во сне. Жаворонка жар с тоненьких небес только продолжал, только о тебе. Снего-пропад. Лиственный Белые листья слетают мои, красные, жёлтые падают с крон. Белые листья в четырёх стенах, чёрные – по ночи – с четырёх сторон. Ими заполнена, ширится ночь, красные-жёлтые не в силах помочь. В ком полускомканный (со звуком «клэп-клок» [12]) белый упал неисписан листок. «Азбукой Морзе по стёклам мороз колет в сознании точки насквозь» [13]. Дом стеклоокий, что наискосок, красные-жёлтые светят – кому? Им в голубом на прощанье дана милость: кружась, завораживать тьму. А за окном – треугольник окна, сложен, отослан, белей полотна. Но неопознан его адресат. Чуть рассветёт, он вернётся назад. вернуться«Шансон Дым» и «Шансон Сон» вместе образовали сборник «Привал в облаках». вернутьсяСм. стихотворение «Снего-пропад Прощальный» (по Гайдну). вернутьсяПуантильность – от импрессионистского стиля пуантилизм. вернуться«Марьон, любовь моя, наше всегда…» (фр.). вернутьсяЗвукоподражание, составленное из двух односложных англ. слов: clap – «хлопок», clock – «часы». вернутьсяПеревод двух строк из стихов Макса Жакоба (фр.). |
