II Утро холодом веет, снежные флаги белеют, мой маленький джип в аллею вплывает, дышать не смею. «Бежит и тает, как свечка, по улочке, бежевой речке, иное солнце – ручное, в оранжево-белом облаке солн-шар [2] – печёное яблоко, он мал, но оно сквозное. Вот белый олень промчался, и миг лишь до сна остался…» Лёд тронулся – не остановишь, напрасно баранку ловишь, джип, верная моя лайка. Что ось, что любая гайка летят на север, за осень, вслед снегу тебя заносит. Туда, за алмазной гранью (последней в максимализме?), за Северный полюс жизни или, быть может, за Южный (такой же книжный и вьюжный)… А грань земная – на осень по кругу назад – и бросит. Увы, аллея из елей покрыта снегом забвенья и нам видна еле-еле… Мой город, на сон похожий, летят огоньки и звенья, что ж, снова я твой прохожий. Но сонм рождественских елей всё там же. Он не левее, а прямо – и вверх! Правь твёрже. «В горах моё сердце» [3], Боже. Почти верблюд Дети, и цветы, и звери (или проще – рай). «Проходи, – зовут, – сквозь дверь и с нами поиграй». Но она – всё туже-ýже. Нет, не мародёр, не пират, я неуклюже взрослый дромадёр. Больше солнца и без меры вас любил-люблю. Жаль, что я уж жёлто-серый и почти верблюд. На дворе кричит погонщик и стоит жара. Тащат тачку, катят бочку – вот и вся игра. Побреду, закинув шею, в жар-песок колюч. Как найти мне тот волшебный что, открыв в решётках струны, прозвенит в саду, где игрушечные луны ждут свою звезду? Осенний рисунок. Дорога Ах, если бы иначе! Хоть бы немного. Но в даль убегает прозрачно дорога. Ни тени, ни света – инáче – не будет. И мимо проходят усталые люди. Мой путь – выпад в цель – тем точней, чем случайней. Он краток, в нём надо пробыть без отчаянья. 1970 г.
Мне в этом зеркале… Мне в этом зеркале видны И днём туманные огни. На этой комнате печать, Волна стоячая, печаль. Шаги на потолке дрожат, И вещи, выпрямясь, лежат. Слегка вибрирует стеллаж, Не смея выбрать звон стекла. А сквозь окно в упор на дверь С упрёком смотрит странный зверь. Он видится иль снится мне, Нечёток силуэт в окне. И светлый дождь, и сизый страх Лохматятся в его глазах. Не может он вернуться в лес. Дрожит и меркнет лунный блеск. Породы – голубых ужей? Кентавров скифских мятежей? Левиафанов? Синих птиц? Он затаился и притих. Но он один из стаи… той, Что исстари звалась мечтой. Кому – каёмкой голубой, Кому – слепящей чернотой: «В изломе молнии – внемли – Есмь угол неба и земли!» … К кому – дождём звенеть в окно, как в арку… гулко и темно. Чердак В детстве мы запросто вхожи в подвал бессознательного, а в преддверии старости – на чердак никому не нужных вещей… Анри де Руэн Здесь, в этом Богом забытом углу, мальчик оставил ежа и юлу, сам превратившись в подростка на стадионе Петровском. Сброшен рюкзак, не споткнитесь о дрель, столбиком скатан, недвижен апрель, в нём на мосту под стеною [5]он целовался весною. Помнится, с ней расставались на «вы», дальше есть всё… Нет муравьей травы, той, что, связуя все звенья, просто дарует забвенье. «Я бы вошёл, но не вспомнить мне дверь, я бы нашёл тебя – только поверь! Даль – это окна да стёкла». … Всё зазвенело… и смолкло. Из цикла «Местоимения и корни» Корни Только б не ведать, только б забыть: В слове «голýбить» – слоги «убить», Призвук презренья – в слогах «призреть», В «участи», «чести» – не слышать «учесть». Крепки ли мы на земле, когда В «родине» громко слышно – «орда» Если я мыслю – значит, жива? [6]Если я плáчу – значит, я есть? Или – плачý за то, что живу, Промыслом, хлеб мне дающим здесь? Мир растворяется – вширь ли?.. На нет? В круге зрачка ускоряется свет, Нам остаётся осадка ночлег В вольноотпущенном русле реки. Известь в ручье, в глине соль и вода, В изнеможенье распада и льда Дождь, снегопад и зелёный побег, Вьющийся, вечно витающий снег… Господи Сил и Боже Любви, С чем мы смесили слоги Твои? Явь – водопад, гроз – светотень Слово Твое, Отчая сень. вернутьсяСолн-шар – словообразование, как у И. Северянина, В. Шершеневича и советских поэтов С. Кирсанова и А. Вознесенского. вернуться«В горах, в горах моё сердце…» из стихов Роберта Бёрнса в переводах С. Маршака. вернутьсяКлюч – оба значения. Открывающий замочную скважину, но также и струящийся, звенящий в саду. вернутьсяКаналы в Петербурге не широки, а тротуары их так узки, что, стоя чуть ближе к любому берегу, невольно окажешься и под стеной ближайшего дома. вернутьсяСогласно утверждению Р. Декарта: «Я мыслю, значит, существую». |
