Цыган со вздохом пересчитал уже стократно считанные ступени и сел перед прикрытой дверью. Он прекрасно знал, что там происходит. Слышал их монологи, плохие стихи собственного сочинения и купленные в ближайшей гостинице «магические заклинания», потом признания, потом… Цыган знал, что будет потом, и не хотел видеть это постыдное действо. Но и уйти он тоже не мог. Оставить спящую красавицу одну? С этим заносчивым избалованным аристократом? Невозможно.

Звуки, доносившиеся из комнаты, говорили о том, что красноречие принца исчерпано, поцелуй не произвел ожидаемого эффекта, а безнаказанность и желание легко преодолели сопротивление благородного воспитания. Зашуршали одеяла и шелковые покрывала, ритмично заскрипели пружины кровати.

Цыган закурил. Скрип прекратился, и после легкого шуршания на пороге появился запыхавшийся и растрепанный принц.

– Не проснулась! Я сделал все что мог! – принц покраснел. – Какая-то ошибка… Я настоящий принц, наследник За*льского королевства, мой благородный отец…

– Я помню вашего благородного отца.

Старик-цыган неуважительно перебил принца, кряхтя, поднялся со ступенек, бросил окурок в окно. Проследил, как маленький огонек упавшей звездочкой зашипел и погас в мутной глинистой луже. Повернулся к принцу:

– Я провожу ваше высочество до коновязи, дотемна вы будете в гостинице на Восточном тракте.

Принц, услышав про отца, еще больше покраснел, хотел что-то сказать… возразить или спросить, но стушевался и медленно пошел по ступенькам вниз, заправляя в нарядные брюки белую накрахмаленную рубашку в кружевах.

Запрыгнув в седло и почувствовав себя увереннее, принц, видимо, полностью оправился после конфуза. Не торопясь выехать за ворота, он оглядел высокие стены, развалины часовни и пришел к какому-то решению.

– Я, пожалуй, переночую в гостинице, а завтра к полудню приеду. Попробую еще раз.

Принц вызывающе посмотрел с высоты своего небольшого роста и дорогого коня на плешивого старика-цыгана.

Цыган вздохнул. Эта оригинальная мысль возникала почти у всех. Вернуться завтра или переночевать в башне… Или заехать снова после Пасхи…

– Одна попытка, ваше высочество. Для всех одна попытка.

Цыган не двинулся с места, вечерняя длинная тень от башни лежала на половине его лица. Темные глубокие провалы глаз. Седая короткая борода. Длинный уродливый шрам, рассекающий скулу (след меча того рыцаря, что не хотел платить).

– Если я еще раз увижу вас на пороге, то вытряхну из штанов и отрежу ваше драгоценное беспокойство. А потом подвешу этот жалкий трофей на воротах нашего славного замка. Доброго пути, ваше высочество. Не возвращайтесь.

Цыган говорил, положив правую руку на рукоять тяжелого ножа, подвешенного в кожаных ножнах к поясу. Говорил привычно, почти равнодушно и без всякой угрозы. Но принц почему-то не усомнился в правдивости и неотвратимости предупреждения. Не прощаясь, он развернул коня и умчался за ворота.

Когда стих стук копыт его быстрого и красивого коня, цыган развернулся и пошел в башню.

Там он поднялся в комнату принцессы. Бережно сменил измятые и испачканные простыни, не удивляясь тому, что воспитание королевских детей позволяет им влезать в постель прямо в сапогах. Губкой и теплой мыльной водой вытер безвольное прекрасное спящее тело. Привел в порядок ночную рубашку, задранную торопливым принцем. Укрыл спящую девушку чистым шелковым покрывалом и расчесал ее светлые волосы.

Принцесса снова улыбалась во сне. Ее волшебный сон остался с ней. Может быть, следующий принц или рыцарь будет счастливее? Или здесь вопрос не в удаче и даже не в голубой крови? В чем, если не в этом? Цыгану ли знать ответ на такие вопросы?

Старик сел на каменный пол у постели спящей красавицы и взял в свои большие грубые ладони ее маленькую руку. Теплая и нежная, словно маленькая птичка. Старик чувствовал, как бьется жилка на запястье. Чувствовал невинность и непричастность этой чудесной девушки к постыдному происходящему. Он знал, что когда-нибудь она откроет свои глаза, потянувшись и легко вздохнув, рассмеется новому дню. Он знал ее улыбку и верил, что смех ее будет таким ярким и звонким, что расцветут даже засохшие много лет назад розовые кусты у подножия башни. Увидят ли это его старые глаза?

Старик-цыган держал маленькую, хрупкую, беззащитную руку в своих горячих ладонях и видел себя много лет назад. Юного и переполненного мечтами на пороге этой самой комнаты. Видел запустение и грязь вокруг. Сгнившие матрацы, насекомых и грязную спящую девушку со спутанными, слипшимися волосами среди всего этого уродства. Он помнил, как, приблизившись, увидел ее сомкнутые веки и потрясенный, замер, когда улыбка тронула ее спящие губы. С ужасом заметил кровоподтеки на ее груди, следы грубых рук на бедрах и ягодицах…

Он не посмел прикоснуться к ней тогда. Он выбрасывал остатки сгнившей мебели из окна башни, когда на пороге комнаты появился очередной принц. А когда при взгляде на обнаженную спящую красавицу принц потянулся к застежкам своих брюк, молодой цыган, не задумываясь, всадил ему между лопаток длинный тяжелый нож. А потом сбросил тело из окна, прямо на груду сгнившей мебели.

Дни сменялись месяцами… годами. Волосы цыгана побила седина, спящая красавица по-прежнему притягивала искателей чуда и романтиков. Время не имело власти над ее красотой. А цыган так и не решился поцеловать ее прекрасные губы. Даже вытирая ее лицо после очередной постыдной попытки пробуждения. Даже тогда.

Совсем стемнело. Старик-цыган поужинал сыром и яблоками, привычно разрезая их своим ножом. Немного прокисшего красного вина из погреба замка спящей красавицы – это хороший вечер.

Дым его сигареты без фильтра поднимался к окнам на верхнем этаже башни. Словно его старое дыхание тянулось к ней, согревало ее… и не решалось войти. Так было.

Коробка с вещами оказалась на тротуаре. На самом краю. Так принято в Большом городе. То, что тебе не нужно, может кому-то пригодиться.

Коробка с любимой кружкой ее бойфренда, с двумя смешными шляпами из Техаса, которые сейчас ей уже не казались смешными. С белыми новыми «Найками», на которые она случайно пролила кофе и не собралась очистить. И еще с несколькими, не имеющими значения вещами. Среди этих вещей лежал маленький плюшевый зверек. Синего цвета, в меру пушистый. С милыми стеклянными глазками. Откуда этот чудак взялся в ее вещах, она не помнила, и, кажется, она даже не собиралась класть его в коробку. Так вышло. Как многое в жизни. Как то, что они разъехались.

Ей нужно больше времени уделять работе. Она это твердо сказала. Их отношения за последние полгода потеряли яркость, резкость. Потускнели. Все больше недосказанного. Все больше равнодушной тишины. И когда их маленькая квартирка на Седьмой стрит переполнилась тишиной, она решила, что карьера – это то, что ей нужно на самом деле. Обычно, когда появляется что-то очень новое и нужное, образуется и что-то старое, ненужное. Равновесие. Это так называется, ты знаешь.

Плюшевый зверек выбрался из коробки через полчаса. Стемнело. Никто не заинтересовался их картонной коробкой. Завтра утром большая мусорная машина заберет их коробку. Сдавит гидравлическим прессом в своем стальном черном кузове. Это будет конец. Конец белых почти новеньких «Найков», конец любимой кружки. Конец пары непрочитанных книжек. И конец маленького плюшевого зверька, которому даже забыли придумать имя. Зверек присел на краю коробки.

Моросил мелкий, почти невидимый дождь. Большой город в сумерках терял краски. А дождь стирал все оставшееся. Серый большой город. Где-то рядом звучала испанская музыка. На перекрестке авеню Б и Седьмой стрит громко ругался в пустоту мокрого парка одинокий бездомный. Со своей тележкой из супермаркета, на которую была свалена груда вещей, он походил на персонажа фильмов про конец света. Грязный. С грязными словами. Сейчас он пройдет мимо. Пороется своими грязными грубыми руками в коробке в поисках того, что можно в воскресенье продать на блошином рынке на Четырнадцатой стрит. Возможно, он возьмет «Найки», и техасские шляпы, и весы без батареек, пожалуй.