– Пожалуй, вы правы, – согласился Дудынин. – Эта сплетница с восторгом пустит к себе милицию. Хотите «Нарзану», коллеги? – предложил он, допивая из стакана.

– С удовольствием! – тут же согласился Макушкин и зачем-то погладил бороду.

Прокурор покосился на него, но промолчал. Он полез в карман за трубкой, но потом, взглянув на часы, передумал.

– Что ж, коллеги, – с легкой хрипотцой проговорил он. – Полагаю, пора закрывать наше, эээ… заседание, – не сразу подобрал подходящее с его точки зрения, определение, а наконец, подобрав, улыбнулся, так как употребленный им термин по значимости явно превосходил статус их встречи, тянувший разве что на оперативку.

– Я готов приступить к делу, коллеги, – откликнулся Макушкин. – Хорошо бы только узнать, есть ли сейчас в Полянске эта Образцова и Таисия Игнатьевна?

– Да, – задумчиво обвел рассеянным взглядом кабинет прокурор. – Согласен, вопрос не праздный. Особенно, – добавил он, – я бы хотел узнать, что поделывает сейчас наша Холмс.

А что же в самом деле поделывала Холмс, она же Таисия Игнатьевна?

В конце того июля 1993 года, когда развернулись события, описываемые в нашем повествовании, Таисия Игнатьевна прекрасно проводила время в санатории «Сестрорецкий Курорт», куда ее по знакомству и в благодарность за освобождение от подозрений устроил за минимальную плату доктор Брянцев.[1]

В то замечательно теплое воскресное июльское утро Сапфирова вышла из своего достаточно, с ее точки зрения, комфортабельного двухместного номера, который она делила с Аделаидой Евгеньевной Ярцевой, учителем истории на пенсии. До завтрака Таисия Игнатьевна выпила у себя чаю с печеньем и отправилась на свой ежедневный променад, подкрепиться неповторимым воздухом санаторного парка. Не спеша прогуливаясь и наслаждаясь насыщенным букетом трав, деревьев, ягод и каким-то уж совсем неопределимым разлитым в воздухе терпким ароматом, Таисия Игнатьевна думала о Полянске. Вот уже четвертое лето подряд Таисии Игнатьевне выпадало расследовать загадочные убийства и каждый раз ей удавалось вычислить преступника. Гуляя по парку, она живо представила себе односельчан и сотрудников лужской и утёсовской милиции, мысленно порой ведя с ними диалоги. Вот веселая улыбка озарила ее лицо – она вспомнила о пьянице-музыканте Дудкине, его собутыльниках и особенно о хитроване Амфитрионе Редькине, почти всякий раз умудрявшемся обвести вокруг пальца пытавшуюся быть грозной тещу.

Что касается работников милиции, то там тоже было кого вспомнить: в первую очередь, конечно, прокурора Ермолкина. Первостатейный хам, но надо отдать ему должное – далеко не дурак! Закончив с прокурором, она переключилась на начальника лужской милиции. Доброжелательный, предупредительный, – Сапфирова даже не побоялась слова «галантный», – полковник Дудынин, к сожалению, был человеком не великого ума. О лейтенанте, теперь уже, наверное, капитане Скворцове, – одернула себя Холмс, и ее одухотворенное приятным воспоминанием лицо осветила теплая улыбка. Энергичный, находчивый, но несколько легкомысленный Володя вызывал у Сапфировой искреннюю симпатию.

– Не всем же иметь такой острый ум, как у нашего прокурора, – пробормотала она. – А если Володя чего-то недопоймет, то она, Холмс, додумает за своего Ватсона, и вместе они составят отличный тандем.

Так, предаваясь приятным мыслям и с удовольствием перебирая портреты из галереи колоритных образов, Таисия Игнатьевна дошла до конца терренкура. Отдав должное физкультурной части отдыха, Холмс с чувством исполненного долга отправилась на завтрак.

Таисия Игнатьевна отдыхала в санатории уже восемь дней и успела за это время свыкнуться с меню.

Она философски отнеслась к озвученному тезису о полезности и диетической ценности овсяной каши. Йогурт и фрукты на завтрак, а также яичница без колбасы и булка с маслом составляли более приятную часть меню.

– Ну что, как обычно, пойдем на пляж? – поинтересовалась Холмс, делая очередной глоток объявленного очень питательным и низкокалорийным настоящего зеленого китайского чая в аутентичности которого санаторное начальство было готово расписаться чуть ли не кровью.

Так переговаривалась ежеутренне, разделявшая с Таисией Игнатьевной ее номер, Ярцева.

– Конечно, погода-то шепчет, – подтвердила своей визави обычное времяпровождение Сапфирова.

Отдохнув в номере около часа после завтрака Таисия Игнатьевна облачилась в более легкое платье из ситчика и взяв с собой детектив Чейза, отправилась погулять по берегу – полюбоваться волнами и посмотреть на загорающих вблизи. Вскоре через некоторое время к ней присоединилась Ярцева; они коротко обсудили текущую политическую ситуацию в стране, причем Ярцева привела интересные исторические параллели с событиями в России в 1917 году между Февральской революцией и Октябрьским переворотом. После этого Аделаида Евгеньевна рассказала Сапфировой несколько забавных анекдотов из эпохи Екатерина Великой, а Холмс, в свою очередь, развлекла собеседницу забавными впечатлениями от сыскной деятельности следователя Макушкина.[2]

Минут через сорок, слегка пресытившись исторической тематикой, веселыми визгами периодически производимыми стайками детей и в принципе уставшая от длительной ходьбы по пляжу, а до завтрака – по терренкуру, Таисия Игнатьевна разместилась на облюбованной ею со дня приезда скамейке, уютно расположившейся близ прибрежного кафе.

Прочитав несколько страниц из Чейза, Таисия Игнатьевна слегка задремала и, проснувшись примерно через час и взглянув на стильные изящные часики, чувствовавшие себя как дома на тонком и еще довольно красивом запястье хозяйки, Сапфирова пришла к выводу, что приближается обеденное время.

Зайдя в номер переодеться к обеду в светлое льняное платье, она, как и ожидала, застала там Ярцеву. Обычно Аделаида Евгеньевна возвращалась в номер чуть раньше Сапфировой, ей надоедала жара и к тому же она писала какую-то историческую повесть из времен Александра Первого, причем добралась, по ее словам, уже примерно до середины.

На обед дамы вышли вместе и неспеша двинулись к столовой. Неожиданно ежедневная безмятежная атмосфера оказалась нарушенной: в коридоре Сапфирова и Ярцева буквально столкнулись с дежурным администратором и милиционером в форме.

– Что-нибудь случилось? – живо поинтересовалась, глядя на взволнованные лица администратора, обладавшая чуть более быстрой реакцией, Ярцева.

Бросив первый взгляд на милиционера, зачем-то сделав небольшой круг левым запястьем в воздухе, Наталья Юрьевна решилась:

– Ах! Да чего уж там, Аделаида Евгеньевна! – с интонацией человека, чье дело проиграно, проговорила администратор. – Чего таить, скоро все узнают – у Кольцовой из шестнадцатого номера пропало жемчужное ожерелье!

Когда через несколько часов в Полянск приехала милиция, в деревне уже вовсю обсуждали убийство в лесу. Особенно ораторствовала Цепкина:

– Похоже, наша деревня кем-то проклята! – несколько раз безапелляционно заявила она.

– Да кем же, мама?! – не удержалась от вопроса Зоя.

– Точно сказать, Зоенька, не могу, – протрубила мать. – Но не исключено, что Шельмой.

Стоявший несколько поодаль то ли из почтения, то ли из опасения, зять возвел очи к небу и, обменявшись понимающим взглядом с женой, ретировался.

– Эх, Пелагея Егоровна, ну и фантазия у вас, – высказался уже изрядно тяпнувший Рулеткин.

– Это у тебя фантазия, когда накачаешься своим дурманом, – покосилась на него Цепкина. – А я дело говорю, как вообще может быть иначе?!

– О чем это вы тут, касатики, толкуете? – откуда-то сбоку раздался надтреснутый голос восьмидесятилетней Матрены Тимофеевны.

«Ее еще не хватало, принесла нелегкая,» – с раздражением подумала Цепкина, но вслух высказалась более тактично: