Чтобы эта драма забылась, потребовалось время; Абеляр нажил множество врагов; этому способствовали его профессиональный успех, смелые научные работы, гордость, граничившая с высокомерием, история его любви. Он рассорился с монахами из Сен-Дени, которые ставили ему в упрек то, что он соединял философию с теологией; его неоднократно признавали зловредным, и его деятельность запрещали. Переписка с Элоизой не прервалась полностью: пятнадцать лет спустя после разразившейся драмы они все еще обменивались письмами, подлинность которых порой оказывалась под вопросом, но теперь не вызывает никаких сомнений.

Между 1115 и 1117 годами Элоиза и Абеляр написали друг другу более ста писем. Три века спустя, в 1471 году, монах-библиофил Иоханнес де Веприа обнаружил в аббатстве Клерво, основанном в 1115 году, эти бесценные пергаменты и переписал их. Тексты, входящие в этот сборник, поражающий воображение своей насыщенностью, не подписаны. Письма мужчины, обозначенные буквой V (vir, мужчина), чередуются с письмами женщины, помеченными буквой M (mulier, женщина). Среди них есть цепочки писем, есть отдельные загадочные фрагменты; принцип построения сборника нам неизвестен. Личности загадочных любовников вызывают множество вопросов. Надо сказать, что такой обмен эпистолами был частью традиционных упражнений в риторике, занятию которыми с радостью предавались образованные люди, – от той эпохи до нас дошло множество сборников подобного типа.

Большинство современных историков и филологов полагают, что эта анонимная переписка вполне соответствует истории любви Элоизы и Абеляра, изложенной в «Истории моих бедствий» и известной благодаря молве начиная со второй половины XII века, затем вновь открытой и рассказанной примерно в 1290 году знаменитым автором «Романа о Розе» Жаном де Мёном. Комментарии Сильвена Пирона, который перевел письма на французский язык (Les lettres des deux amants, 2005), и недавнее исследование австралийского критика Константа Дж. Мьюса (La Voix d’Héloïse. Un dialogue de deux amants, 2005) свидетельствуют о том, что это история любви именно знаменитого учителя и его блестящей ученицы, со всеми ее перипетиями и, подчас, непоследовательностями; она слишком исключительна, чтобы считать ее историей другой пары или же вообще мистификацией. Конечно, литературные условности наводят на мысль об учебниках куртуазной переписки (De l’art d’écrire des lettres, Artes dictaminis), но у каждого из «голосов» (мужского и женского) есть свой собственный стиль; особенности лексики и философии любовника, вместе с прочими аргументами, говорят о том, что перед нами переписка именно Абеляра и Элоизы. Веский аргумент в пользу этого – прочная связь, соединявшая первых монахов-цистерцианцев аббатства Клерво, где были обнаружены письма, с монастырем Параклет, где в 1164 году закончилась жизнь Элоизы. В Клерво по инициативе аббата Бернара бурно дебатировался вопрос о мистической природе любви; таким образом, в том, что письма перенесли из одного монастыря в другой, не было ничего удивительного. После Великой французской революции письма, как и рукопись «Истории моих бедствий», оказались в библиотеке Труа.

Что же такое любовь? Quid amor sit? Любовники не переставая задают этот вопрос. Юная ученица (идентифицированная как Элоиза) жаждет узнать это и понять, изучает свое сердце; она горяча и благородна; в первую очередь она хочет добиться внимания учителя, ослепить его эрудицией, произвести впечатление своей скромностью. Цитаты, которые она использует в письмах, как бы страхуют ее от излияния чувств; ее письма, поначалу похожие на школьные сочинения, становятся все длиннее и интимнее; личные детали выявляют контекст событий.

Элоиза не скрывает энтузиазма. Как ученица, она выказывает искреннюю смиренность: женщины в те времена не имели права высказываться, а Абеляр был великим педагогом. Полная признания, она добивается его «глубокой дружбы» в цицероновском смысле; он же, со своей стороны, без памяти влюбился в нее; и очень быстро тональность их отношений стала напоминать скорее Овидия, нежели Священное Писание. Они приветствовали друг друга, как полагалось, и обменивались ничего не значащими комплиментами, но были при этом на «ты». Учитель называет ее «беспечной», если она не пишет ему достаточно часто; он боится, что она пренебрегает им или что забыла его; он признается, что их переписка способствует его «отдохновению» и «здоровью». Отождествляя себя с «возлюбленной» – героиней Песни песней, сюжеты которой она иногда заимствует, Элоиза становится смелее: признавая за собой недостаток знаний, она говорит, что нуждается в стимулирующем присутствии Абеляра. И вскоре они уже общаются на равных.

Небольшие расхождения, поначалу почти незаметные, постепенно пробили брешь в представлениях обоих о любви: для Элоизы, одновременно реалистки и идеалистки, любовь – это прежде всего нечто человеческое. Она зависит не от склонности или эмоций, но от внутренней убежденности. Любовь можно доказать доверием, честностью, но прежде всего верностью. Это возвышенное чувство к кому-то единственному – не каприз: настоящая любовь беспричинна, бескорыстна, ей претит морализирование, но она обязывает обоих партнеров вести себя одинаково, как бы возвращать друг другу долги. Будучи реалисткой, молодая женщина живет сообразно обстоятельствам: радуется, когда счастлива, грустит, когда ей не везет. Она инстинктивно знает, как хрупка любовь: «Постоянное нахождение рядом друг с другом рождает непринужденность, та вызывает доверие, доверие влечет за собой пренебрежение, а пренебрежение – скуку».

Когда возлюбленный чересчур настойчив, Элоиза отступает и, верная термину «подруга», реагирует уклончиво. Что же до Абеляра, то он мечтает о ночи любви и заявляет о горячем желании «узнать ее поближе», даже требует ее «полного жизненной силы тела». Он не скрывает нетерпения: «Открой то, что ты прячешь, покажи то, что скрываешь, пусть забьет фонтан твоей нежности, не скрывай больше ничего от твоего самого преданного слуги…» (письмо 26). На этом этапе их переписки представляется, что физическая близость уже состоялась; парадоксальным образом учитель дает любви лишь менторское определение, прикрываясь словами Цицерона: «Любовь – это некая сила души, которая не существует сама по себе, но всегда переносится на другого, с определенным вкусом и желанием, стремясь все делать вместе с предметом любви» (письмо 24).

Вскоре их близость перестала быть тайной. Бурная личная жизнь учителя отразилась на его уроках; об отношениях влюбленных поползли слухи, распространяемые «ревнивыми» учениками. Чтобы спасти преподавательскую репутацию, честолюбивый Абеляр предпочел отступить; опечаленной Элоизе нечего было противопоставить его обретенному целомудрию, и она подчинилась обстоятельствам. Когда он порекомендовал ей опасаться слухов, она не могла не усмотреть в этом свидетельства угасающей страсти: «Мне с трудом дается это слово. Прощай». Страсть сменилась охлаждением, объяснения которому в письмах нет: у возлюбленного проблемы со здоровьем? Испытание расставанием, внешняя угроза? Абеляр отмечает, что Элоиза перестала обращаться к нему на «ты». Он тоже переходит с ней на «вы»: «Отныне нельзя говорить вам ни „ты“, ни „моя нежная“, ни „моя дорогая“, но надо называть вас „сударыней“, потому что теперь мы не так близки, как были прежде, и мы стали посторонними» (письмо 36). Молодая женщина страдает. Ей, верной своей любви, малейшее охлаждение Абеляра кажется началом конца их отношений; она пишет ему все реже.

Между тем любовник не прекращает умолять Элоизу. «Будь милосердной!», «Пожалей своего любимого, который зачах от горя», «Напиши хоть пару слов», «Я с каждым днем горю все сильнее, а ты охладела». Вдали от нее, в одиночестве, сгорая от нетерпения, он чувствует себя изгнанником; при одной лишь мысли о том, что она разлюбила его или нашла счастье с другим, он рыдает: «Скажи же, моя нежная, доколе я буду мучиться?» Он забрасывает ее письмами, но она не отвечает. Конечно же, Элоиза страдает от разлуки с любимым: отчаянно верная, она нуждается в нем, «как земля в засуху нуждается в дожде». После паузы, длительность которой нам неизвестна, смиренная ученица наконец возобновляет переписку, выбрав для писем более безопасную тему – философию: говорить о любви означало бы вновь разжечь пламя страсти. В одном очень длинном письме она с увлечением продолжает когда-то начатую дискуссию: для нее любовь – это человеческая «добродетель». «Люби меня той любовью, которой я люблю тебя!» Религия в письмах почти не упоминается. Абеляр, эпистолы которого обычно бывали краткими, на этот раз отвечает пространно и, говоря об их союзе, употребляет то же самое слово «dilectio»15: «Я выбрал тебя из тысяч…»