Но перехватить инициативу все-таки она ему не дала. Так же как и снять до конца штаны. Кажется, тут кто-то говорил о возможности его оставить? Так понятно будет?

Лехтэ встала на колени, губы ее сомкнулись… И из ее-то головы уж точно вылетели в этот момент всякие глупые мысли.

*

Мелодия все нарастала, зовя за собой, ведя, подсказывая и направляя. Две фэар кружились в танце, огненном вихре искр, что взрывались вокруг них.

Ощутив, как сомкнулись губы любимой, как они плотно охватили, а ее язычок принялся чертить невероятные узоры, Атаринкэ непроизвольно положил ей руку на затылок. Однако, переборов желание управлять и контролировать, он убрал ее с волос Лехтэ, откинулся назад, на спинку дивана, удерживая себя пока от более решительных действий. Жаркий ротик любимой сводил с ума, так что вскоре пришлось ее все же отстранить — разочаровать жену совершенно не входило в его планы.

Гостиная. Незапертая. Диван. Узкий. Они двое. Почти одетые.

Раскрасневшаяся Лехтэ, такая желанная, такая родная. Прочь сомнения (да и не дойти уже до спальни). Искусник опрокинул жену на ложе, вновь целуя и распуская шнуровку платья.

— Ты прекрасна, — хриплым шепотом только и смог сказать ей Курво, покрывая поцелуями и закидывая ее ноги себе на плечи.

Где-то мешало так и неснятое до конца платье, пряжка ремня грозила поцарапать, диван был жёстким — они не обращали внимания на такие мелочи. Они снова вместе, едины, их роар наслаждались друг другом, а фэар… а фэар в это время ликовали, сияли ярче света Древ, пылали жарче Анара в полдень. Чистое изначальное пламя, способное как сжечь, не оставив даже пепла, так и возродить, из него же. Огненные вихри кружились, переплетались, озаряя окружающий их мрак, пока не взорвались мириадами ослепительных искр.

Атаринкэ практически рухнул на предплечья, чтобы не придавить любимую слишком сильно. С нежностью поцеловал ее плечо, нехотя встал с дивана, быстро поправив штаны и застегнув ремень, подхватил задремавшую Лехтэ на руки и отнес в спальню. В платье ее оставлять совершенно не годилось, поэтому, ослабив шнуровку, он аккуратно потянул его вниз. Как тут не поцеловать, не обвести языком, не прикусить, совсем чуть-чуть. Курво продолжал неспешно стягивать несколько упрямое платье, не оставляя обделенным вниманием ни кусочка на теле любимой. Отбросив ненужный сейчас предмет одежды, он поднял глаза и встретился с потемневшим взглядом жены. Улыбнулся и удобно устроившись, начал целовать ее живот, спускаясь все ниже и ниже. Огненный вихрь вновь возник в пустоте, пробился из ничего, как росток сквозь камни, даря свет и тепло двум истосковавшимся фэар.

*

Радовало то, что больше не было необходимости сдерживать стоны, да и сил на это уже совсем не осталось. Еще не успевшее до конца успокоиться после минувших ласк роа снова живо откликнулось на новые сводящие с ума прикосновения любимого, которые дарили его губы, а фэа Лехтэ возликовала и потянулась к нему навстречу в стремлении слиться в одно неразделимое целое.

Волосы Тэльмэ окончательно растрепались. Губы и язык Атаринкэ довели ее до такого состояния, что терпеть больше не было никаких сил, и, как мольба о пощаде, у Лехтэ вырвалось его имя. Тэльмэ решительно подалась навстречу и принялась расстегивать ставший вдруг непослушным ремень и стаскивать с него штаны. От волнения и нетерпения пальцы срывались, и в конце концов ему пришлось ей помочь.

Огненный вихрь разгорался все ярче и ярче. Казалось, что жар этот сейчас испепелит их обоих, но подобные перспективы вызывали в душе Лехтэ одну лишь радость и бурное ликование. Хотелось видеть сейчас его глаза, чувствовать вес тела, поэтому она, обвив любимого ногами и крепко обняв, не позволяла отстраниться. В свете глаз Атаринкэ казалось сейчас запросто можно утонуть. Лехтэ смотрела в них, не отрываясь, и голова немного кружилась. Наслаждения роа и радость фэа наконец слились в единое, невообразимо прекрасное нечто, и ярко взорвались мириадом искр.

Тэльмэ закричала, и на некоторое время, кажется, все же выпала из реальности. А потом, вечность спустя, когда смогла отдышаться и прийти в себя, уютно устроилась на плече у мужа, слушая его дыхание и биение собственного сердца, и, похоже, все-таки скоро уснула.

*

Вероятно, во сне Атаринкэ перевернулся на бок, но не пожелал отпускать любимую ни на секунду, потому и проснулся он лежа на ее волосах, крепко прижимая жену к себе. Лехтэ еще спала, глубоко дыша и улыбаясь.

Осторожно, чтобы не зацепить ее волосы и не разбудить, он встал и, быстро приведя себя в порядок, отправился готовить завтрак.

Рубашка из гостиной волшебным образом перекочевала на дверь их спальни. Кажется, сегодня ему вновь предстоит встреча с хмурыми братьями. Кухня, к счастью, была пуста, что поспособствовало быстрому приготовлению. Поставив горячие сырники, варенье и свежий квенилас на поднос, Искусник поспешил вернуться к жене.

Удивленно-огорченный взгляд Лехтэ, проснувшейся одной, быстро сменился на радостный, когда она увидела поднос. И мужа.

— Доброе утро, мелиссэ, как спалось? — Курво улыбнулся жене, поставив поднос на стол. Ответом послужила счастливая улыбка Лехтэ:

— Отлично, мельдо, давно так не спала, — сладко потягиваясь, сказала Тэльмэ.

— Так уж и давно? — ехидно заметил Атаринкэ, однако взял себе на заметку.

За завтраком вновь возникла некая неловкость — о чем говорить. Курво помнил, как в те далекие беззаботные годы он делился планами, рассказывал об экспериментах, откровенно хвастался результатами удачных. Они часто спорили о природе тех или иных вещей, пытались понять замысел Единого. Сейчас же ему хотелось просто смотреть на жену, радуясь, что она не сон и не исчезнет через мгновенье. Хотелось держать ее за руку, сделать так, чтобы она больше не познала горя, оберегать, быть рядом.

Прожевав очередной сырник, Искусник спросил:

— Сегодня едем? — и, поймав вопросительный взгляд, пояснил, — смотреть беседку. Сейчас не рано, но день ясный и теплый, мы сможем заночевать, а завтра вернемся. Или у тебя были другие планы?

*

Других планов у нее не было, о чем Лехтэ с радостью и сообщила. А даже если б и были, то ради целого дня вместе с любимым она бы их с радостью поменяла.

Лехтэ ела, слизывая с пальцев варенье, откусывая маленькими кусочками вкуснейшие сырники, запивая это все ароматным квениласом, и практически в упор разглядывала мужа. Глаза Атаринкэ сияли, однако расслабленная поза навевала ассоциации с хищным зверем, поджидающим в засаде жертву, и это действительно было завораживающее зрелище. Гипнотическое. Так бы и смотрела, не отрываясь.

Но раз они планируют на сегодня поездку, то собираться следует прямо сейчас. Доев свой завтрак, Лехтэ вскочила и принялась собирать посуду. Уже выйдя из комнаты, чтобы отнести поднос на кухню, вдруг вспомнила о братьях мужа, которых они вчера могли, скажем так, побеспокоить, но, постояв несколько секунд в раздумьях, мысленно махнула на все рукой. Они оба слишком долго ждали, их должны понять.

Стоило взять с собой еды, раз поездка обещала быть продолжительной. В сумку Лехтэ покидала фруктов, овощей, трав для квениласа. Захватила пирожков. Мяса брать не стала — места на дичь были богаты и в дороге наверняка представится возможность поохотиться, если у них возникнет такое желание. Положив котелок и пару кружек, она вернулась в комнату. Атаринкэ тоже уже успел собраться. Быстро одевшись в платье, удобное для верховой езды, и заплетя волосы, Лехтэ объявила:

— Я готова.

*

— Подожди, покажи, что ты собрала? — с этим вопросом Курво раскрыл сумку. — Только еда?